– Хава, извини, пожалуйста, что я попросил тебя поговорить на больную тему — реб Йона ушёл от нас слишком недавно. Но твой папа был настолько необычным, удивительным и благородным человеком — наверное, наилучшей памятью ему будет, если люди узнают о его жизни и смогут чему-то от него научиться.
– Да, Арье, мне трудно сейчас о нём говорить, но, ты знаешь, может быть, такой разговор принесёт и облегчение?
– Расскажи, пожалуйста, немного о его биографии.
– Папа родился в 1914 году в Румынии, в городке Бричаны, недалеко от Черновцов. Область эта часто переходила из рук в руки, и он, как большинство там живших (особенно евреев), с детства считал родными 4 языка: румынский, русский, немецкий и идиш. Возможно, это в дальнейшем помогло развитию его таланта полиглота: папа абсолютно свободно говорил на 9 языках, в том числе на латыни.
– Да, сейчас появилось несколько исследований, что «многоязычность» в детстве помогает развитию способностей к языкам и гибкости психики. Но продолжай.
– Недавно я нашла его бумаги — он по памяти записал 142 латинские поговорки (с переводами). Читал ещё папа на древнегреческом и на нескольких других языках. Помню случай, уже в Одессе в 60-х. В магазин зашла французская делегация, пытались изъясниться жестами, все измучились… Тут появился папа, он вызвался в переводчики, всё утряслось. Когда они, беседуя, вышли из магазина, один из французов спросил: «Когда вы уехали из Франции?» А папа там никогда не был!
Папа рос в семье «прогрессивных евреев». И отец его, и мать довольно скептически относились к вере в Б-га, хотя мой папа, как все в семье, с детства отчётливо осознавал своё еврейство и гордился им. В доме была маца на Песах, мама к субботе варила чолнт (который он не очень любил), праздновали еврейские праздники. Но — не было Шаббата, никто не заглядывал в синагогу. Думаю, если бы там существовало нечто вроде реформистского «темпла», туда бы они ходили — но синагога в городке имелась только ортодоксальная.
– Это примерно то, что сегодня называют «традишнл», когда люди соблюдают некоторые, по каким-то причинам выбранные ими заповеди Торы?
– Думаю, нет. Праздники там не праздновали в еврейском понимании, а «отмечали». Скорее всего, это была дань уважения к своему народу и его обычаям, но не сами эти обычаи.
Папа учился и окончил ту же самую русскую гимназию в своём городке, которую прежде окончила его мать. Гимназия давала настоящее «классическое» образование, широкое и в основном гуманитарное. Бабушка, его мать, была очень талантливым человеком, и всю учёбу ей оплатил польский миллионер-филантроп, который помогал способным людям. Бабушка рано вышла замуж, родилось четверо детей, проявить вовне свои таланты ей не очень удалось. Но, несомненно, атмосфера любви и интереса к культуре, высокий моральный стандарт в доме — это сильно повлияло на детей. А мой папа после гимназии поступил в столичный Бухарестский строительный институт имени короля Михая, на архитектурный факультет. Для еврейского мальчика из провинции это было очень нелегко!
– Хава, и это ты рассказываешь человеку из Нерушимого?! В Питере я, с аттестатом с отличием и чемпион города среди юношей по шахматам, выбирал институт не по склонности к профессии, а «куда евреев могут взять». И лучше, если есть шахматная команда — тогда появлялся шанс, что на вступительных не станут специально срезать. Кстати, у нас в политехе училось много молдавских евреев — на месте их напрочь «не брали». Не жалуйся.
– Арье, ты мне рассказываешь? Я что, не помню? Но мы говорим о более либеральных временах. В институте папа получил звание младшего офицера румынской армии — там была военная кафедра.
– Что-то до боли знакомое! Так это — обычай не только социализма, но вообще Восточной Европы?
– Потом это ему сильно помогло — в СССР в начале войны офицеров вражеских стран в армию, на фронт не брали.
В институте папа увлёкся «передовыми идеями» и стал, как, наверное, половина из обитателей «еврейского уголка» общежития, коммунистом-подпольщиком.
– Хороший признак — когда режим достаточно либерален, сразу возникают подполья, оппозиции. Вон в России на тирана Николая I никто не покушался, сидели смирно — а на либерального Александра II — прокламация за прокламацией, партия за партией, покушение за покушением…
– Арье, дорогой, не тяни меня в политику, говори о ней с кем-то из мужчин, хочешь, заходи к нам на чаёк, с мужем поспорите. Давай сегодня только про папу. Нарастание в Румынии антисемитских настроений, попытки погромов, конечно, послужили для немалого числа евреев катализатором революционности. Папу однажды школьные антисемиты сильно избили около самой гимназии, если бы не какая-то сердобольная женщина на улице — наверное, убили бы. Пятерых евреев из его класса тогда предупредили: «Завтра будем бить!» Остальные рассказали родителям, и их не пустили в школу, а папа не захотел родителей волновать… Были и другие подобные инциденты.
Папа оставался подпольщиком до самого превращения в гражданина Великого Союза, до 1940 года. Когда он приехал на каникулы домой — тут-то его и «освободили» советские воины в результате «Прутского похода». Однажды, в 60-х, когда он в Москве во время командировки зашёл в ГУМ, встретился там с членами румынской правительственной делегации, все в барашковых шапках-пирожках. Узнал одного министра — они вместе были подпольщиками. Тот отвёл папу в сторону и объяснил, что он сейчас румын по фамилии Молдовану и что так же устроились многие из их подпольных друзей: в правительстве Чаушеску было немало евреев, сменивших имена на «румынско-благозвучные». Папа был знаком и с самим Чаушеску. Кстати, Чаушеску с евреями дружил.
– Ты знаешь, Хава, я заметил, что тираны-прагматики часто в недурных отношениям с евреями. А вот владыки более «идейные»… Выходит, коммунистический царь, которого называли «малым Сталиным», был не таким уж коммунистом?
– Не знаю, Арье, повторяю, я в политике не специалистка. Возможно, дело в воспоминаниях и связях молодости, когда среди коммунистов в Румынии было много евреев?
Но, попав в СССР, папа перестал быть большевиком за неделю. Когда увидел нищету, грубость и дикость; например, жёны офицеров разгуливали по улицам в ночных сорочках, приняв их за платья. Ему, человеку культурному и «идейному борцу», это было совершенно непереносимо.
– Ну что ж, как и обычно — за что боролись, на то и напоролись. Ты знаешь, Хава, самые успешные построения «еврея нового типа», «человека вселенной» — это было в Германии, СССР, а сегодня, что пугает — в Израиле, США… Я много раз сталкивался, сам лично и по книгам, с евреями, которые, избавившись от «ненужного груза национального наследия», сперва попадали в мир иллюзий, а затем…
– Да, папа это осознал очень быстро. Однако, уже поняв, что такое «большевизм», для КГБ он остался «бывшим подпольщиком-коммунистом», находился «в файле». И долгие годы его вызывали в органы, предлагали работу — переводчиком и т. д. В основном всё, связанное с иностранцами, — сперва работу предлагали (он шёл у них за своего), потом уже угрожали… Папа всегда отказывался. Любовь к советской власти вблизи пропала полностью. Но уменьшаться она начала ещё в 38-м, когда папа прочёл речь Вышинского на очередном процессе «врагов народа», где госпрокурор предлагал «оторвать их собачьи головы». Молодого интеллигента такая терминология покоробила. Однако он ещё два года оставался коммунистом-подпольщиком — до самого «освобождения»…
Когда началась война, румынского офицера в Красную армию не взяли, семья успела эвакуироваться (иначе бы мы сейчас не разговаривали). В эвакуации они оказались в Киргизии, в Таш-Кумыре. Голодали, как все, чуть не умерли с голоду.
Более поздние годы я знаю уже не только по рассказам и мемуарам, а отчасти по собственным воспоминаниям. С папой мы проводили вместе много времени.
– Как так получилось? Всё-таки дети обычно лучше помнят мать.
– Почему моим воспитанием занимался в основном папа? Мама была очень мягким человеком, врачом скорой помощи и прекрасным диагностом. На работе на ней нередко «ездили». Ей приходилось очень часто работать ночью, на обратном пути идти на базар за продуктами… Домой она возвращалась «никакая»… А папа работал инженерно-строительным проектировщиком, дорос до начальника строительного отдела большого института. И хотя обязанностей у него было много, он со своими способностями справлялся с ними достаточно быстро. А такт, умение слушать других позволяли избегать конфликтов и глупых склок. В итоге находилось время на семью.
– Да, это качество у реба Йоны оставалось до самого конца. Дня за 3 до его ухода мы с другом зашли его навестить, я шутил, поддразнивал: «Ну, реб Йона, хватит валяться, мы же с Вами должны сплясать наш танец на Симхас Тору!» (Был у нас такой обычай, уже лет 10.) Сил у него уже совсем не было, несколько раз закрывал глаза — но отшучивался очень мягко и с доброй улыбкой.
– Мне с детства говорили окружающие: «У тебя такой папа!..» Я не придавала этому особенного значения, для меня это было само собой разумеющимся. Я видела, что люди его буквально обожали. А когда он вышел на пенсию, отдел разделили на 3 отдела — никто не мог справиться.
– Хава, расскажи теперь о его «духовной биографии».
– Я помню, лет с семи, два благословения: на фрукты и на овощи — папа научил меня им. Не знаю, отчего он тогда считал, что эти благословения нужно произносить только на новый плод — если впервые в сезоне кушаешь его. Перевода благословений я не знала, но понимала, что благословляю. А когда мне исполнилось 16, во время очередной нашей прогулки на природе мы присели на скамейку, и папа произнёс: «Я должен тебе сказать очень важную вещь: когда человек умирает, душа его остаётся. Душа его не умирает, она живёт вечно». И это откровение очень сильно повлияло на меня, на формирование моей личности.
Папа рано начал верить в Б-га. Я с удивлением узнала из его мемуаров, что ещё с довоенных времён он каждый день выделял себе специальное время для молитвы и разговора со Всевышним. Возможно, влияние на него оказал друг, Изя Клейдерман, из ортодоксальной семьи, который учился в иешиве. Они дружили ещё со времени гимназии, и папа часто бывал у Изи дома, в том числе нередко и на Шаббат.
– И в дальнейшем общение с Изей эту веру поддерживало?
– Ты знаешь, к сожалению, не так долго. Судьба самого Изи была чрезвычайно трагической. В 40-х — начале 50-х он оказался гражданином СССР, никак не мог найти своего места, работы, жениться… Он сошёл с ума, не выдержал, любимый сын богатых родителей, советской действительности и вскоре погиб.
Папа рано начал понимать, ощущать, что этот мир не может существовать без Высшей силы, которая создала и управляет им. Он, интеллигентнейший и тонкий человек, чувствовал гармонию и красоту природы, сотворённого и приучал меня видеть. Он в Союзе прямо не говорил о Создателе, но мягко подводил меня к этой мысли. Помню, когда мне было 17 лет, ко мне вдруг пришла мысль, что без Высшей силы этот чудесный мир существовать не может. Несомненно, она родилась из наших прогулок, разговоров о гармонии и порядке природы. Интересно, что более ранняя мысль о вечной душе до того не связывалась у меня с Высшей силой — хотя, конечно, исподволь папа готовил это осознание.
Папа очень много знал, читал, постоянно учился. Он интересовался историей, особенно еврейской историей. В Одессе он объяснял нам, откуда взялась маца, рассказывал о выходе из Египта.
– Погоди, погоди, Хава. Ведь реб Йона в молодости был подпольщиком, борцом за построение светлого коммунистического будущего, да? А в этом будущем, как известно, попов не любят, боги у нас свои, земные. Или это в духе одного такого бога, венесуэльского экс-водителя автобуса, синьора Мадуро? К тому перед выборами в церкву птичка Чавес прилетала, отечественной «мисс Вселенной» он пожелал, чтобы ей «во всём помогал Б-г»; а вот намедни, с революционным подходом и во благо трудовому народу, арестовал всех продавцов электроники и за бесценок продал их товары. Но Мадуро гимназиев не кончал, а реб Йона — человек цельный и последовательный, как это сочеталось?
– Арье, мне трудно ответить на твой вопрос. Знаю, что папа никогда не лгал, возможно, он считал, что построение «общества равноправия на Земле» — это желанно Б-гу? Когда мы с ним постоянно общались, в моей юности, говорить на эту тему было рискованно, а потом — новые заботы пришли…
– Тогда скажи вот что: реб Йона всегда был образцом подтянутости и элегантности, одет с иголочки. Ведь это же свойство элитария, причём здесь «всеобщее равенство»?!
– Я тебе, Арье, больше скажу. После войны, когда папа оказался в Одессе и поступил в строительный институт, чтобы закончить образование, он на 3 года уменьшил себе возраст. Угадай зачем?
– Какие-то проблемы с бумагами, принимали до определённого возраста?
– Ничего подобного. Чтобы не быть «старым» для своих сокурсников! Ему исполнилось уже 32 года, а вокруг — все прямо из школы. Ему было это просто неприятно… Мама умерла в 81 год, она так и не узнала, что муж старше её на 3 года! А я об этом услышала, когда мы поздравляли его с 87-летием, и он произнёс: «Я должен тебе признаться, что мне уже 90 лет». Вот тебе ещё случай. В 1945 году его друг, сын очень богатого человека в Румынии (Советская власть пришла туда не сразу), предложил папе приехать в Румынию, обещал хорошую работу архитектором. Папа не поехал, потому что у него не было приличного костюма — только гимнастёрка и шинель…
Папа всегда был прекрасно, идеально одет: галстук подобран, рубашка выглажена, стрелочки на брюках… Это был его стиль, его достоинство образованного «европейского» человека. Чувство собственного достоинства, но и не только.
– А могло быть это ощущением своего еврейства — как аристократизма, как продолжателя древней, величайшей в мире культуры, основы почти всего лучшего в культуре сегодняшней? То, что обычно ассоциируется со знаменитой иешивой «Слободка», у которой главный «пойнт» — величие человека, сотворённого по образу Всевышнего, и потому он должен вести себя и выглядеть достойно. Ты же говорила, что он с детства гордился своим еврейством.
– Думаю, да, это тоже. И ещё — это какая-то аристократичность интеллигента вообще. Окружающим людям, особенно, как мне кажется, женщинам, это очень импонировало. Всегда подтянутый, приятно пахнущий, обходительный, никогда не повышавший голоса. Папа умел выслушать, никогда не говорил ни о ком плохо. В каждом человеке он видел «целем Элоким», «образ Б-жий». И приучил меня с уважением относиться к личности любого человека. До самого конца, в свои почти 99 лет, он стеснялся плохо выглядеть и в последние пару месяцев не принимал в гости женщин — потому что не чувствовал себя в форме, не был удовлетворён своим внешним видом.
– Когда реб Йона начал приходить к Торе и почему?
– Первые шаги реального соблюдения заповедей он начал делать в свои 78 лет. Родители приехали в Америку за пару месяцев до нашей с мужем хупы (на 13-й год супружеской жизни). Когда папа с мамой узнали о наших планах, они очень недоумевали — зачем нам это нужно? Ребёнку уже 7-й год! Но, когда побывали на нашей «еврейской свадьбе», это на них обоих произвело очень глубокое впечатление. Папа танцевал на хупе с равом Шехтером, рош-иешива «Хаим Берлин» — и раввин в танце подражал движениям папы. С этого танца, мне кажется, всё и началось. Для такого тонкого человека, каким был мой папа, маленькая деталь могла сказать очень много. С этого началось его духовное возрождение. Шаг за шагом они начали соблюдать заповеди. Папа, хотя прожил в СССР 52 года и говорил по-русски без акцента, «советским человеком» так никогда и не стал.
Полностью же он пришёл к соблюдению всех заповедей после смерти мамы, когда ему самому исполнилось 88 лет.
– Ну всё, пусть теперь кто-нибудь заявит, что «мне уже поздно», — тыкну носом в это интервью! Как ленивого шкодливого котёнка!
– Вообще его семья — необычная в смысле долгожительства. Мой дедушка, его папа, умер в 96 лет, бабушка — в 88 (по их понятиям — «безвременно»), старшая сестра — в 94, младшей — здоровья до 120! Их отношение к жизни во многом, наверное, связано с тем, что мои близкие ощущают «перспективу жизни», не чувствуют себя «постаревшими» и за 80…
Последние года два папа писал мемуары. Об этом его просили со всех сторон: друзья, племянник, внук — все, кто его обожали. Просили давно, начал только недавно.
А чудес в его жизни было немало. Я знала некоторые факты, но в мемуарах он соединяет всё это в одно целое, придаёт всему, что с ним произошло, связанность и смысл. Он пишет так: «Я бесконечно благодарен Высшей силе, той, которую мы называем “Всевышний”, за то, что Он охранял меня. Особенно — во время войны. Я постоянно молился о том, чтобы оказаться в безопасном месте» (папа воевал в 1944-м артиллеристом, офицером, в Прибалтике — на сорокапятке, на передовой. Тогда победители начали «милостиво принимать» на пушечное мясо бывших «вражеских офицеров»). Вот два уникальных случая, которые приравниваются к «нес» — чуду.
1. Он считал, что в результате страстных молитв оказался в сравнительно безопасном месте, его послали копать траншеи. Я не знаю, как вообще могло оказаться, что на такое дело послали офицера-артиллериста. Он копал и благодарил Б-га за это «безопасное место». В этот момент прибежал посыльный и закричал: «Шварц, срочно на передовую!» Погибли все офицеры его подразделения, он должен был принять командование в самый разгар боя. Ужасно расстроившись, папа отошёл 10 шагов от траншеи — и в тотчас ровно в то место, где он в траншее стоял, попал снаряд — копавшие с ним погибли.
2. Однажды в бою солдат из его подразделения захотел, чтобы немцы его ранили, чтобы попасть в госпиталь (за самострел ставили к стенке). Солдат высунулся из траншеи, папа пытался стащить его вниз, и в этот момент в ногу ему угодила пуля. Это ранение соответствовало в точности (!) ранению детских лет. Когда им было по 12 лет, они с другом нашли где-то револьверы, пошли в поле учиться стрелять в цель. И друг, пытаясь разрядить револьвер, нажал на курок — пуля прошла папе в колено. Но — не задев никакой кости, только через мягкие ткани. Так вот, ранение от немцев было в это же самое место, с тем же абсолютно направлением пули — буквально в ту же дырку! Благодаря этому он оказался в госпитале практически до конца войны. Я читала его письма с фронта. Он пишет: «Рана постепенно заживает, как только заживёт, сразу на фронт». «Беспокоиться вам нечего, под надзором наших врачей я отделаюсь от этого пустячного ранения и в скором будущем буду продолжать начатое: бить и ещё раз бить ненавистного врага!» (Всё это, конечно, для неизбежного военного цензора.) Затем: «Рана загноилась (была, конечно, там страшная антисанитария), но я надеюсь, что она всё-таки скоро заживёт». Потом через пару писем: «Нет, опять какие-то осложнения с раной…» Короче, врач его не отпускал на фронт почти до конца.
Но война для него не кончилась тогда. Его послали в Прибалтику — ловить «лесных братьев». Если бы он оказался в Прибалтике сегодня, был бы отличный шанс угодить в тюрьму. К счастью, это длилось не слишком долго, в 1947-м или 1948-м он уже поступил в Одесский инженерно-строительный институт…
А в 90-х годах, хорошо за свои 80, папа поступил в Туро-колледж, здесь и окончил его с «бэчелер дегри». По ходу дела он в совершенстве выучил английский — ему всё время хотелось учиться.
– Хава, говорить о ребе Йоне можно долго, это был одновременно и патриарх, и «самый молодой человек» нашей общины. Я не помню, чтобы кого-то провожала вся община без исключения — в разгар рабочего дня, люди отпрашивались с работы, кто-то во врачебном халате… Но мы ограничены объёмом газеты. Как бы ты хотела подвести итог нашей беседе об этом удивительном человеке, Настоящем человеке?
– Как сказал на «левае» — похоронах папы мой муж: «Ему повезло в этой жизни: он смог спеть свою ясную и осознанную песню, которую спел от начала и до конца». Я считаю, что мне тоже повезло в этой жизни: меня вырастил такой человек. Папа пишет в своих мемуарах: «То, что я часто говорил с дочкой о гармонии этого мира, то, что мы с ней вместе восхищались этой гармонией — давало ей повод задуматься, что у всей этой красоты есть некая сила, её сотворившая. Говорить об этом прямо было опасно, но, я думаю, это послужило ей толчком к возвращению к Торе». И несомненно, это восхищение сильно повлияло на моё желание заняться искусством. Когда я оканчивала школу, папа подошёл и сказал: «Ты должна решить, что ты будешь делать. Поступить в институт еврею сложно, у меня есть связи только в архитектурном». Я ответила: «Я, конечно, могу поступить, но я буду всю жизнь делать то, что я не люблю». — «Кем ты хочешь быть?» — «Театральным художником». И я пошла в театрально-художественное училище…
А ещё в последние годы он очень часто повторял: «Я так вас всех люблю!» — говоря не только о родных, но и о многих людях, с которыми он соприкасался. Папа пришёл к глубочайшей любви к Создателю и к людям. До последней минуты, пока он мог говорить, он обращался ко Всевышнему с молитвой. Наверно, я могу сказать, что он прожил жизнь не только интересную, но и высокоосмысленную.
Папа до самого конца жизни никогда не старел. Не успел. Ты прав, многие говорили, что он — самый молодой в семье и общине.
Беседовал Арье ЮДАСИН
Оцените пост
(голосовало: 4, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
