Продолжение. Начало в №1091
Свидание с бородатым стариком состоялось, как и было намечено, на следующий день на мосту. Они встретились на середине моста и медленно двинулись в сторону парка имени Горького.
– Прежде всего, давай познакомимся, — начал старик не спеша, в ритме своих шагов. — Кстати, это ничего, что я говорю тебе «ты»? Я ведь в пять раз старше тебя. Вот и ладно. Так тебя зовут Саша Яннай, ты сын героя войны генерала Янная. Верно? А мое имя… пожалуй, тебе трудно будет запомнить: Нахман-Шломо бен Ахарон. Фамилия Садогурский. Называй меня Наум Аронович. А как звали твоего дедушку?
– Ну, папино отчество Борисович, значит, его звали Борис. Он погиб в Виннице во время войны. Я его никогда не видел. Папа мне как-то сказал, что он был религиозным фанатиком и у них не было ничего общего.
Наум Аронович грустно вздохнул:
– Его звали Барух бен Иаков Яннай, он был настоящим праведником.
Саша выдержал для приличия паузу и задал вопрос, который мучил его со вчерашнего дня и ради которого он, собственно говоря, и пришел:
– Мне бы хотелось знать, что вы вчера сделали с пальто? Вы говорите, это не магия. Я тоже не верю в магию и всякие там чудеса. Но все-таки, что это было?
Они прошли изрядное расстояние, прежде чем Наум Аронович заговорил:
– Видишь ли, чтобы это понять, тебе придется отказаться от многих стереотипов и, наоборот, принять совершенно необычные для тебя понятия.
Они остановились возле чугунного парапета. Далеко внизу маленький буксир тащил длинную тяжело груженую баржу.
– Вот ты сказал, что не веришь ни в магию, ни в чудеса. Но дело в том, что это совершенно разные вещи. Магия, гадание и всякое там волшебство — это либо обман, либо привлечение нечистой силы. В общем, гадость. Чудеса же действительно могут происходить и происходят в нашей жизни… время от времени. Обрати внимание, что чудеса всегда добрые, они несут людям что-нибудь хорошее: исцеление, избавление от опасности и все в таком роде.
– Ну а пятно на пальто? Непонятно, как возникло и как исчезло.
Старик улыбнулся.
– Возникло оно самым естественным образом.
Он сунул руку во внутренний карман пиджака и извлек перьевую авторучку.
– С помощью этого приспособления… Я вошел в раздевалку, отыскал на вешалке Катино пальто и… Скажи об этом Кате. А то она незаслуженно подозревает Матюхину, это нехорошо.
Саша остановился в недоумении:
– Зачем? Зачем вам нужно было пачкать Катино пальто?
– Чтобы произошло все дальнейшее. Чтобы мы познакомились, и у тебя был бы повод показать способности творить чудеса.
– Вы второй раз это говорите. Я никакой не чудотворец, я самый обыкновенный ученик, школьник, комсомолец. В футбол играю правым защитником. Я тут ни при чем.
– Нет, Саша, ошибаешься. Ты сам не знаешь о своих способностях. Ламедвавник это называется.
У Саши голова шла кругом. Понятно, что все это чушь. Старик, наверное, выжил из ума, хотя и производит впечатление разумного и приятного человека. Следовало бы повернуться и уйти, а не выслушивать его бредни. Но… Но история с пальто — это же было на самом деле! Они оба это видели — и Катя, и он.
– Знаешь, давай присядем на скамейку вон там, у входа в парк. А то мои ноги… им ведь по восемьдесят пять лет. Каждой.
Они устроились на скамейке недалеко от входа в парк. Наум Аронович глубоко дышал. Вокруг суетились воробьи, посматривая на них вопросительно — не перепадет ли чего-нибудь съестного. Старик отдышался и заговорил.
– Много, много предстоит тебе узнать, Саша. Вот для начала: знаешь ли ты, что одним из твоих предков был иудейский царь, которого звали точно как тебя — Александр Яннай? Знал ли об этом твой отец, когда дал тебе имя Александр? Может быть, нет. Хотя сам-то, видимо, унаследовал воинские таланты от своего прославленного предка: царь Александр Яннай завоевал для своей страны обширные по тем масштабам земли от горы Кармель до Египта. Потомки царя Янная появлялись в еврейской истории много раз: был в Средние века поэт Яннай, были ученые, врачи, министры при дворах европейских монархов, а в семнадцатом веке из этого рода произошли несколько династий праведников. Так вот, насчет праведников. По-еврейски он называется цадик, это человек исключительных душевных качеств, с любовью относящийся к людям, сеющий вокруг себя добро. Праведный образ жизни — это путь к мудрости, к познанию тайн мироздания, и поэтому некоторые праведники могут творить чудеса.
– Но я-то какой праведник? — засмеялся Саша. — Я ничего про это не знаю, никаких этих правил. Я живу, как все…
– С тобой особый случай, я полагаю. Ты принадлежишь к роду, в котором было много праведников, и тебе этот статус дарован за заслуги предков. Такие случаи бывали, они описаны. Кроме того, ты хороший, добрый человек. Я видел, как ты переживал за Катю, как старался ей помочь всеми силами. А кто она тебе? Просто соседка по дому.
– Вы бы знали, какие у нее строгие родители. За это несчастное пальто ей бы так влетело, так влетело, подумать страшно…
– Вот-вот. Ты способен чужую беду воспринимать, как свою. Это и есть доброта. Я это сразу почувствовал, когда стал к тебе присматриваться.
– Присматриваться? Я теперь понимаю, что вы за мной следили. Зачем это?
– Кажется, мы дошли до самого трудного, — сказал Наум Аронович и снова вздохнул.
Они оба помолчали; старик, видимо, собирался с мыслями, а Саша ждал, что он скажет, и озирался по сторонам. Воробьи потеряли надежду на съестное и разлетелись, зато прибыло людей: рабочий день кончился и возле входа в парк толпился народ. Где-то за Ленинскими горами заходило солнце, в его отсветах слежавшийся мартовский снег за оградой выглядел, как голубой панцирь.
– Праведники имеют огромное значение для существования народа, любого народа, не только евреев. Слышал русскую пословицу: «Без праведника село не стоит»? Верно, без праведника народная жизнь невозможна, потому что он является носителем народных традиций и мудрости. Еврейские ученые давно это поняли. И вот тогда они задались вопросом: а сколько должно быть одновременно праведников в еврейском народе, чтобы жизнь его продолжалась. Иначе говоря, каково минимальное число праведников, меньше которого народу грозит духовное вырождение? На протяжении нескольких столетий по этому поводу высказывались разные мнения, назывались разные числа, и вот в конце концов сошлись на числе тридцать шесть. Минимум тридцать шесть праведников должно быть в еврейском народе в каждый момент его существования. Тридцать шесть на иврите будет «ламед-вав», и потому этих праведников на идиш называют ламедвавник. Их особенность в том, что они живут среди обыкновенных людей как обыкновенные люди. Никто не знает об их удивительных способностях, часто они сами не знают. До поры до времени. Наступает момент, когда еврейскому народу или его части угрожает смертельная опасность, и тогда…
Саша засмеялся и тут же спохватился:
– Ой, извините, Наум Аронович, я нечаянно. Очень уж смешно подумать, что еврейскому народу угрожает смертельная опасность через чернильное пятно на Катином пальто. Извините…
Но старик не увидел здесь ничего смешного, а наоборот, заговорил с неожиданным возбуждением:
– Да, пятно на пальто — это не гибель народа. Просто я устроил тебе проверку таким образом. И конечно, себе проверку, моим догадкам. Ведь я несколько лет искал тебя. Я должен был проверить… А смертельная угроза для евреев — увы, Саша, это не смех. Она надвигается, эта угроза. Слышал об арестах среди интеллигенции? И когда беда придет, ничто нам не поможет: ни ленинский интернационализм, ни папина боевая слава, ни общественное мнение… Спасти нас сможет только чудо. Да, Саша, чудо, которое сотворит безвестный праведник ламедвавник. Если бы он нашелся тогда, во время войны, то шесть миллионов человек были бы теперь живы. Но то ли его не было, то ли он был, но ни мы, ни он не знали о его даре… Ты обязан это понять, если не хочешь, чтобы погиб народ, из которого ты вышел. Включая твоего отца, мать и нас с тобой.
Что болтает этот старик? Гибель евреев? В нашей стране? Да как это возможно? Допустим, найдутся такие хулиганы, отбросы общества, которые задумают плохое против евреев. Но партия и правительство не допустят. В конце концов, есть милиция, армия…
Но с другой стороны… Что значит эта кампания в прессе против космополитов, которые всегда оказываются евреями? И все эти обидные намеки, которые он слышит повсюду. Лично его не трогают, боятся отца, но других учеников евреев просто изводят. Он пытался один раз поговорить с папой об этих делах, но папа сделался еще мрачнее, чем всегда, и сказал ему, что партия найдет управу на антисемитов, и беспокоиться тут нечего.
А старик этот, Наум Аронович, вовсе не кажется помешанным. Наоборот, так интересно рассуждает.
– А теперь, Саша, перейдем к практической стороне дела. Тебе необходимо научиться молитвам. Ты должен постоянно быть в контакте с Б-гом, который и дает тебе силу творить чудеса. Вот тут, на этом куске картона, я написал русскими буквами слова молитвы и перевод, чтобы тебе понятно было. Возьми, заучи и повторяй на память.
С этими словами Наум Аронович протянул кусок белого картона, но Саша отстранился:
– Нет-нет, я не могу взять… Мне негде хранить. Если родители увидят… Нет-нет. Лучше в следующий раз, когда мы встретимся, я выучу наизусть. Я быстро запоминаю текст — стихи там или прозу…
Они договорились встретиться через день на мосту и расстались. Но встреча их не состоялась ни через день, ни через неделю, ни через месяц. Никогда…
В день их единственного свидания на мосту Саша вернулся домой часов в семь. Мама взглянула на него и охнула:
– Ты ужасно выглядишь. Что с тобой? Где ты был? Наверно, опять на футбольную тренировку оставался без обеда?
– Я устал и голоден.
– Помой руки и иди в кухню. Настя тебя накормит.
Настя уже гремела кастрюлями не кухне. Он быстро поел и пробрался в свою комнату, избегая встречи с мамой. Там он сел за письменный стол, раскрыл книги и тетради и изобразил высшую степень занятости. Так он пытался избежать маминых расспросов: где был? да с кем? да что делал?..
Физика не лезла в голову, мысли его были далеко, где-то там, то в школе, то на Крымском мосту. Хорошо отцу говорить «беспокоиться нечего», он не видит всего того, с чем сталкивается Саша. Это почти неуловимо, оно висит в воздухе, невидимое, беззвучное, удушающее… Словами это не опишешь и претензий ни к кому не предъявишь. Например, когда говорят о космополитах, а весь класс дружно смотрит на него, на Сашу — что тут сделаешь? Закричать «не смотрите на меня, я не космополит»? Только хуже… И такая же нелепость «сотворить чудо». Какое тут может быть чудо? Все тридцать человек в классе переменят образ мыслей? А остальное общество за стенами школы? А газеты и радио? Нет уж, пусть старик не рассказывает свои сказки про чудеса.
Саша слышал, как около одиннадцати часов пришел отец. Он долго мылся в ванной, потом они с мамой пили чай в столовой, потом Настя убирала посуду со стола. Чашки нежно позвякивали.
Родители ушли спать, и Саша тоже лег в кровать. Он ворочался с боку на бок, сон не приходил. «Силу совершать чудеса дает Б-г, — думал Саша, — но я не верю в его существование. Как же я могу совершить чудо? Нет, с какой стороны тут ни подойди, получается нелепость. Я атеист, комсомолец, будущий коммунист. О каком
Б-ге может идти речь? А старик — обыкновенный пятновыводитель, и ничего чудесного здесь нет. Так и скажу ему при следующей встрече послезавтра… нет, уже завтра, ведь полночь миновала».
Вскоре после полуночи в квартире раздался звонок и одновременно стук во входную дверь. Саша не спал, но в прихожую не вышел. Открыл дверь папа. Саша услышал резкие мужские голоса. Потом он различил папин голос:
– Там никого постороннего нет, только сын.
Дверь в Сашину комнату распахнулась, вошел человек в военной форме, вскользь взглянул на Сашу, посветил фонариком под кровать, по углам и бросил:
– Одевайся, выходи.
Обыск продолжался всю ночь, до рассвета. Сашу с мамой и Настей закрыли в кухне, а три военных в сопровождении папы и дворника дяди Васи ходили из комнаты в комнату и выгребали содержимое шкафов, ящиков стола, буфета. Даже Настиного сундука. В одном месте разобрали паркетный пол. Когда обыск закончился и папу уводили, он посмотрел на Сашу запавшими красными глазами и сказал:
– Я ни в чем не виноват. Скоро это станет ясно. Я служил и служу партии, а партия всегда права. Помни это.
Когда машины с арестованным выехали со двора, мама дала волю слезам. Саша уложил ее на диван, они с Настей накапали валерьянки. Мама долго не могла говорить — спазмы сдавливали горло. Постепенно она стала произносить отдельные слова.
– Он знал… он знал, что входить туда не надо. Он знал и не хотел. Его заставили… Он говорил: я давно отдалился. Какой я еврей? Я не имею с еврейством ничего общего. А они: нужно, Матвей Борисович, нам нужны там верные люди. Против его воли ввели, а теперь он же виноват… Он всего-то был там на заседаниях два-три раза. А теперь должен отвечать наравне с этими проклятыми сионистами, националистами, разными там Перецами Квитко…
Владимир МАТЛИН
Окончание следует
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
