Никакие революции, бедность и бездомность, травля, убийство первого мужа (Гумилёва), ранняя смерть второго (Шилейко), гибель третьего (Пунина) и многолетние лагеря сына не смогли отнять у этой женщины царского достоинства. На всех её фотографиях, от юности до старости, видна порода. Она стояла один на один с колоссом сталинско-ленинской тоталитарной системы — и это была равная борьба! Анна Андреевна Ахматова победила, итогом эпохе — её «Поэма без героя» и «Реквием», где все слова — абсолютная правда и все слова — наотмашь. Приговор обжалованию не подлежит. «Звёзды смерти стояли над нами, // И безвинная корчилась Русь // Под кровавыми сапогами // И под шинами чёрных марусь».
Нескромно начинать рассказ о великой поэтессе (нет — Поэте, Анна Андреевна обижалась, когда её звали «поэтессой») со своих строчек. Единственное, что меня оправдывает, это — гимн Настоящей Женщине. Возможно, просто не было тогда мужчины на Руси, который смог бы стоять рядом с нею в борьбе.
Анна Ахматова
Автор — Арье Юдасин
Зазвучал голос совести царской
Над распятой и буйной страной.
Не Степана, Емельки
бунтарство,
Кровь смывавших
кровавой волной…
Возвратилась на землю царица
В самый страшный
и выжженный час,
Чтобы царственность
видеть на лицах,
Чтобы факел вконец не угас.
Клеопатра поэзии русской,
Снова змеи и в кубке кольцо…
Гордость стала
смертельной нагрузкой
Среди трусов, рабов, подлецов…
Но плебеям ли править царицей?
И губителям-временщикам
В горькой рифме
воздастся сторицей —
По делам! По рукам! По щекам!
Летописица чести и горя…
Клеопатра решилась дожить.
Всё отняли… Но Голосу вторя,
Рассказала,
как жить не по лжи.
Муж убит. Сын в тюрьме.
Муж замучен…
И друзья в лагерях. И война…
Клеопатра, наверное, лучшее —
Чтобы ты оставалась одна.
Царство слова надёжнее золота,
Власть земная уходит, как дым…
Будет в ступе эпоха размолота.
Будет названа словом твоим.
Короче, в прозе это же сказал Арсений Тарковский: «Жизнь для неё закончилась. Наступило бессмертие. Изумительно не то, что она умерла, а то, что она так долго могла жить после всех испытаний — светлая, величавая, гордая». Умерла императрица от пятого инфаркта 5 марта 1966 года, в день, когда, за 13 лет до того, было официально объявлено о смерти тирана Сталина. Этот день Ахматова отмечала как праздник… У поэта-«колдуньи», мастерски игравшей символами, событиями и вещами как образами, жизнь, словно её поэма, шла и оборвалась символом.
Кровей в этой женщине намешано… Дочь моряка-дворянина Горенко, потомок казачьих старшин, крымского хана Ахмата (в чью честь литературный псевдоним, а после и паспортная фамилия — через прабабушку, Прасковью Ахматову), гречанки и новгородских бояр, названная по имени пророчицы Ханы и одновременно своей бабушки. А когда ей было 5 лет, Анечка нашла булавку в форме лиры. Бонна промолвила: «Значит, будешь поэтом». Слишком многое в её судьбе — провидческое, как бы заказанное изначально. Да и родство с Денисом Давыдовым, гусаром-поэтом, первой русской поэтессой Анной Буниной и прочие литературные своячества словно задали рамку этой судьбы.
Невероятно остроумная Фаина Раневская, близкая подруга Ахматовой, называла её Рабби. Вот несколько цитат этой Рабби: «Евреев не любят не за их недостатки, а за их достоинства». «Для русской интеллигенции характерен не антисемитизм, но легкая настороженность к еврейству, парадоксально сочетающаяся с уважением к евреям». «Что за мерзость антисемитизм, это для негодяев — вкусная конфетка, я не понимаю, что это, бейте меня, как собаку, все равно не пойму». «Я лютая антисемитка на всех антисемитов. Ничего глупее на свете не знаю».
А вот цитаты поэтические:
И это станет для людей
Как времена Веспасиана.
А было это — только рана
И муки облачко над ней.
***
Ни в чем не повинен: ни в этом,
Ни в другом и ни в третьем…
Поэтам
Вообще не пристали грехи.
Проплясать пред
Ковчегом Завета
Или сгинуть!
***
Осквернили пречистое слово,
Растоптали священный глагол,
Чтоб с сиделками
тридцать седьмого
Мыла я окровавленный пол.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Наградили меня немотою,
На весь мир окаянно кляня…
(Это всё — парафраз псалма на разрушение Иерусалима)
***
Лишь память о тебе,
как тот библейский куст,
Семь страшных лет
мне путь мой освещает.
***
За плечом, где горит семисвечник,
Где тень иудейской стены,
Изнывает невидимый грешник
Под сознаньем предвечной вины.
Многоженец, поэт и начало
Всех начал и конец всех концов…
Библейские темы и образы занимали большое место в её творчестве. Так это принято у символистов, так — у российской интеллигенции начала ХХ века. А два из трёх законченных «библейских стихов» Ахматовой созданы в годы, когда была она женой Вольдемара Шилейко — знатока древних языков, в частности иврита, и члена Православного палестинского общества. Последний же стих этого цикла написан в дни «оттепели»; в годы, когда Анна Андреевна согласилась с формулой Фаины Раневской: «Всё, кроме Библии — провинциально». И он — подведение некоторого итога.
Её интерес к «еврейским сюжетам» — и исторический, и религиозно-философский, и нравственный. Анна, «лютая антисемитка всех антисемитов», всегда, сколько позволяли её силы, пыталась защищать евреев от тех, кто преследовал их за «еврейство». Она начала и возглавила борьбу за освобождение Бродского, во многом благодаря её героизму этот «тунеядец» провёл в ссылке только полтора из «положенных» 5 лет. А с сыном Львом, ради которого она стояла в тюремных очередях, «бросалась в ноги палачам», пересылала правдами и неправдами в лагеря, что удавалось собрать из своих крох, — когда он стал «академическим антисемитом» (евреи ну никак не укладывались в его теорию, в его схемы истории!) — отношения установились довольно натянутые, во многом на этой почве.
Немного о самих творениях, как всегда, безупречно выверенных по форме, по звучанию, по «равновесию смыслов». Для Ахматовой в стихе не так важна историческая точность, как образ. Она едва ли знала мидраши о предательстве жены Лота, о том, что Рахель не только не ненавидела, а преданно любила свою сестру Лею (кстати, отнюдь не слепую, а то ли близорукую, то ли — по другому комментарию — чьи глаза отличались особой прелестью). Неважно ей, что Давид в момент женитьбы на Михали (Мелхоле) был уже прославленным воином, одним из первых сановников, и в качестве «приданого» убил на войне 200 филистимлян. Да и сравнивать праведницу-принцессу с королевой демонов не вполне корректно…
Анна как бы примеряет библейский сюжет на себя, на свои чувства и коллизии. Например, трагический стих о Рахели, об Ангеле Смерти — несомненно, несёт на себе страдание: за 3 месяца до дня его завершения на Ржевском полигоне расстрелян её первый муж, поэт Николай Гумилёв… Ахматова как бы заново живёт свою жизнь в образах этих женщин. Видимо, что-то было в глубине её души, что звало её почувствовать себя библейской героиней, приводило на всех этапах жизни евреев в её друзья и не позволяло оставаться безучастной ни к культуре, вере и истории, ни к страданиям нашего народа.
Анна Ахматова
Библейские стихи
Рахиль
И служил Иаков за Рахиль семь лет; и они показались ему за несколько дней, потому что он любил ее.
Книга Бытия
И встретил Иаков
в долине Рахиль,
Он ей поклонился,
как странник бездомный.
Стада подымали горячую пыль,
Источник был камнем
завален огромным.
Он камень своею рукой отвалил
И чистой водой овец напоил.
Но стало в груди его сердце
грустить,
Болеть, как открытая рана,
И он согласился за деву служить
Семь лет пастухом у Лавана.
Рахиль! Для того, кто
во власти твоей,
Семь лет — словно семь
ослепительных дней.
Но много премудр
сребролюбец Лаван,
И жалость ему незнакома.
Он думает: каждый
простится обман
Во славу Лаванова дома.
И Лию незрячую твердой рукой
Приводит к Иакову
в брачный покой.
Течет над пустыней высокая ночь,
Роняет прохладные росы,
И стонет Лаванова
младшая дочь,
Терзая пушистые косы,
Сестру проклинает, и Б-га хулит,
И Ангелу Смерти явиться велит.
И снится Иакову сладостный час:
Прозрачный источник долины,
Веселые взоры Рахилиных глаз
И голос ее голубиный:
Иаков, не ты ли меня целовал
И черной голубкой
своей называл?
25 декабря 1921
Лотова жена
Жена же Лотова оглянулась позади его и стала соляным столпом.
Книга Бытия
И праведник шел за
посланником Б-га,
Огромный и светлый,
по черной горе,
Но громко жене
говорила тревога:
Не поздно, ты можешь
еще посмотреть
На красные башни
родного Содома,
На площадь, где пела,
на двор, где пряла,
На окна пустые
высокого дома,
Где милому мужу детей родила.
Взглянула, и, скованы
смертною болью,
Глаза ее больше
смотреть не могли;
И сделалось тело
прозрачною солью,
И быстрые ноги
к земле приросли.
Кто женщину
эту оплакивать будет,
Не меньшей ли мнится
она из утрат?
Лишь сердце мое
никогда не забудет
Отдавшую жизнь
за единственный взгляд.
24 февраля 1924
Мелхола
Но Давида полюбила…
дочь Саула, Мелхола.
Саул думал: отдам ее за него,
и она будет ему сетью.
Первая книга Царств
И отрок играет безумцу царю,
И ночь беспощадную рушит,
И громко победную кличет зарю,
И призраки ужаса душит.
И царь благосклонно
ему говорит:
«Огонь в тебе, юноша, дивный горит,
И я за такое лекарство
Отдам тебе дочку и царство».
А царская дочка глядит на певца,
Ей песен не нужно, не нужно венца,
В душе ее скорбь и обида,
Но хочет Мелхола — Давида.
Бледнее, чем мертвая,
рот ее сжат,
В зеленых глазах исступленье,
Сияют одежды, и стройно звенят
Запястья при каждом движеньи.
Как тайна, как сон,
как праматерь Лилит!
Не волей своею она говорит:
«Наверно, с отравой мне дали питье,
И мой помрачается дух,
Бесстыдство мое —
униженье мое,
Бродяга, разбойник, пастух!
Зачем же никто
из придворных вельмож,
Увы, на него не похож!..
А солнца лучи… а звезды в ночи…
А эта холодная дрожь…»
1959–1961
Подготовил Арье ЮДАСИН
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
