Еврейский Мир

Меня роднят с Джохаром Царнаевым два обстоятельства. Во-первых, он получил американское гражданство 11 сентября 2012 года. А я впервые приехал в Америку 11 сентября 1974-го. Во-вторых, мы оба лежали в больнице «Бет Израэл». Только он — в бостонской, а я — в манхэттенской.
Меня, кстати, поначалу забавляло, что юный джихадер угодил в больницу с таким скоромным названием. Но его не спросили. И потом, в «Бет Израэл» мне попалось поразительно мало евреев. Медсестры все филиппинки или черные, и еще я повстречал сразу двух Анечек. Одна была из Самарканда, другая — из Бухары. Больница такая огромная, что они друг друга не знали.
Мой хирург — американский турок с фамилией, которую может произнести лишь мой однокашник Жириновский. Анестезиолог — индус. Правда, у турка был ординатор по фамилии Кац. И все. Не густо.
Я думал, что год назад меня избавили от камней, но потом снова побежал в неотложку, потому что меня прихватило. Оказалось, турок не учел, что у человека в среднем две почки.
«Как это так?» — изумился я. «Я забыл», — честно сказал хирург и пригласил меня на вторую операцию. Я снова явился в пять утра в «Бет Израэл», где маленькая русская старушка принесла мне на подпись список сданных мною перед операцией вещей. Пациенты сдают городскую одежду, часы, мобильники, браслеты, а у кого есть, то и зубные протезы. Все это кладут в большую голубую сумку с надписью «Бет Израэл» и после операции приносят вам в палату.
Потом меня отвели, уже в сиротском больничном костюмчике, к самаркандской Анечке, которая померяла давление и спросила, нужен ли мне переводчик. Тут я заметил, что уже дважды написал «Бут Израэл», и спешно исправил.
В первый раз меня положили в отдельную палату. Потом больница прислала мне копию счета, который она выставила за это страховой компании. Я провел в палате полтора дня, за что «Бет Израэл» содрала 5 200 (пять тысяч двести) долларов.
Я даже не знаю, есть ли в Нью-Йорке такие дорогие отели. Понятно, почему американская медицина — самая дорогая в мире.
На сей раз я лежал с пожилым латиноамериканцем, который услышал из-за занавески, что я говорю по-русски, и сообщил, что его жену зовут Татьяна, и она из Челябинска. «Ни фига себе!» — сказал я.
Поэтому я и решил назвать свой опус-магнус «Везде наши», имея под «нашими» всех, говорящих по-русски.
Латиноамериканец ужасно мучился и всю ночь стонал. Высокий молодой санитар, тоже гишпанец по имени Джузеппе, принес ему морфина, который помог, но не очень.
За мной ухаживала большая чернокожая красавица с неправдоподобным именем Суитсерланд Грин. «Это как страна?» — недоверчиво спросил я. «Ага!» — радостно подтвердила медсестра.
В меня, как и в первый раз, засунули трубки и уже в десять утра выставили из больницы, здесь долго не держат. Тут я вспомнил, что у меня дома гости, а халат сдан в прачечную, и спросил у другой чернокожей сестры, можно ли мне взять с собой ситцевую больничную робу.
«Она все равно в крови», — сказал я. «Не бэ!» — отмахнулась она и принесла мне новенький больничный костюм. «Только засуньте его в сумку и застегните молнию», — добавила она, из чего я заключил, что костюмчик мне вообще-то не полагался.
Зато мне опять выдали на дорогу большую голубую сумку с «Бет Израэл» на боку, набитую добром, которого хватило бы на сельскую больницу в бедной стране. Особенно меня поразила коробка с сотней резиновых перчаток.
Там были марлевые тампоны, пластиковая утка, пачка проспиртованных тампонов, какие-то трубочки и масса предметов загадочного назначения. Не было только тампекса.
Я ничего из этого не просил и не заметил, чтобы сестры экипировали меня по какой-то системе. Просто метали в сумку, что попалось на глаза.
Я, конечно, взял: на халяву и уксус сладкий. Потом бóльшую часть выкинул.
Это еще одна причина, почему в США такая дорогая медицина. Надо написать Обаме.
Дело было во вторник. В четверг меня навестил медбрат, присланный страховой компанией, чтобы поменять бинты на спине. Он заметил, что мой телик показывает реакционный канал «Фокс ньюс», и скривил рожу. «Не нравится?» — спросил я. «Я же медбрат!» — объяснил медбрат, очевидно, имея в виду, что члены его профсоюза такую гадость не смотрят.
На следующий день я навестил своего хирурга, который содрал у меня повязку, наскоро залепил пластырем и сообщил, что я в полном порядке. «Когда можно дрова будет колоть?» — спросил я. «Да хоть сегодня!» — весело сказал турок. Это было явное головокружение от успехов, потому что к середине дня я почувствовал, что из-под пластыря что-то течет.
Беда была в том, что я уже позвонил в фирму, которая прислала мне медбрата-фоксофоба, и отказался от их услуг. На звонок, кстати, ответила женщина, которую я сразу опознал по акценту как русскую. «Знаете что, — сказал я ей, — мне санитары больше не нужны, но вы скажите начальству, что я отказался потому, что не хочу общаться с людьми, которые не желают смотреть вместе со мной “Фокс”».
«Хорошо!» — засмеялась она.
Я не мог сам дотянуться до повязки и решил сходить к своему терапевту, благо его контора рядом со мной на Мэдисон-авеню. Но терапевты, как правило, не держат широких бинтов, и его сестре пришлось залепить меня тонкими лейкопластырями.
К ночи я почувствовал, что снова протекаю. Я не хотел запачкать постель. Но было уже одиннадцать вечера в пятницу, когда все ближние знакомые либо на даче, либо в кабаке. Я решил съездить на 52-ю улицу в бар Russian Vodka Room (в просторечии «Рюмка»), где у меня знакомый менеджер Слава, и попросить его залепить мне рану. Но тут мне пришел в голову более близкий вариант.
Этажом выше меня живет бывший мент, который вышел в сорок лет на пенсию и жаловался мне, что не знает, чем заняться. Ниже этажом живет бывший наркодилер, которому надоело сидеть, и он в том же возрасте завязал. Оба выросли у меня на глазах.
Полисмены проходят курс первой помощи, а наркодилер работал раньше медбратом в урологическом отделении той же «Бет Израэл». Оба парни бравые, оба хороши. Я выбрал наркодилера, потому что к нему надо было идти вниз.
Я взял с собою пригоршню тампонов из голубой сумки, разбудил соседа снизу, и он так быстро и хорошо залепил мне рану, притом на темной лестничной клетке, что хватило на все выходные.
Операция, кстати, оказалась неудачной, но хватит об этом.
В августе я поехал в Бруклин на вечеринку. Там трудно поставить машину, и я обычно отдаю ее парковщику местного русского ресторана «Ривьера». Люди этой благородной профессии называются в Америке «валетами», valet, произносится «вэлей».
Я отдал валету ключи от машины и десятку и с изумлением наблюдал с тротуара, как он резко рванул от обочины и врезался в новенький БМВ, мирно ехавший по противоположной стороне улицы. У меня дико мощная «Инфинити», к которой нужно приноровиться. Валет, очевидно, решил показать, какой он джигит, и слишком сильно ее пришпорил.
Из БМВ вышел ошарашенный мужчина средних лет, поглядел на меня и спросил: «Козловский?» Так я познакомился с телезрителем.
Потом я вспомнил, что много лет назад мне звонил из тюрьмы его отец, которого посадили за то, что его фабрика выпускала пузырьки для крэка. Отец доказывал, что не имел понятия об их назначении, но ему не поверили.
Вот я и говорю: везде наши.
Фото автора

Оцените пост

(голосовало: 5, средняя оценка: 5,00 из 5)

Загрузка...

Поделиться