Посвящается И.Б.
Четыре в квадрате сколько будет? Много. Слишком много. Хорошего много не бывает. Чего там много-то? Много людей. Все на одно лицо. Que bono? Кому это надо? Кому это принесет пользу? Тем, кто прочитает мое письмо. А будет польза? Не знаю. Но если ничего не напишу — точно не будет. Стук выламываемой двери все сильнее. Надо торопиться.
Я мог остаться после школы в своем провинциальном городке и пойти учиться в строительный институт, единственный там. Удобно — жить с родителями и общаться со старыми друзьями. Но я хотел ехать в Харьков, поступать в высшее военное авиационное училище. Я так и сделал — поехал в Харьков и учился там пять лет в ХВВАУЛ, что на Холодной Горе. А как же Бауманский университет в Москве? Экзамены были труднейшие — но меня чудом приняли и в Бауманку. Почему же тогда так запомнились студенческие годы в Ленинградском музыкальном училище? Я что, и там учился? Учился — и там. Это музыкальное училище сильнее всего и запомнилось.
Потом женился: Яна, Оксана, Юля, Анжела, Оля, Марина, Лена, Александра, Надя — всех не перечислить. Красивые, способные, симпатичные, спокойные, старательные и семейные. Загадочные, мечтательные и застенчивые. У меня тоже жена была, Оля, пока не ушла к программисту; то есть у меня-музыканта, того, который сейчас в Бруклине. Такие вот были девушки. Я женился. Одновременно в разных городах. А говорят «раздвоение личности». Тринадцать браков плюс три варианта меня остались холостяками. В то время моих «раздвоенных» личностей, живущих одновременно, было уже шестнадцать. В каждом городе я жил свой отдельной жизнью. Шестнадцать моих персон. Каждый жизненный выбор был сделан, существовал и развивался дальше своей отельной жизнью. Но все равно, это был один и тот же я.
Потом стало еще сложнее. Я начал работать. Где коммерсантом, где бюрократом, артистом или аферистом. Или безработным. Уже шестьдесят четыре моих личности трудились или бездельничали, заряжаясь с утра пивом. Самый мой успешный вариант в денежном плане был послебауманский, тот, который женился на Светке из Тулы. Работа в небольшом банке — я двигался в динамичной послеперестроечной среде не без успеха. Купил квартиру на Воробьевых, построил сруб в сосновом лесу под Москвой. Курорты, рестораны, по вечерам концерты любимого юмориста Палкина по Первому. Но что-то мне не нравилось в этом российском благополучии.
Потом некоторые мои ипостаси стали покидать бывший Союз. Уехали в Израиль, Германию или США. Я понял, что это предел моих раздвоений. Я насчитал двести пятьдесят шесть моих персон в разных городах и странах, с разными женами, занятых разными видами деятельности. Институт, работа в родном городе, женитьба на однокласснице — тут была насиженность, но неопределенность в условиях жизни одной из постсоветских республик Средней Азии. Был вариант военного училища и работы в силовых структурах, вариант бесконечного пения под фонограмму в дешевых питерских ресторанах — это тот, который бросил Юлю-блондинку после полугода женитьбы. Безработные и спившиеся «я» были самые тяжелые, будь то Москва, Харьков, Питер или Бостон.
Потом стали происходить странные вещи. Я начал умирать. Вначале менты застрелили при аресте меня — того, который жил в Москве, бросил Бауманку и ушел в криминал. Затем погиб в аварии я-таксист, во Франкфурте. Меня это начало беспокоить. Я — не вечный. Вопросы мучали. Кто останется в конце концов? Как я жил и живу? Что было сделано правильно в жизни? Где я сделал достойный и умный выбор? Как бы я жил, если бы мог начать все сначала? Двести пятьдесят шесть вариантов моей жизни предлагали явно негативные, иногда нейтральные, а иногда и позитивные примеры. Почему-то позитив был всегда связан с детьми: я в Алтайской деревне, хозяин магазина, где продается все. Жена и десять детей дома — трудолюбивые, красивые. Или я — инженер-строитель в Ашдоде, хожу в ермолке, как настоящий раввин, четверо детишек, каждую пятницу жена ставит тесто на халы — запах от печеного в доме, как в раю.
Но сейчас кризисная ситуация в другом регионе. Бруклин, Нью-Йорк. Тут все непросто. Я — известный когда-то в Москве музыкант, которого узнавали на улице — теперь в Америке. Моя музыка тут не нужна. Да, я не сразу сдался: но нельзя отрицать очевидное — мой талант не востребован. В дверь постучали. Я посмотрел в глазок: «Кто там?» — «Откройте, полиция». Полиция? При чем тут полиция?! За мной ничего нет. Ничего, кроме коллекции оружия. И моей депрессии. «Если в первом акте на стене висит ружье…» Да. В дверь опять постучали и назвали меня по имени. «Что вам надо?» — «Откройте, надо поговорить». Это было как во сне. На улице — полицейские, пожарные и еще какие-то спецмашины. Под моим окном надута огромная подушка. Это еще для чего? Если я выпрыгну из окна? Стук в дверь не прекращался. Теперь ее ломали каким-то тяжелым предметом.
Сейчас ворвутся в квартиру. Меня арестуют и дадут срок за мой нелегальный арсенал. Зачем все это? Я не хочу в тюрьму. Неужели этот вариант меня, один из двухсот пятидесяти шести, тоже подошел к концу?!
Я достал из-под кровати 9-миллиметровый Glock и пошел в ванную. Из коридора послышался звук поддавшейся напору двери. Я дописал свое письмо, посмотрел на лампу под потолком — что я сделал неправильно в жизни? или депрессия — сестра музы и таланта? — приставил ствол к виску и нажал курок. Удар. Вспышка красного с желтым. Я ушел.
Леви ПЕРЕПЕЛИЦА,
Бруклин, Нью-Йорк
Встречи с Б-гом и пророками, жизнь после смерти, инопланетяне в синагоге, время, идущее назад; удивительные приключения Семена Милевича из Нью-Йорка в поисках своих еврейских корней.
Все рассказы в одной книге (110 страниц)
«Двери»
$7.25 на AMAZON.COM
(наберите номер книги
978-1481247269 или Perepeliza)