Продолжение. Начало в № 1137
Не хочется сразу расставаться с Евгением Александровичем — думаю, из всех литературных произведений за немалое число веков его стих больше всего повлиял на отношение людей мира к моему народу; больше всех иных строк на земле пробудил сочувствие и симпатию к жертвам иррациональной вражды. Возможно, деятельность настоящих российских интеллигентов во времена «дела Бейлиса» — Горького, Короленко, Репина, Чайковского… — в сумме своим эффектом была равна этому недлинному стиху. Не случайно евреи воспринимают Евтушенко как «своего», и даже популярный ныне иронический стих «Верните России евреев», автор которого еврей Исай Шпицер, молва упорно приписывает Евтушенко. Перекличек же с действительными произведениями Евгения Евтушенко у еврейских поэтов немало.
Почему? Разговаривать, даже заочно, с другом радостно. А если он к тому же великолепный поэт — возникает порой то, что называют «резонанс вдохновений». Или точнее, на душевную ткань его создания может наложиться твоё ощущение мира. Согласитесь, легче проходить в дверку, которую кто-то для тебя уже приоткрыл? Приведу два стиха евреев, навеянных творениями Евтушенко. Сперва — мой собственный, которому года четыре, ставший уже песней.
Арье Юдасин
Разговор с Евтушенко
Над Бабьим Яром
памятники есть,
И слово «Холокост»
народам внятно.
Одним оно напомнит
боль и честь,
Другим — так даже
вымолвить приятно.
Над кровью мёртвых
выросли дубы.
Всё зарастает,
у всего есть сроки.
Но также звуки совести слабы,
И также люди дерзки и жестоки.
Над Бабьим Яром
памятник стоит.
Стоит над целым миром,
как угроза,
Что полон сил
нацист-антисемит
И все слова о мире — ложь и поза.
Над Бабьим Яром
памятников нет —
Их ставят в душах,
души очищая.
Их памятник —
Б-жественный Завет
И вечной Торы истина простая.
Спасибо, друг!
Ты памятник воздвиг.
Мне, иудею, близок
дух бесстрашный.
Я верю, что
настанет этот миг —
Объятья сменят
лязги рукопашной.
Кричать напрасно:
«Больше никогда!»
Есть Бабий Яр.
Царёва карта бита.
Спасёт нас только чистая вода
И щит Давида —
всех людей защита.
Увидят люди ясный небосклон,
Придут в Иерусалим
к Святому дому,
И засверкает снег с горы Хермон,
Как памятник
забытому погрому.
А теперь перекличкой ещё два стиха — знаменитый самого Евтушенко и великолепное «эхо» его. Второе стихотворение прислал мне во время январской иерусалимской снежной бури израильский поэт Фредди Зорин (Бен-Натан) — вы с ним уже встречались на наших страницах (и в начале этой статьи). Оба поэта размышляют о связи собственной жизни с судьбой и землёй своего народа. Стихотворение Фредди (уже ставшее песней) создано подчёркнуто в размере, ритмике и отчасти даже интонации стихотворения Евгения Александровича. Мне кажется, оно конгениально «оригиналу».
Евгений Евтушенко
Идут белые снеги
Идут белые снеги,
как по нитке скользя…
Жить и жить бы на свете,
но, наверно, нельзя.
Чьи-то души бесследно,
растворяясь вдали,
словно белые снеги,
идут в небо с земли.
Идут белые снеги…
И я тоже уйду.
Не печалюсь о смерти
и бессмертья не жду.
Я не верую в чудо,
я не снег, не звезда,
и я больше не буду
никогда, никогда.
И я думаю, грешный,
ну, а кем же я был,
что я в жизни поспешной
больше жизни любил?
А любил я Россию
всею кровью, хребтом —
ее реки в разливе
и когда подо льдом,
Дух ее пятистенок,
дух ее сосняков,
ее Пушкина, Стеньку
и ее стариков.
Если было несладко,
я не шибко тужил.
Пусть я прожил нескладно,
для России я жил.
И надеждою маюсь
(полный тайных тревог),
что хоть малую малость
я России помог.
Пусть она позабудет
про меня без труда,
только пусть она будет,
навсегда, навсегда.
Идут белые снеги,
как во все времена,
как при Пушкине, Стеньке
и как после меня.
Идут снеги большие,
аж до боли светлы,
и мои, и чужие
заметая следы.
Быть бессмертным не в силе,
но надежда моя:
если будет Россия,
значит, буду и я.
Фрэдди Зорин (Бен-Натан)
«Идут белые снеги…»
(Е. А. Евтушенко)
Идут белые снеги,
А точнее — снега.
Не кружила вовеки
Здесь такая пурга.
Разве вспомнится, чтобы
Наяву, не во сне,
Иудей по сугробам
Шел молиться к Стене?
Плотно скатаны в годы
Комья прожитых дней…
Изменилась природа,
Да и мы вместе с ней.
Но народа святыни —
Радость сердца и глаз —
Испокон и поныне
Неизменны для нас.
Здесь, на Ближнем Востоке,
Близком к Г-споду столь,
Нашей веры истоки,
И победы, и боль.
Пусть вдали я родился,
Но — еврейки дитя,
И сюда возвратился,
Суть свою обретя,
В землю ту, где скрижали
Дарят солнечный свет,
О которой мечтали
Мой и прадед, и дед,
В ту страну, что окрепла
Для добра, не для зла,
Возродившись из пепла
И расправив крыла.
Связан общей судьбою
С ней, отныне родной,
И метели не скроют
След, оставленный мной.
И по этому следу,
Не сбиваясь с пути,
Ибо он заповедан,
Внукам дальше идти.
И хотя на прицеле
Держит нас лютый враг,
Не отступим от цели
Все равно ни на шаг.
Снег ложится на плечи,
На дома, на листву…
Я на свете не вечен,
Но со смыслом живу,
Смерти страх презирая
И надежду храня:
Если будет Израиль,
Значит, буду и я.
Перенесёмся назад на полтора столетия. Симпатия к евреям великого английского поэта лорда Джордж Гордона Байрона (1788–1824) изначально имеет иную природу, чем у многих наших современников-гуманистов. Байрон с раннего детства изучал Библию, восхищался мощью Ветхого Завета. Мне странно читать рассуждения о якобы «деизме» человека, у которого не проходило дня без того, чтобы он не изучил одну-две библейских главы. Первые стихи на ветхозаветные темы писал Джордж в совсем юном возрасте. В 1815–1816 годах выходит цикл песен «Еврейские мелодии», совместное творение Байрона и его ещё более молодого приятеля-еврея, композитора Исаака Натана, которому удалось «собрать древние, красивые и величественные еврейские мелодии, многие из которых были созданы до разрушения Храма».
Стихи Байрона в этом цикле так отчётливо, так пластически выражают историю и душу еврейского народа, что есть полуиронический совет: «начинать с “Еврейских мелодий” изучение сионизма».
И мне кажется, знаменитый «байронизм», гордая печаль одиночества — которому так модно было подражать в XIX веке, — зачастую не есть «поза» самого Байрона, но его поэтическое отражение печали, мужества и страдания еврейского народа, лишённого родины, свободы и самостоятельности внешних — но сохранившего веру и независимый, терпеливый и мужественный дух. Народа, которому английский аристократ искренне симпатизировал.
Соединив неприятие любой тирании, естественную для морального человека симпатию к гонимым и такую форму христианского воспитания, которая осталась не запятнана антисемитизмом — стремлением самоутвердиться за счёт унижения своего «родоначальника и предшественника», еврейства, — лорд Джордж Гордон Байрон стал не только нашим защитником и другом, но и до некоторой степени глашатаем послания Народа Книги ко всему человечеству.
На берегах Иордана
Перевод Г. Бена
Кочевников стада — у Иордана!
Тут вместо Торы
слышен стих Корана!
А на Сион взошёл Баала жрец,
Но даже здесь
Твой гром молчит, Творец!
Здесь, где Пророку
Ты вручил скрижали,
Где тень Твою евреи увидали,
Ты облачился в мантию огня,
И кто узрел Тебя —
не дожил дня.
Пусть молнией сверкнёт
Твой взор. Создатель,
И дрогнув, меч
уронит угнетатель,
Доколь врагам царить
в Земле Святой?
Доколе храм поруган
будет Твой?
Поражение Сеннехариба
Перевод В. Бетаки
Словно волк на овец
устремился Ассур.
Шли войска, были злато
на них и пурпур,
И высокие копья сверкали в руках,
Словно звёзды в ночных
галилейских волнах.
Как лесная листва,
как морская волна
На закате шумели
полков знамена,
Как лесная листва
в дни осенних ветров,
На рассвете рассеялось
войско врагов.
Ангел смерти над ними
крыла распростёр,
И дыханье его леденило их взор,
И нигде не осталось живого лица,
Только дрогнули раз
и замолкли сердца.
Гордый конь на земле
бездыханно лежит
И ноздрями раздутыми
не шевелит,
И покрытая белою пеной трава
Как буруны у скал холодна
и мертва.
Бледный всадник недвижно
лежит на земле.
Заржавела броня, и роса на челе,
Знамена у шатров
одиноко стоят,
В землю воткнуты
копья и трубы молчат.
Вдовий вопль над землёй
ассирийской звучит,
Идол в храме Ваала
в осколки разбит…
Так под взором Творца, —
не от стрел и мечей! —
Враг растаял, как снег
от весенних лучей.
Перевод Г. Бена
Оплачьте всех, кто плакал
в Вавилоне —
Святыни их покинуты в Сионе.
В чужих краях живут они,
в пустыне.
Где жил их Б-г —
живёт безбожник ныне.
Где им омыть израненные ноги?
Вернётся ль Б-г к ним,
помнящим о Б-ге?
И зазвучат ли песни Иудеи,
Заставив биться
их сердца сильнее?
Гонимое измученное племя,
Где сбросишь ты скитаний
долгих бремя?
Нора есть у лисы, гнездо —
у птицы,
А у тебя остались
лишь гробницы.
***
Перевод С. Маршака
Душа моя мрачна.
Скорей, певец, скорей!
Вот арфа золотая:
Пускай персты твои,
промчавшися по ней,
Пробудят в струнах звуки рая.
И если не навек надежды рок унес,
Они в груди моей проснутся,
И если есть в очах
застывших капля слез —
Они растают и прольются.
Пусть будет песнь твоя
дика. — Как мой венец,
Мне тягостны веселья звуки!
Я говорю тебе: я слез хочу, певец,
Иль разорвется грудь от муки.
Страданьями была упитана она,
Томилась долго и безмолвно;
И грозный час настал —
теперь она полна,
Как кубок смерти, яда полный.
Продолжение следует
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
