Такую надпись мог бы сделать, будь он жив, Евгений Халдей на каждом своем снимке, запечатлевшем Нюрнбергский процесс. Высокие слова сказал о работах спецкора ТАСС поэт Константин Симонов, назвав их «частицей памяти человечества».
Мощный пласт в творческом наследии репортера составляет Великая Отечественная война и ее исторический финал – процесс над главными военными преступниками. Он начался шестьдесят лет тому назад в немецком городе Нюрнберге и по праву назван Судом народов. А когда окончился, в анналы истории вошли пятьдесят миллионов страниц документов, письменных показаний и свидетельств, а также двенадцать виселиц.
… Тут я должен сделать отступление. Эти воспоминания возникли не в одночасье. Дело в том, что мы с Женей – земляки, родились в одном городе Юзовке (ныне Донецк), на одной Четвертой линии, как называли улицы строившие их англичане – хозяева гигантского завода и поселения при нем. А принимала нас у наших мам-рожениц в убогих хатах невысокая, круглая, как шар повитуха Ципа Давидовна, одна-единственная на весь городок фельдшерица.
Потом, босоногие, мы с удовольствием месили пухлые слои глиняной пыли, которой была покрыта наша родная «линия» напротив синагоги. Так мы и сдружились с будущим фотомэтром, сопровождая в синагогу мам и бабушек, поднося для них по субботам сидуры, в ожидании конца службы играли в единственную доступную нам в святых стенах игру, вращая волчок. Ставкой были орехи. Кстати, три десятка крупных воложских плодов я так надолго и остался должен другу, об этом вспоминал, иногда даже на войне. Но рассчитаться сумел по почте, отправив их к 70-летию со дня рождения Евгения в Москву.
Живя и работая в столице, мой друг не забывал город, где родился, где еще были живы его родичи, и оставалось у этого общительного человека немало друзей. Всякий раз фронтовой фоторепортер ТАСС, участник и свидетель многих исторических событий, делился с нами новыми и новыми деталями, скажем, о совещании министров иностранных дел в Париже, встрече глав государств-союзников в Потсдаме, подписании актов о капитуляции Германии, Японии, и, конечно, процессе в Нюрнберге. Так из мозаики эпизодов сложился и этот мой короткий рассказ о суде народов, на котором Е. Халдей был от первого до последнего дня.
===
Как известно, перед международным военным трибуналом предстало почти все руководство преступного нацистского режима Германии. Процесс, за ходом которого следил практически каждый человек на земле, бесспорно доказал вину людей, олицетворявших собой расовую ненависть, террор и насилие, надменность и жестокость. Это они через газовые камеры и душегубки, через лагеря смерти и расстрельные рвы уничтожили – среди других своих жертв – свыше шести миллионов европейских евреев.
Но возмездие свершилось: впервые в истории человечества международный трибунал приговорил двенадцать высокопоставленных руководителей одного государства, готовивших и осуществивших всемирную трагедию, к смертной казни через повешение. Исключение из этого ряда казненных составили покончившие с собой Гитлер, Геббельс, Гиммлер, скрывшийся Борман, которого судили заочно, разбитый параличом Крупп и повесившийся в тюрьме Лей.
Все десять с лишним месяцев судебного процесса за ним следил, фиксируя на пленку наиболее значительные моменты, фотокорреспондент ТАСС Евгений Халдей. Уже после войны он изредка, между очередными дальними командировками, приезжал в город Донецк в Украине. Иногда привозил с собой бесценный груз – крупно увеличенные фотографии и разворачивал выставки, посвященные разным этапам Великой Отечественной войны. Встречаясь с посетителями этих выставок, с товарищами по газетному цеху, за накрытым столом, Евгений делился подробностями, которые не вместились в ранние фото, остались «за кадром». Он очень гордился тем, что два его снимка, сделанных в Будапеште и Керчи, демонстрировались на Нюрнбергском процессе в качестве вещественных доказательств обвинения.
С болью вспоминал Халдей, как снимал противотанковый ров, где были расстреляны семь тысяч человек, как были им запечатлены на пленке жертвы зверств гитлеровцев в Новороссийске, Симферополе… И всякий раз подчеркивал: абсолютное большинство умерщвленных там фашистами были евреи. Никогда не забывал, что он тоже из большой еврейской семьи (отец был переплетчиком), прошел через великую войну и, к счастью, дожил до дня, когда смог снимать Возмездие.
– Первые снимки на процессе, – вспоминал Евгений, – я сделал, когда раздалась команда: «Встать! Суд идет!» И они встали: Геринг, Гесс, Риббентроп, Кейтель… Удивительное, незабываемое чувство испытывал я тогда: ведь совсем недавно они сами командовали целым народом, почти всей Европой, а теперь…
И десять, и двадцать, и сорок лет спустя Халдей безошибочно воспроизводил по памяти обстановку зала, где происходили слушания Международного трибунала. Однажды, когда мне довелось писать о его только что вышедшей фотокниге, Евгений рекомендовал опубликовать панораму зала заседаний Нюрнбергского процесса: она с большой точностью воспроизвела момент истории, а автор радовался каждой возможности напомнить о Суде народов.
Хотя, снимая процесс, он испытывал свои трудности. «Особые отношения» сложились у фотографа с Герингом. Сидел тот на своей скамье крайним слева. И всякий раз, заметив направленный на него объектив камеры фотографа в форме морского офицера (Халдей носил ее с первых своих фронтовых дней), подсудимый тут же старался скрыть лицо – заслонялся бумагами, которые держал в руках, низко наклонял голову… Халдей, склонный к шутке, вспоминая эти эпизоды, говорил:
– А может, этот гад, «окончательно решивший еврейский вопрос», не хотел видеть живого представителя «любимой» им нации?!
Но охота фотомастера за явно присмиревшим на суде военным преступником N 2 (за отсутствием первого, добровольно ушедшего из жизни) все же завершилось несколькими удачами.
– Однажды, – вспоминал Халдей, – старший среди американских фотографов сделал нам сюрприз. Он привел нас в большую комнату. У стены – стол, уставленный мисками с едой. За столом сидели Геринг, Розенберг, адмирал Дениц и Бальдур фон Ширах. Было время обеда. Я подошел к стене, щелкнул несколько раз «блицем», потом переместился поближе к Герингу. Пока там работали американские фотографы, он молчал, но стоило мне, в моей советской форме, направить свой аппарат, чтобы сфотографировать его за едой, он как закричит: «Спокойно поесть не дают!» На крик обернулся американский лейтенант. Узнав, в чем дело, он вернулся к Герингу, призвал его к порядку и строго предупредил, чтобы подобного он себе больше не позволял…
С тех пор в своих «отношениях» с советским фотографом Геринг присмирел. Свидетельство тому – многочисленные, глубоко впечатляющие снимки, которые сумел сделать на историческом процессе, а также на дорогах войны Евгений Халдей. Очень малая их часть, из менее известных, представлена здесь.
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
