Когда 22 ноября 1963 года в Москве я услышал, что в Далласе застрелили президента Кеннеди, для меня, молодого и убежденного советского «штатника», это было шоком. Мы, проамериканцы, слепо боготворили Соединенные Штаты, не особо разбираясь, кто там кто, и дружили с московскими корреспондентами американских газет, которые, на мой зрелый взгляд позже, были отпетыми либералами.
Джон Кеннеди был для нас человеком-легендой, который отстоял от советских танков Западный Берлин и не дал Хрущеву разместить ракеты на Кубе, не побоявшись поставить мир на грань новой войны. Даже измена Кеннеди своей жене брюнетке Жаклин с блондинкой Мэрилин заносилась нами в его актив, точно так же, как много позже американцы с одобрением отзывались о сперматозавре Клинтоне. О том, что 36-й президент США станет канонизированной иконой американского либерализма, мы тогда и не думали. СССР для нас было изначально «плохо», а Соединенные Штаты — изначально «хорошо». И Джон Фицджеральд Кеннеди стал не просто иконой, а мифом, хотя, как заметил Ирвин Шоу в своей эпопее «Молодые львы», пуля в голову — слишком дорогая плата за то, чтобы твоим именем назвали аэропорт.
Почетный редактор газеты Washington Times Уэсли Пруден, который пять лет назад ушел с поста главного редактора, недавно написал, что такие «мифы сталкиваются, вызывая трения между легендами, которыми живет народ». Примером тому у нас в США могут служить: а) речь Авраама Линкольна в Геттисберге 19 ноября 1863 года; б) убийство Джона Кеннеди в Далласе 22 ноября 1963 года; в) покаяние Барака Обамы перед народом, который он обманул, 14 ноября 2013 года. При ближайшем рассмотрении эти истории, как и все мифы, не следует принимать на веру, поскольку они не выдерживают серьезной проверки.
Возвышенная и страстная риторика геттисбергской речи Линкольна вдохновляла несколько поколений американцев, но эта речь была произнесена 150 лет назад на открытии военного кладбища, длилась чуть больше двух минут, и с тех пор историки президентства и Конституции спорят, что же, собственно, хотел сказать Линкольн 272 словами, поскольку пять известных рукописей речи расходятся в деталях и отличаются от ее текста, напечатанного тогда в газетах.
Как считает 78-летний Уэсли Пруден, миф о «Камелоте» — славном политическом дворе клана Кеннеди — умер вместе с Джоном Фицджеральдом в Далласе 50 лет назад, и с тех пор идут споры не столько о его историческом наследии, сколько о том, кто, из чего и как его застрелил. Большинство летописцев и биографов, посвятивших зрелые годы созданию и упрочению этого мифа, уже в могилах, а те, кто живы, вроде бы смирились с грязцой на сияющих доспехах их Джона Кеннеди, рыцаря без страха и упрека. Тем более что любая попытка смыть эту грязь открывает новый слой грязи.
Начавшаяся пять лет назад прижизненная мифологизация Барака Обамы делает его темнокожим чикагским мессией, но в веках этот миф вряд ли приживется. На примере древних греков можно судить, что мифы о них складывались по делам, которые называли подвигами, а не словам, которые они бросали направо и налево. Кто бы помнил про Ясона, не достань он золотое руно, про Авгия, не расчисть он конюшни, или про Одиссея, не выбей он единственный глаз циклопу. Даже тщета усилий Сизифа стала мифом, потому что это были конкретные усилия. Обама отказался от приглашения в Геттисберг на 150-летие речи Линкольна, не пожелав, чтобы былая слава предшественника умалила его грядущую славу. «Каждое слово речи Линкольна, — пишет Уэсли Пруден, — было тщательно ограненным алмазом, вставленным в оправу опытным ювелиром, а Обама, уже прославленный как великий оратор, не в состоянии уложиться в 272 слова», да и прославляют его те, кто не в состоянии отличить поэтику красноречия настоящего оратора от краснобайства пустомели.
Речь Авраама Линкольна вошла в историю образцом такой поэтики, где каждое слово имеет непреходящий смысл, а место, где она была произнесена, говорит о времени и людях, которым эта речь адресована. И Линкольн не читал ее по телесуфлеру «под фанеру» усилителей, как обычно делает Обама, и даже не выспался после шести часов железной дороги из Вашингтона с двумя пересадками, а не комфортабельного перелета в президентском геликоптере. О поэтике геттисбергской речи заговорили позже, когда полировался миф о Линкольне, образ борца за гражданские права чернокожих и великого эмансипатора, который освободил рабов. 19 ноября 1863 года Линкольна слушали полторы тысячи человек, и для них это был прежде всего умный политик, который делал все возможное, чтобы сохранить Союз, как тогда называли Соединенные Штаты. Хотя, считают историки, будь Эйб немного терпеливее, это можно было сделать без войны, которая унесла 620 тысяч жизней.
Джон Фицджеральд Кеннеди тоже был мастером слова, и хотя слова за него в основном писали другие, он их отлично произносил. В миф о Кеннеди вошла и его немецкая фраза «Ich bin ein Berliner», куда Джон или его переводчик напрасно вставил артикль, и, конечно, «Не спрашивайте, что ваша страна может сделать для вас, — спрашивайте, что вы можете сделать для вашей страны». Партия, которой Кеннеди доверил будущее своей страны, считает эти слова вздором, что лучше других доказывает нынешний президент Барак Обама, который уверен, что нужно создать страну нахлебников, после пары поколений которых хоть потоп, в котором уцелеют только те, кто успеет выучить китайский.
Когда Джон Уилкс Бут застрелил Линкольна, тот почти успел выполнить свою историческую миссию. Когда Ли Харви Освальд застрелил Кеннеди, тому оставалось сделать очень многое, включая конец вьетнамской войны, которая разрушила его Камелот. Однако в политической мифологии оба достойны выражения «смертью смерть поправ». Если Барак Хусейн Обама хочет войти в эту мифологию чем-то, кроме слов: «Если вам нравится ваша медицинская страховка, у вас останется ваша медицинская страховка», за оставшееся время власти ему придется приложить реальные усилия. Даже если этот труд окажется сизифовым. Пока же ставить три эти фамилии в один ряд можно только на рекламных кружках политических кампаний, но нельзя забывать, что политики создаются из малых мифов, чтобы стать большими.