Старый Хрен
Особый интерес представлял городской сумасшедший старый Хрен. Хрен – это фамилия небоги, а старым его называли в отличие от его сына – молодого Хрена – человека уважаемого в посёлке, по меньшей мере, в силу трёх обстоятельств: был он машинистом паровоза (самая престижная профессия на железнодорожной станции), самым сильным мужиком и капитаном футбольной команды.
Старый Хрен (а было ему всего-то лет 65-67) на здоровье тоже не жаловался: могучий, как старое дерево, с бычьей шеей, жилистыми руками и сверкающей летом и зимой бритой приличных размеров головой. Признаки сумасшествия у Хрена проявлялись в том, что, проходя по главной (практически и единственной) улице посёлка, он зычным голосом вещал разные политические лозунги, естественно, верноподданнического содержания. Путь его обычно пролегал от единственного в посёлке трёхэтажного красного здания, где проживали железнодорожники, до поселкового базара. Обочина, по которой шествовал старый Хрен, немедленно пустела: у него был устрашающе агрессивный вид, хотя за все годы он пальцем не тронул ни одного человека. Вообще, сумасшествие старого Хрена выглядело каким-то избирательным. Жил он с женой много лет, вырастил двух дочерей и сына, дома себя вёл мирно. Но, выходя на люди, преображался. На рынке Хрен, не переставая выкрикивать лозунги и проклятия врагам советской власти, собирал дань продуктами с сердобольных побаивающихся блаженного крестьян и отправлялся в обратный путь.
Мысли старого Хрена иногда путались, оттого и его декларации выглядели достаточно странно:
– Смерть империалистам – поработителям трудового народа! Позор приспешникам капитализма – наши доблестные органы пересадят всех предателей Родины и врагов народа! Убийцы, мучители и изверги!
– Позор подлым космополитам, под прикрытием белых халатов убивающих наших вождей! Собакам – собачья смерть!
Симкина мама по поводу старого Хрена говорила:
– Эр махцех мишиге ын махт мишиге эймицн. (Он сам придуривается, а дураком делает кого-то).
Старый Хрен был самым постоянным и, конечно же, бесплатным Мишкиным клиентом. Два раза в неделю, а то и через день, совершая свой «хадж» по улице Ленина, он заходил в салон, без лишних слов усаживался в кресло, иной раз вышвыривая недостриженного клиента (кто помоложе), и добрый Мишка наскоро выбривал круглую голову старика. После чего клиент поднимался и молча, не обращая внимания на мастера, выходил. К сидящим на скамеечке во дворе, ожидающим своей очереди или просто зевакам Божий человек обращался с дежурным лозунгом или проклятием, затем следовал дальше проторенным путём.
Мозоль
Ещё один любопытный клиент Мишки-рыжего – Федя Мозоль. Фамилия эта в местечке была на слуху: три брата, три мозоля «на теле» посёлка. Как это повелось в русских сказках, двое слыли умными, а третий – дураком. Старший из братьев – народный судья, второй – тоже при номенклатурном деле, а Федя был электромонтёром. Вот называть ли Федю Мозоля дураком? Здесь у Симки имелись большие сомнения. Федя не был сумасшедшим, Федя не был даже странным. Он был необычным. И необычность Федина состояла в том, что Федя любил петь. Вёл он себя на улице приблизительно так же, как старый Хрен, с той только разницей, что вместо дурацких лозунгов и проклятий Федя пел. Причём, пел не простые песенки или частушки, а арии из оперетт. Именно от него, от Феди Мозоля, Симка и его сверстники впервые услышали музыку Кальмана, Оффенбаха, Штрауса.
«Сильва, ты меня не любишь.
Сильва, ты меня погубишь.
Сильва, ты меня с ума сведёшь…»
И хоть в дальнейшем Симка, большой любитель оперетты (может, и благодаря Феде), слушал эту арию много раз, в памяти остались именно те слова, которые распевал младший Мозоль. Пел Федя довольно приличным тенором, абсолютно чисто, не фальшивя ни единой нотой. Прохожие оглядывались на шедшего всегда подшофе Федю, кое-кто покручивал пальцем у виска, а Федя пел и радовался жизни.
Обермейстер
… На скамеечке в кругу слушателей часто можно было увидеть невысокого, тщедушного пожилого мужчину с лукаво-морщинистым лицом и весёлыми глазами. Обычно он «травил» разные притчи и байки, которые с удовольствием слушали досужие собеседники. Фамилия этого весельчака была Обермейстер, работал он то ли снабженцем, то ли бухгалтером в конторе «Заготзерно» и был знаменит, как местный Василий Тёркин. Обычно его байки были безопасными – шолом-алейхемского толка; рассказывал он их в лицах, да так, что порой в героях его побасенок угадывались многие из земляков. В 1949 году Обермейстер рассказал не самый удачный свой анекдот, рассказал его на работе. Через два дня вечерком его подобрал «чёрный воронок». Суд скорый и праведный дал бедному Обермейстеру 25 лет, и тот отправился в места не столь отдалённые, но отдалённые достаточно, чтобы оттуда уже никогда не вернуться.
Окончание следует
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
