Продолжение. Начало в № 1083
Мальчик, выглядевший лет на 13, взобрался на лошадь и протянул мне руку, чтобы помочь залезть. Тропинка была очень узкой и крутой, и из-за этого мы ехали очень медленно. Через несколько часов мы добрались до Хорноздены. Мальчик отвел меня прямо домой к Немчоку.
Немчок ждал внутри в нетерпении. Я ждал, что меня будут расспрашивать, почему я хочу вступить в партизаны и что мне известно о солдатской службе. Вместо этого, его интересовали только известия из города. Он хотел, чтобы я рассказал ему все, что знаю. Я пересказал ему все, что мне было известно о положении в Прессбурге. Большая часть моей информации касалась схваченных нацистами евреев, и он слушал с явным отсутствием интереса. Но когда я стал рассказывать о виденном мной передвижении войск, Немчок стал более внимателен. Он проявил большой интерес к моим наблюдениям, касавшимся направления войск из города в сторону Светкризенеронима, и задавал множество вопросов об их численности, оружии, которое у них было, и где они сходили с поезда.
Мы проговорили по меньшей мере полчаса, и затем Немчок накормил меня ужином. Я был так измотан тяготами своего путешествия, что после этого заснул без малейшего труда. На рассвете меня растолкали. Заканчивая завтрак, я услышал снаружи какой-то шум. Я мог различить лошадиное ржание и стук копыт. Внезапно громкий стук в дверь заставил меня вздрогнуть. Немчок, должно быть, ожидал этот стук, так как он сразу подскочил и быстро, без колебаний отпер дверь.
Поток холодного воздуха напомнил мне, как тепло и уютно было в доме Немчока. Но ничто не могло меня подготовить к тому, что последовало за порывом холодного ветра. В дом вошли двое самых высоких и крупных мужчин, которых я когда-либо встречал. Вдобавок к их внушительному размеру выглядели они свирепо. В их жестком взгляде мерцало пламя необузданной ярости. Эти люди давно были лишены культурного влияния нормального человеческого общения. Я подумал, что этим двоим не составит труда убить человека, если понадобится. От этой мысли у меня по спине поползли мурашки. Это был первый вызов моему романтическому представлению о партизанах. Явная суровость и жесткость этих людей, бесспорно, передавали ощущение реалий партизанской жизни.
Пока я сидел — мальчишка, чересчур напуганный, чтобы сдвинуться с места или что-то сказать, — Немчок разговаривал с этими двумя. Звучало немало шуток и смеха, и я заключил, что они, должно быть, приятели. Минут через пять-десять взаимного подтрунивания они, похоже, пришли к какому-то согласию. Внезапно Немчок повернулся ко мне и авторитетно объявил: «Отправишься с этими людьми».
Всего несколько месяцев назад я вел жизнь йешива-бохера (ученика йешивы): сидел на скамье, наполняя свой ум Священным Писанием. Стоя рядом с лошадьми, я осознал, что вручаю свою жизнь этим двум незнакомцам, таким отличным от людей, кому я доверял в своей предыдущей жизни. Я задавался вопросом, являют ли эти двое убийц образ моего будущего. Хотя у меня были серьезные опасения, я знал, что выбора у меня нет. Я мог идти только вперед — возврат к прошлому был невозможен.
Собрав все свое мужество, с напускной уверенностью я взобрался на стоящую впереди лошадь. Мы ушли из деревни, следуя гуськом по одному по заснеженной тропе, ведущей в горы. Мне не нужно было управлять лошадью, так как она шла следом за лошадью, идущей впереди. Абсолютная белизна мира, в который мы вступили, вместе с ровным, ритмичным шагом лошадей оказывала гипнотическое действие. В отсутствие какого-либо занятия мои мысли начали блуждать, и вскоре я погрузился в них.
Конечно же, партизаны знали обо всей отличной работе, которую я проделал в Прессбурге для их людей. Их руководство будет очень благодарно, и я был уверен, что меня встретят с музыкой и почетным караулом. Меня будут приветствовать, как героя. Я думал о том, как чудесно будет иметь возможность отдыхать дольше, чем несколько минут подряд. Я смогу начать оправляться от последствий всех перенесенных мной невзгод. Мысль о том, что мне дадут хорошую комнату, чтобы спать, вызывала в моей голове образ теплой, мягкой постели с толстыми одеялами и пышными подушками. Я буду проводить в этой постели дни напролет, в мире и покое ожидая окончания войны.
Громкое фырканье и ржание лошади оторвало меня от грез. Пока я оглядывался вокруг, вторая лошадь, а затем и моя тоже повторили протест. Я понял, что мы начинаем подъем в горы и что тропа станет еще более коварной, чем до сих пор. Это путешествие будет более трудным, чем я ожидал, и мне придется следить за неравномерными движениями лошади по мере подъема, а не то она меня запросто сбросит. Тем не менее я осознавал, что это испытание было всего лишь малой неприятностью на пути к свободе и более нормальной жизни. Почести, которые я получу у партизан, будут приятным дополнительным вознаграждением.
Мы шли много часов подряд: лошади с трудом прокладывали путь по тропе, покрытой полутораметровым слоем снега. Большей частью тропа петляла сквозь густой лес с высокими деревьями в нескольких метрах по обе стороны от нее. Деревья были укутаны белым, что создавало ощущение, будто ты идешь через снежный туннель. Когда налетал ветер, снег, кружась, падал с веток, покрывая белым все очертания леса. Порой белизна обволакивала даже моих спутников, и я терял их из вида. Когда мы достигли высоты, моему взору во всех направлениях отрылся вид покрытых снегом гор. При более нормальных обстоятельствах, этот вид воодушевил бы меня. Но для меня он только подчеркивал тот факт, что я был оторван от всякого цивилизованного общества.
Временами мой взгляд выхватывал мелькавших среди деревьев оленя или лису. Но часами напролет я видел мало признаков жизни и не видел абсолютно никаких признаков людей, а мои спутники за все это время не проронили ни слова. Казалось, эти двое партизан вовсе не люди, и я был совершенно один безо всякой связи с кем-либо. Меня поглотило это жуткое чувство изолированности и одиночества.
Мои спутники остановились около дерева и спешились. Тот, который шел во главе, глянув на меня, объявил: «Приехали!» Это были первые слова, которые я услышал с момента, когда мы покинули дом Немчока. В возбуждении я огляделся по сторонам, но не увидел ничего, кроме снега и деревьев.
Я тут же вернулся к своим защитным реакциям, выработанным за годы опыта с нацистами. Я мгновенно насторожился. Это, должно быть, ловушка — акт предательства со стороны моих спутников. У меня не было оружия. Никто не узнает, что меня убили в этом глухом месте. Я оказался в западне — один подросток против двух матерых убийц. Моей единственной надеждой было бежать назад по тропе, по которой я только что пришел. Я уже был готов подстегнуть лошадь, когда главный обратился ко мне: «Слезай, мы ведем тебя к командованию».
Другой партизан смел в сторону снег, приоткрыв доски, прислоненные под углом в 45 градусов к холму, находящемуся прямо за скоплением деревьев. Он приподнял доску, за которой обнаружился вход в укрытие. Второй партизан сообщил, что он останется снаружи в качестве часового. Он указал на вход таким образом, что я понял это как прямой приказ войти. Пригнувшись к земле, я вошел туда, и следом за мной — партизан.
Перевод Элины РОХКИНД
Продолжение следует
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
