Еврейский Мир

Зив-Ами Лиора

«Бабушкины» праздники

Слышала ли я когда-нибудь что-нибудь о Б-ге?

Да какое-там! Даже тогда, когда мы собирались в доме у бабушек на два главных еврейский религиозных праздника, я не знала о чем, собственно, идет речь. Мне никто ничего не рассказывал, а поинтересоваться самой мне и в голову не приходило.

Знала я, что есть один праздник, когда мы приходим к бабушке Дворе (которую дома звали Дорой) и едим куриный бульон с мацой (Песах). И есть другой праздник, когда мы приходим к бабушке Эстер-Рухл (которую дома звали Розой). Это такой праздник, когда бабушка Роза ничего не ест и уходит в синагогу, а дедушка над ней смеется (Йом Кипур).

Все это было неинтересно. Все это было из какого-то прошлого.

В общем, «бабушкины» праздники.

Одноклассник-баптист

С Б-гом меня «познакомил» мой одноклассник-баптист. Это было в то далекое время, когда я еще была «образцом советской девочки».

Тогда я уже училась в одесской школе, где мои одноклассники выбрали меня председателем пионерской организации нашего класса. Организация называлась на военный манер — отряд, и я из кожи лезла вон, чтобы «мой отряд» получил Переходящее Красное Знамя.

Моей мечте, однако, не суждено было сбыться, несмотря на все мои старания.

Дело в том, что в нашем классе учился мальчик из баптистской семьи, который ни за что не хотел вступать в пионеры. Когда мы выстраивались в ряд, он один стоял белым пятном на уровне шеи, где у всех остальных развивались пионерские красные галстуки.

Моему пионерскому горю не было меры. Каждый раз, когда я приходила в Пионерскую комнату, где мы подводили итоги социалистического соревнования, и определяли победителя, завоевавшего Переходящее Красное Знамя, меня встречал укоризненный взгляд старшей пионервожатой: «Ну что, не справилась со своим баптистом? Не видать тебе Переходящего Красного Знамени».

Без того, чтобы все дети в классе были опионерены, выиграть социалистическое соревнование, а значит и получить Знамя было невозможно.

Я не могла понять причину его упрямства.

-Ну почему ты не хочешь вступить в нашу организацию? Чем мы тебе не нравимся?

-А почему вы говорите, что пионеры — честные ребята, а сами врете на каждом шагу?

Это озадачивало. Мы так привыкли врать, что не чувствовали в этом никакого порока. А он всегда говорил правду и мне нечего было ответить ему.

Тем не менее я не успокаивалась.

-Как он может быть таким эгоистом? Подводить всех! Из-за какого-то там бога мы не можем получить Переходящее Красное Знамя. Верит в какую-то чушь! Кстати, во что это он верит?

Ситуация требовала ясности и я отправилась в школьную библиотеку.

-Дайте мне, пожалуйста, почитать что-нибудь про бога — обратилась я к библиотекарше с пионерской прямотой.

Все, что советскому школьнику полагалось знать «про бога» помещалось на маленькой полочке с надписью «атеизм».

Набрав книг я начала разбираться в вопросе. В книгах объяснялось, что раньше люди тёмными были, физики не знали. Не понимали, что молния — это электрический разряд и думали, что бог стрелы в них бросает. А теперь все грамотные и ни во что такое больше не верят.

Все сходилось. Мальчик-баптист плохо учился, из чего я сделала вывод, будто в этом и кроется причина его веры. Так было написано в книге.

И тогда у меня в голове созрел «богоборческий план».

Итак. Я начну его подтягивать по все предметам. И тогда он станет хорошо учиться. А как только он станет хорошо учиться, он, естественно, тут же перестанет верить в бога. И тогда он тут же вступит в пионеры. А вот уж тогда, тогда наш пионерский отряд, наконец, получит Переходящее Красное Знамя.

Он наверняка не мог понять причину, по которой я преследовала его всюду, не давала ему покоя нигде.

— Ты помнишь, что завтра контрольная по математике? Приходи ко мне домой, я повторю с тобой весь материал.

— Ты сегодня плохо отвечал по ботанике. Я могу тебе все объяснить. Я это знаю. А что с русским? Ты выучил правила? Я могу тебе помочь.

«Я могу, я могу, я могу» — я наступала, а он от меня убегал и прятался, где только мог.

Из затеи моей ничего не вышло, но мальчика-баптиста я запомнила на всю жизнь. И эту сцену — как все мы стоим в красных галстуках, а он один — белым пятном.

Уже намного позже, когда мы с друзьями, взрослыми уже людьми, разговорились о вере в Б-га, я вдруг услышала:

— Сильный человек не нуждается в Б-ге. Вера — удел слабых, которым в жизни нужны костыли.

Неправда. Мне в детстве повезло встретить по-настоящему сильного человека. И это был мой одноклассник, мальчишка из баптистской семьи.

Иная природа Духа

Первая мысль о том, что человек, наполненный верой в Б-га, принципиально отличается о того, в ком этой, именно этой веры нет, у меня появилась намного позже. И вновь, человек, который навел меня на эту мысль, не был моим соплеменником.

В то время я училась в консерватории и безумно уставала от звуков. Звуки были везде и всегда: в классах, в коридорах, в библиотеке. Отдохнуть не удавалось и в собственной комнате в общежитии, потому что вокруг жили одни музыканты и звуки неслись со всех этажей с утра до вечера с небольшим перерывом на ночь.

В воскресенье я старалась уехать куда-нибудь «в тишину» — загород, в музей, куда-нибудь, лишь бы было тихо. А в будни просто некуда было деваться.

Однажды я вспомнила, что неподалеку есть действующий собор. Я заходила туда пару раз, но так, как мы, воспитанные атеистами, привыкли заходить в соборы. Для меня все здания, включая соборы, были исключительно памятниками архитектуры, поэтому и интерес сосредотачивался на том единственном, что имело смысл: когда здание построено, кто архитектор, кто художник, архитектурный стиль, план, роспись и.т.д.

Чем в соборах занимаются люди, меня совершенно не интересовало и не волновало. Молятся, верят во что-то, но это их личное дело.

В тот день я решила зайти в собор, воспользовавшись полуторачасовым перерывом между лекциями. О соборе я подумала только потому, что вспомнила, как однажды во время посещения собора у меня промелькнула мысль: «Как тихо!».

А мне в очередной раз необходимо было отдохнуть от звуков.

В соборе и на сей раз стояла торжественная тишина. Полумрак. Покой.

И я подумала: «Как жаль, что православные молятся стоя. Молились бы, как католики или протестанты. Скамеечки поставили бы. Тогда можно бы было с книжкой приходить сюда, вместо того, чтобы сидеть в библиотеке, затыкая пальцами уши.»

Я стояла с закрытыми глазами, наслаждаясь тишиной.

Но через некоторое время я почувствовала, как тишина зазвучала. В ней отчетливо различались звуки шагов и голосов. Эти звуки настолько отличались от привычных, что я открыла глаза, чтобы посмотреть, откуда они исходят.

Голоса этой женщины я не слышала, хотя видно было, что она молится.

Это была простая русская женщина, но сколько в ней было истинного благородства! Прежде никогда и нигде мне не приходилось этого видеть — эту несуетность, эту поразительную внутреннюю слаженность. Во всем ее теле царила такая гармония, как-будто бы все оно было наполнено светом, невидимыми лучами объединившим все частички в единое целое.

Никакой искусственности, никаких излишеств, ничего случайного.

Я не могла оторвать взгляда от этого зрелища.

Закончив молиться, она постояла еще немного и пошла к выходу. Пошла к выходу и я — перерыв заканчивался и мне нужно было возвращаться на лекцию.

Поначалу я не поняла, что следую за ней. Нам просто было по дороге.

Что происходит, мне стало ясно только тогда, когда я прошла перекресток, на котором мне нужно было поворачивать направо.

Я пошла прямо, в том же направлении, что и она.

Да, я несомненно шла за ней, всматриваясь в ее фигуру.

Меня поразило то, что состояние, в котором она находилась внутри собора, не изменилось и за его стенами. И я невольно начала сравнивать ее «простоту» со знакомой мне «элитарностью», создававшей атмосферу в театральных и концертных залах, да и во всех прочих заведениях, где обитала элита.

Я всегда испытывала чувство дискомфорта, наблюдая за выскомерно-отрешенным выражением лиц, которым элита демонстрировала свою принадлежность к «культуре», легкостью, с которой публика после концерта или спектакля возвращалась к обыденным проблемам, поспешностью, с которой в антрактах торопилась в буфет, а после действа в гардеробную.

То, что излучала эта женщина, было несовместимо ни с высокомерием, ни поспешностью, ни с распадом мира на «духовное» и «обыденное».

Наблюдая за ней, я сделала для себя необжиданное открытие — очевидно существует иная природа Духа, которая делает человека совершенно иным.

Тем не менее, мне и в голову не приходила мысль, что подобное открытие может иметь хоть какое-то отношение ко мне лично. Это открытие было связано с православием, с которым я не чувствовала никакой личной внутренней связи.

Первый шабат

До собственного первого религиозного опыта было еще долгих 10 лет.

Это случилось уже в то время, когда у меня появилось много новых знакомых-отказников. Среди них были и те, кто стремительно возвращались к религии. На меня этот новое увлечение не распространялось — к религии у меня по-прежнему никакого интереса не было.

Поэтому приглашение на шабат я восприняла без энтузиазма. Время мое уже было распланировано и этот пятничный вечер был занят.

Но мой новый приятель, который как раз принадлежал к отказникам, вернувшимся к традиционному иудаизму, настойчиво агитировал меня отложить все дела и воспользоваться возможностью увидеть, как выглядит настоящий кошерный дом. Упор все время он делал именно на это — кошерный дом, кошерная еда, кошерные отношения.

Я попросила его уточнить, что он имеет ввиду. И когда он начал рассказывать о некоторых правилах кашрута, я вспомнила: да-да, как-то давно я слышала об этом от своей однокурсницы.

Было это еще в студенческую пору. С однокурсницей, о которой идет речь, мы решили готовиться вместе к одному из экзаменов у нее дома. Родом она была из мусульманской республики, но семья была европейского происхождения, в которой тем не менее, как сейчас я понимаю, какие-то еврейские законы соблюдались.

В этот день мы проголодались раньше обычного и решили до обеда сварить себе какао. Я полезла за кастрюлей и вдруг слышу:

-Только возьми ту, которая слева. Слева у меня стоит молочная посуда, а мясная справа.

— Что значит молочная и мясная? У тебя что, есть отдельная посуда для мяса и отдельная для молока? — спросила я .

-Конечно. — ответила она. -У евреев это обязательно.

Я заглянула на полку и действительно обнаружила на ней странный порядок, который разделял всё содержимое на две очевидные группы.

-Ого! Здорово живёшь! — воскликнула я. — Это сколько же посуды надо иметь?

-А вы дома что, всё в одной кастрюле варите? — удивилась она.

-Конечно. Я вообще впервые слышу, чтобы для мяса и молока разные кастрюли заводили. А зачем это нужно?

Видно, дома её к порядку приучили, но теоретически не подковали. И она стала уверять меня, будто это очень влияет на вкус и лично она может по вкусу определить, в какой кастрюле что сварено. Мне это показалось таким очевидным абсурдом, что я даже и спорить не стала.

-Ну и фантазерка же ты — рассмеялась я и мы заговорили о чём-то другом. Более увлекательном.

Мой рассказ почему-то вдохновил приятеля.

— Ну вот видишь, теперь у тебя есть возможность разобраться в этом. Приходи, не пожалеешь.

— Ну ладно. Уболтал. Приду.

Мы встретились с ним в условленном месте и он привел меня в дом, где мне предстояло «приобщиться».

Пришли мы несколько рановато, что, впрочем, его нисколько не смутило — он здесь был своим. Хозяева накрывали на стол и я, предложив свою помощь, включилась в работу.

Когда стол, наконец, был накрыт, я осмотрела выставленные яства. Готовить еду я люблю и мне было очень любопытно узнать, что это за особые такие кошерные блюда.

Увиденное разочаровало. Будучи одесситкой не только по рождению, но и по воспитанию, я выросла с убеждением, что все хорошее обязано быть шикарным.

А тут что? Водка? Посредственная. Салаты? Тривиальные. А это что там красуется под маринадом? Ба! Любимая рыба советских трудящихся — мороженый хек!

Было о чем столько говорить. И чего они так носятся со своим кашрутом?

Наконец, началась встреча субботы.

Зажгли свечи. Мне тоже предложили зажечь свечи и я зажгла — из уважения к хозяевам дома.

Потом все запели песни и сразу же изменилась атмосфера. Пение как-будто всех объединило и я почувствовала, что мне приятно это единство. Я бы с удовольствием к ним присоединилась, но песен я не знала. Поэтому только стояла и слушала, хотя мне и выдали, как и всем остальным, листочек со словами.

Все происходило по какому-то неизвестному мне ритуалу. Мне говорили, что делать и я делала то, что говорили. Но чувствовала я себя скорее как в театре — они все на сцене, а я в зрительном зале наблюдаю за спектаклем, в котором время от времени мне предлагают поучаствовать.

Сама трапеза тоже началась с ритуала — с благословения вина, омовения рук и благословения хлеба. Потом все начали есть, беседовать друг с другом, обсуждать проблемы, петь песни — все, как обычно.

Необычным только был сам предмет, о котором беседовали и пели.

Среди присутствующих был один парень, студент из Москвы. К тому времени он уже весьма прилично знал иврит. Именно по этой причине он стал естественным центром всей компании, так как главным событием вечера было чтение недельной главы Торы.

Стоял конец августа. Последние дни. По еврейскому календарю это был месяц элул, последний перед наступлением Нового года, когда читаются завершающие главы Пятикнижия Моисея.

На той неделе было положено читать главу «Таво».

В начале студент читал ее на иврите, которого практически никто из присутствующих не знал. Потому из прочитанного никто ничего не понимал.

Тем не менее все слушали очень внимательно. Завораживала сама музыка текста, в котором постоянно слышались «вздохи».

Закончив чтение на иврите, студент ту же главу начал читать по-русски.

Теперь из самого текста можно было понять, что «вздохи» вовсе не являлись иллюзией, порожденной музыкой текста. «Вздохи» притягивали потому, что Тора обращалась к каждому лично. (Теперь я знаю, что «вздыхали» суффиксы, благодаря которым человек и чувствует, что Тора обращается на «ты» лично к нему).

«В день сей Г-сподь, Б-г твой, заповедует тебе исполнять все эти уставы и законы; соблюдай и исполняй их всем сердцем твоим и всей душою твоею. …

И будет, если не будешь слушать гласа Г-спода, Б-га твоего, чтобы строго исполнять все заповеди Его и уставы Его, которые я заповедую тебе нынче, то придут на тебя все проклятия сии и постигнут тебя….

И станешь ужасом, притчею и посмешищем среди всех народов, к которым отведет тебя Г-сподь.»

Все притихли. Казалось, взгляд каждого был устремлен в одну и ту же точку. Книга, эта Книга была фокусом, в котором сосредоточились все мысли и все чувства.

Нет, никто не испугался угроз и не чувствовал себя ужасом, притчею и посмешищем. Было нечто совсем иное. Было особое состояние единения, очевидно, сродни единению, возникшему у Синайской горы.

В то время я даже не задумывалась о том, что это значит — принадлежать к народу, который слышал Голос, обращавшийся ко всем вместе и к каждому отдельно на «ты».

Просто возникло ощущение — да не студент вовсе читает нам текст. Студент всего лишь озвучивает слова, обращенные ко всем вместе и каждому отдельно. Пусть и давно, но навсегда.

То, что подобное чувство единения могло возникнуть у меня в этой компании чужих людей, о существовании которых всего пару часов назад я даже не догадывалась, казалось мне немыслимым.

Немыслимым? Неужели?

(Продолжение следует)

Оцените пост

(голосовало: 5, средняя оценка: 4,80 из 5)

Загрузка...

Поделиться