Янки на Руси

Ах, господа, до чего же хорошо быть иностранцем в России! Особенно когда вы в командировке и за вас платит фирма. Вас не смущают заоблачные цены в гостиницах. Вас не волнуют политические страсти, выплескивающиеся со страниц российской прессы. Вас не раздражает хамство российских обитателей, потому что они хамят не вам, а друг другу. Вас даже не беспокоит жара, потому что в гостинице и в офисах, где вы справляете свои командировочные обязанности, есть кондиционеры. Право, это сущее наслаждение — быть иностранцем в России!
Так думал я, молодой повеса преклонного возраста, высаживаясь из самолета в Шереметьеве. Со мной прилетели еще двое, Бобби и Джимми, мои сотрудники, коллеги, специалисты, в общем — сливки инженерной мысли. Бобби был крупный, белобрысый мужик с прозрачными глазами и тяжелой походкой. Джимми, наоборот — бледный, щуплый шатен с постоянной полуулыбкой на губах. Оба они были по должности старше меня, но в России это не имело значения. Здесь они были не начальниками, а глухонемыми дебилами, поскольку не понимали языка окружающей среды. И меня заранее распирало от чувства превосходства.
– Ребята, — назидательно говорил я своим коллегам незадолго до нашей командировки, — русский язык — один из самых трудных в мире. Там одних падежей не пересчитать. Вы не постигнете его за оставшиеся два дня. Но вам надо хотя бы научиться пить на русский манер, иначе наша миссия провалится. Хотите, пойдем в бар, закажем восемь унций водки, и я вам покажу, как это делается?
– Нет, — высокомерно ответили сливки инженерной мысли. — Мы не пьем алкогольных напитков.
– Пожалеете, — сказал я.
– Не учи ученого, — сказали сливки.
И мы полетели в Москву.
Цель нашей командировки была захватывающей и в то же время устрашающей: получить многомиллионный заказ для компании. Для достижения этой цели нам предстояло обольстить, очаровать, охмурить потенциального заказчика и заставить его поверить в неоспоримое профессиональное превосходство нашей фирмы. Сознание ответственности за выполнение этой миссии вызывало озноб. Но что поделаешь, за это нам платили шестизначные зарплаты и разрешали летать первым классом.
Первый день нашей командировки прошел в докладах и совещаниях. Мы совещались с потенциальным заказчиком, с его бесчисленными подразделениями и его потенциальными подрядчиками. С лицами официальными, полуофициальными и совсем не официальными. Мы трудились в поте всех наших трех лиц. Мы из кожи лезли вон, чтобы произвести впечатление. И чем больше мы совещались, тем больше крепла надежда на успех нашей миссии.
По окончании совещаний наши гостеприимные официальные лица повезли нас обедать в узбекский ресторан.
Мы сели за стол, и нам подали самсу. Если вы, дорогой читатель, не знаете, что такое самса, то вы ничего не знаете. Хорошая самса — это то, ради чего стоит жить. Вслед за самсой подали лагман. Лагман — это то, ради чего стоит продолжать жить после того, как вы доели самсу. Водку нам не подавали; она уже стояла на столе до того, как мы за него сели.
Итак, мы сели за стол, и наши гостеприимные хозяева немедленно наполнили рюмки. Я понял, что наступает критический момент. Весь наш успех прошедшего дня был под угрозой провала. Я поднял рюмку, обвел взглядом стол и, не глядя на своих партнеров, сказал по-английски, громко и как можно невнятнее, чтобы гостеприимные хозяева не уловили смысла:
– Ребята, слушайте меня внимательно. Когда все возьмут в руки рюмки, берите и вы. Не вздумайте прихлебывать, водка создана не для этого.
Ребята смотрели на меня встревоженным взглядом, и я понял, что они относятся к своей работе с полной ответственностью. Джимми хотел что-то спросить, но я его остановил.
– Никаких вопросов, — сказал я безжалостно. — Молчите и слушайте. Они думают, что я произношу тост. Когда я его закончу и переведу, задержите дыхание и проглатывайте всю рюмку одним глотком. Следите за своим выражением лица. Оно должно быть безразличным. Никаких эмоций. Ни в коем случае не говорите и не дышите, пока не закусите соленым огурцом или грибом. Потом можете дышать и разговаривать. Повторять не буду.
Я перешел на русский.
– От имени всего нашего заграничного коллектива, — сказал я, переводя свой тост, — позвольте поднять этот бокал за нерушимую дружбу между нашими народами!
Я проглотил водку, поставил рюмку на стол и закусил огурчиком. Мои американские коллеги с рабской дисциплинированностью повторили эту нехитрую процедуру.
Русские переглянулись.
– Гляди, дают! — сказал один, который поглавнее. — А еще говорят, что америкосы не умеют пить водку.
Я перевел на английский так:
– Ребята, вы молодцы. Продолжайте в том же духе.
– Прямо сейчас? — спросил Бобби, протягивая руку за бутылкой.
– Еще нет. Подождите, пока все соберутся выпить.
– Как долго ждать? — спросил Джимми, и я понял, что степень ответственности за свою работу у моих коллег превысила самые оптимистические ожидания.
Банкет закончился так же успешно, как и прошедший рабочий день. Мы возвращались в гостиницу, источая мощный душевный подъем.
– Ну, как мы себя вели? — спросил Бобби, заискивающе заглядывая мне в лицо, хотя он был по должности старше меня.
– Продолжайте в том же ритме, — сказал я, похлопав Бобби по плечу, хотя был по должности младше его.
Второй день совещаний прошел с таким же оглушительным энтузиазмом, как первый. Коллеги мои старались что было силы. Они докладывали с мастерством опытных политиков. Они с блеском отвечали на вопросы. Они искусно задавали вопросы нашим потенциальным заказчикам, так, чтобы дать им почувствовать свое профессиональное превосходство над нами и в то же время продемонстрировать наше профессиональное превосходство над ними. Эту бессмыслицу трудно понять, но еще труднее претворить в жизнь.
По окончании второго дня совещаний нас повели в грузинский ресторан. Там, как вы догадываетесь, бутылки с водкой уже стояли на столе, тускло отсвечивая запотевшими боками. Сначала нам подали хинкали. Если вы не знаете, что такое настоящие хинкали, ваша жизнь прошла даром. Потом подали купаты. Если вы не знаете, что такое купаты, вам вообще не следовало рождаться на свет.
Один заказчик произнес тост, и мы выпили. Потом еще один заказчик произнес тост, и мы снова выпили. Моих сослуживцев уже не надо было инструктировать. Они выполняли свою забулдыжную миссию с таким мастерством, словно были обучены этому с детства. Их энтузиазм наполнял меня заслуженной гордостью опытного педагога.
К концу банкета застенчивый Джимми поднял рюмку и неожиданно закричал по-русски, рокоча звуком «р»:
– По втор-р-рой!
Заказчики вздрогнули. Один из них, кажется старший, сказал:
– По-моему, это седьмая.
– Конечно, — подтвердил я. — Видите ли, мой коллега только начал учить русский язык и еще не дошел до семи.
– Я уверен, что дойдет, — сказал главный заказчик.
…В гостинице я долго не мог заснуть. Сказалось эмоциональное напряжение и мощность потребленных градусов. Я вышел прогуляться по коридору. Сквозь щель под дверью номера, в котором обитал Бобби, сочился свет. Я легонько постучал и вошел. Бобби, одетый и бледный, сидел за столом, напряженно вперившись в компьютер. Губы его шевелились.
– Что случилось, Бобби? — спросил я в испуге.
– Ничего, ничего, — пробормотал Бобби, не отрываясь от компьютера. — Сложная штука — эти русские идиомы!