Продолжение. Начало в №1083
Мы отправились в обратный путь около одиннадцати часов утра. Как и в предыдущий день, мы тщательно скрывали свои следы, чтобы по ним нельзя было найти дорогу в штаб. На этот раз я шел посередине. Мои спутники хотели быть уверены, что я не оставлю случайно каких-либо знаков, по которым немцы смогут выследить нас.
Боль из-за льда в замерзших носках была совершенно невыносимой. К полудню стало казаться, что лед режет мои ступни на куски. Я просто не мог идти дальше. Я упал на землю, не в состоянии сделать ни шагу. Мои спутники посмотрели на меня с крайним презрением.
Главный холодно сказал:
– Мы не можем оставаться с тобой и ждать, пока тебе полегчает. Об этом не может быть и речи. Если мы оставим тебя, — продолжал он, — тебя схватят немцы и будут пытать, пока ты не расскажешь им все, что знаешь. Кроме того, это против наших правил.
Он приказал другому партизану:
– Раз он отстает, пристрели его.
Сбросив автомат с плеча и снимая его с предохранителя, партизан спросил меня, могу ли я идти. Собрав все свои силы, я поднялся и продолжал идти с ними, невзирая на нечеловеческие страдания. Я больше не вымолвил ни слова жалобы моим спутникам. Я знаю, что это было еще одним чудом: Всевышний давал мне волю и силы, чтобы я мог делать один мучительный шаг за другим, пока мы наконец не добрались до наших землянок.
Мы направились прямиком в землянку командования и доложили обо всем увиденном командиру Черпанскому. Закончив с рапортом, передали всю еду, собранную в деревне.
И только выполнив все обязанности, я вернулся в свою землянку, чтобы заняться израненными ногами. Мои носки и сапоги все еще были покрыты льдом, и ногам было так больно, что я не мог снять обувь. Только после того как я двадцать минут держал ноги около огня, лед наконец растаял и с помощью товарищей мне удалось снять ботинки. Обе мои ступни были обморожены, и на каждой было несколько больших кровавых ран. Я поразился тому, что мне удалось столько пройти с такими ранами. Сняв обувь, я почти не мог ходить. Мне было велено поесть и поспать. Командир приказал мне на следующий день оставаться в землянке, чтобы ноги хоть немного поджили.
На следующее утро я проснулся до восхода, и первая моя мысль была о больных ногах. Я попытался встать и чуть не потерял сознание от боли. Я был полон решимости присоединиться к моему отряду, когда они выйдут на рассвете, но понял, что при такой острой боли от меня будет мало толку. Лейтенант согласился с тем, что я не могу отправиться в поход, и приказал мне отдыхать целый день.
С первыми лучами солнца около двадцати человек отправились, чтобы устроить засаду немецкому отряду, замеченному нашим патрулем. Группа состояла из людей, которых я видел в первых двух укрытиях в первый свой день у партизан. Люди из моего разведывательного отряда не были включены в группу. Их послали на поиски других отрядов немецкой армии, которые могли находиться в окрестностях.
Операция закончилась победой партизан. Они вернулись сутки спустя, убив всех 12 немецких солдат. Кроме убитых врагов, результатом сражения было и другое вознаграждение: партизаны вернулись с оружием, амуницией, ручными гранатами, едой и палатками. В ходе операции двое партизан были убиты и двое ранены. Впервые я задумался о том, что мои товарищи-партизаны могут погибнуть в результате этих стычек. Я был удивлен тем, что никто не говорил о погибших. Партизаны сидели в задымленной землянке и говорили только об уничтоженных немцах и захваченной добыче. Я ожидал официальной церемонии, посвященной памяти этих храбрых павших партизан, но все вскоре разошлись по землянкам и улеглись спать.
Спустя какое-то время меня грубо растолкал от крепкого сна глава нашей группы. Он сообщил, что мы отправляемся на разведку с первыми лучами солнца. Как только я опустил ноги на пол, острая боль напомнила мне, что раны еще не зажили. Но выражение лица моего товарища однозначно выражало, что я иду с ними.
При восхождении на первую вершину я был уверен, что до конца не дойду. Но вновь Б-г протянул мне руку помощи и дал мне силы продолжать. Как и в предыдущей вылазке, в каждой деревне мы хватали и допрашивали одного из жителей. Ко второй деревне я уже набрался опыта в этой процедуре. Ни в одной из деревень не было немцев и не произошло ответных действий на засаду, устроенную немецкому отряду. Но товарищи сказали мне, что, скорее всего, следует ожидать мести СС по отношению к деревне, где нам сообщили о немецком патруле, но не из-за того, что они дали нам информацию. Эсэсовцы не могли знать, что нам помогли жители именно этой деревни. Они просто захватят заложников из ближайшей деревни и убьют их в назидание другим. Зачастую они хватали дряхлых стариков, женщин, детей и даже младенцев. Их ничуть не интересовало наказание виновных в передаче сведений врагу. Их задачей было не наказать, а внушить страх.
Мы ясно давали понять деревенским жителям, что будем иметь дело с любыми объявившимися в этой местности немцами. Но для того, чтобы мы могли помочь им и защитить их, они должны сообщать нам, если увидят немецких солдат. Естественно, они не знают, как нас найти, поэтому мы будем регулярно с ними связываться. Также ясно давалось понять жителям, что в случае предательства они будут наказаны.
* * *
Первые недели двое моих товарищей использовали наши вылазки для мого боевого обучения. Я научился передвигаться по лесу, не оставляя следов или оставляя ложные следы с целью заманить немцев в ловушку. Я научился незаметно наблюдать за деревней и допрашивать крестьян так, чтобы узнать правду. Хотя все оказалось менее романтичным, чем я себе представлял, моя жизнь была теперь под моим контролем. Это то, что мне нравилось больше всего в моей партизанской жизни. Я был счастлив так, как мне уже давно не приходилось.
С каждым днем я ощущал, что меня все больше воспринимают как равноправного члена нашего разведотряда. И хотя я был самым юным среди них, я доказал, что тоже чего-то стою. Я справлялся с каждой ситуацией по мере поступления. Другие члены отряда стали разговаривать со мной, расспрашивать о последнем походе, сообщать мне что-то нужное или предостерегать меня. Я был очень рад тому, что они принимают меня за своего.
Однажды, отправляясь в очередную разведку, я увидел около землянки привязанную к дереву лошадь. Когда я спросил одного из моих «друзей», чья это лошадь, он мне ответил:
– Янко, лошадь — твоя!
Я был в восторге. Некоторые из партизан имели лошадей, и это было важным символом статуса. Я подошел к лошади, отвязал веревку, служившую уздой, и запрыгнул к ней на спину с прытью опытного наездника. Однако не успел я как следует усесться, как она неистово взбрыкнула, встав на дыбы. В мгновение ока лошадь сбросила меня, и я полетел на землю с грацией мешка с картошкой. Пока я неуклюже вставал, мои друзья утешали меня оглушительным смехом.
Моей первой мыслью было снова взобраться на лошадь и показать ей, кто здесь хозяин. Но прежде чем я это сделал, один из товарищей сказал мне, что это особо упрямое и норовистое животное. Многие пытались укротить ее, но никому не удалось продержаться на ней дольше, чем несколько секунд. Пока все получали удовольствие от розыгрыша, я привязал лошадь обратно к дереву, решив, что приручу ее.
Перевод Элины РОХКИНД
Продолжение следует
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
