Готовя подборку, я обычно залезаю в Интернет — побольше узнать, отчетливей почувствовать автора. Но тут нашлось столько Михаилов Ямпольских, отчего-то все — люди пишущие, и все — не те… Наш гость из поколения, когда писали на бумаге. Родился он в Москве в 1931-м, окончил педагогический и с юности пошел в журналисты и писатели. Автор изрядного числа книг, больше прозаических, но в последние годы, наверное, под влиянием «поэтической страны Америки», полюбил и строчки столбиком.
В стихах Михаила отчетливо чувствуется рука матерого прозаика. Он объясняет, детально описывает картину, сюжет, ощущения; следит, чтобы ничего не упустить. Удивительным образом у него это выходит не нудно. Возможно, секрет — в душевной теплоте, симпатии к людям. И, кажется, в том, что Михаил никогда не говорит о том, что не ощущает глубоко. Наверное, он достаточно пожил и опубликовал, чтобы не играть в слова.
Хотя годы его детства и юности были ой какими жесткими, Михаилу Ямпольскому невероятно повезло — он запомнил тепло настоящего еврейского дома. Знаете, почему говорят: «Три поколения кое-как могут остаться евреями даже без Торы, но четвертое…»? Потому что внуки еще помнят вкус бабушкиных латкес и цимеса. В Союзе была популярна (литературно слабенькая) песня Юрия Антонова «Крыша дома твоего» — тема трогала. Еврею этого мало — ему в доме нужны еще свечи.
Шлите нам стихи на e-mail: ayudasin@gmail.com
Михаил Ямпольский
ХАНУКА
Посвящается всем еврейским
мальчикам и девочкам
В маленькой кухне, в пожарном порядке
Печет наша бабушка
вкусные латкес,
А папа (он празднично нынче одет)
Кладет под подушку нам ханукэ гэлт.
А в небе вечерняя всходит Луна,
И празднично тоже одета она.
На крыши домов ночь
опустится скоро —
И всюду зажгутся на окнах меноры.
Их свет, поднимаясь до самых высот,
На небе веселые звезды зажжет.
– Ты знаешь, что свет
этих ярких свечей —
Сердца в Холокосте убитых детей,
И всех тех героев, что пали за веру,
Сердца всех погибших
от рук изуверов?
– Так папа начнет
свой рассказ о меноре,
Когда за столом мы усядемся вскоре,
И латкес в тарелочку
каждый возьмет,
Что бабушка долго на кухне печет.
А папа опять свой
продолжит рассказ:
– Вы, дети, — те свечи,
что радуют нас,
Вы — верный залог
для надежды двоякой:
Что масло в масленке
у нас не иссякнет
И свет той меноры, что Б-г нам принес,
Останется вечным,
как свет этих звезд!
Все крутится дрейдл,
мне счастье пророча,
Стать взрослым скорее
мне хочется очень,
Но только б все так же
и вкусно, и сладко
Пекла наша бабушка вкусные латкес!
А ночь опускает над крышами шторы,
Горят у евреев на окнах меноры,
И я засыпаю и сплю крепким сном
Под шорох снежинок за зимним окном…
ДОМ
Моей жене, чей дом в любые времена
сохранял верность
еврейским традициям
и тепло человеческих отношений
Мне очень нравится ваш дом.
Мне так тепло в нем, так уютно.
Моя душа находит в нем
Все то, что сердце помнит смутно.
Вот фотография отца
(Как будто вышел ненадолго).
Отец… Проживший до конца
С его еврейским чувством долга.
Конечно же, бухгалтер… Лыс…
Родился где-то под Полтавой.
Быть может, там же или близь
Он встретился однажды с мамой.
О, эта близость до конца
Сердец, что слиты воедино,
Когда черты его лица
Ее лицо хранит поныне…
Уметь надеяться и ждать,
Быть и в разлуке с ним повсюду,
И рок любовью побеждать,
Судьбу приравнивая к чуду!*
Привычка все за всех решать,
За счастье близких
насмерть биться,
Детей без устали ругать,
И ими все-таки гордиться.
Здесь время будто навсегда
Остановившимся ты видишь,
И так приятно иногда
Словцо знакомое на идиш.
Конечно, жизнь уже не та.
С годами многое теряем,
Но так нам дороги места,
Где все еще звучит: «Лехаим!»
_____
* Имеется в виду судьба тестя, пережившего Освенцим, сталинские лагеря, откуда был (и это невероятно!) освобожден еще до разоблачения культа — усилиями своей жены.