Свернувшись маленьким клубком,
Оставив ужин на потом,
Спит на диване кот Пахом.
А рядом вытянувши лапки,
Забравшись в бабушкины тапки,
Во сне мурлычет кошка Капка.
Рахиль работала кассиршей на автобусной станции. Станция в Краснополье была маленькая. Всего три междугородних автобуса: на Кричев, в Могилев и Минск. И три рейса по району. В будни пассажиров было немного. На выходные количество чуть-чуть увеличивалось, и, как говорила Рахиль, «сумасшедший дом» наступал на праздники. На каждый рейс четыре билета бронировались для райкома и по два для милиции и военкомата. Эти билеты Рахиль имела право продать только за пять минут до отправления. Конечно, по этим билетам редко ездили настоящие райкомовцы, военные и милиционеры, но ими пользовалась всегда их родня и друзья. Особенно в праздничные дни. И Рахиль знала, что эти билеты трогать нельзя, ибо это грозило увольнением с работы.
Пассажир, приехавший последним минским автобусом, буквально перед самым Новым годом, выйдя из автобуса, сразу подался к кассе, чтобы взять билет на обратный рейс. Рахиль посмотрела на него сочувствующим взглядом и сообщила, что на праздничные дни все билеты проданы, но, может быть, из Минска дадут дополнительный рейс, и тогда по прибытию будут продавать билеты.
– На нет и суда нет, — усмехнулся мужчина и спросил, где находится гостиница.
– Командировочный? — поинтересовалась Рахиль, услышав вопрос о гостинице, и добавила, оценив респектабельный вид незнакомца: — Если вы в райком, то у них есть броня.
– А что, я похож на райкомовского? — спросил мужчина.
– Похож, — кивнула Рахиль, — потому что в шляпе.
– А шляпа американская у райкомовца?! — засмеялся мужчина и, сделав таинственные глаза, добавил: — И вообще, я — американец! И сестренка говорит, что я похож на Юла Бриннера! — мужчина снял шляпу, оголив свою абсолютно лысую голову. — Был такой фильм про ковбоев. В детстве мы с ней его смотрели. В здешнем клубе.
– И я его в здешнем клубе смотрела, — сказала Рахиль. — Местные все говорили про этот фильм. И нам детдомовцам, очень хотелось его увидеть. Я помню, как мы упрашивали директоршу, чтобы нас повели в кино.
– Рохля Радецкая?! — вздрогнул мужчина и головой попытался протолкнуться в окошко кассы.
– Ой! Пахомчик Ветряков, — ойкнула Рахиль, узнавая в лысом человеке детдомовского короля, лохматого красавца и забияку Пахома, своего защитника.
В Краснопольском детдоме Рахиль была единственной еврейской девочкой. До того как она попала в детдом, она бродяжничала, исходила босоножкой чуть не всю Белоруссию. Поймали ее в деревенском магазине, когда она пыталась украсть хлеб. Кроме имени, она в свои шесть лет ничего не помнила. И Екатерина Ивановна решила записать девочку русским именем, считая, что так ей будет легче в разношерстной ребячьей среде да и потом, в жизни, но малышка заупрямилась, и пришлось ее оставить Рахилей. Правда, фамилию записала свою, как она всегда делала для тех детей, кто не знал фамилий. И в детдоме чуть ли не половина воспитанников были со старинной шляхетской белорусской фамилией Радецких.
Когда воспитательница представила ее ребятам, многие хмыкнули, а вечером, перед сном, когда Рахиля осталась с девчатами один на один, долговязая Катя Причепа спросила:
– Ты что, жидовка?
– Не знаю, — честно сказала Рахиль.
– А имя откуда знаешь? — спросила Катя. — Кто тебя так назвал?
– Не помню, — Рахиль исподлобья посмотрела на Катю и замерла, готовясь к драке. Все знакомства в ее жизни начинались всегда с драки.
– Имя жидовское, значит жидовка, — заметила Катина подруга Оля Дубовик.
– И значит, мы ее будем бить, — подвела итог знакомству Катя. — И спать будешь под кроватью!
– Никто ее бить не будет, — неожиданно для всех сказала такая же маленькая, как Рахиль, белобрысая Капка и, подойдя к Рахили, добавила: — Она моя подруга!
И к удивлению Рахили, большие и здоровые девчонки молча отошли от нее и занялись своими делами, как будто до этого не было никакого разговора.
– А чего это они? — спросила Рахиль, уже почти готовая к драке.
– А потому что мой брат — Пахом! — сказала гордо Капка и добавила: — У меня свободное место. Будешь спать со мной.
Кроватей в детдоме на всех детей не хватало, и большинство спали валетом, по двое.
Пахома и Капку привезли в Краснопольский детдом из Минска. Были они детьми какого-то расстрелянного партийного деятеля. Имена и фамилию им сменили еще до прибытия в детдом. Записали Ветряковыми. Капке было пять лет, была она до детдома настоящей маменькиной дочкой, и ей бы тяжело пришлось среди собранных со всех краев беспризорников, если бы не Пахом. Пахому было двенадцать, и он своим мальчишеским чутьем понял, что надо спасать Капку, а для этого, как говорил часто отец, «нельга сярод чорных каржоу быць палянiцаю». «Палянiцаю» отец называл белый хлеб. И Пахом сам лез во все драки, никому никогда не уступая и доказывая свою правоту силой. Если воспитанием Капки занималась мама, то Пахомом — отец, выросший в семье деревенского кузнеца и знающий цену мужской силы. Он старался Пахома воспитать таким, как сам. И спортивные кружки были главными в жизни мальчишки, и это лучшее, что оставил ему в наследство отец. В детдоме это пригодилось ему и спасло Капку. Уже через несколько месяцев Пахом безоговорочно стал атаманом всей детдомовской братии.
Дружба с Капкой и Пахомом осталась в памяти Рахили самым счастливым временем в ее жизни. Правда, время это оказалось не очень долгим. Через три года детский дом в Краснополье закрыли, и детей разбросали по разным местам. Рахиль попала в Смоленск, а Пахома с Капой послали куда-то в Казахстан.
После детдома Рахиль решила вернуться в Краснополье. То ли вспоминая свои лучшие годы, то ли надеясь, что Пахома и Капу тоже потянет в эти места. В Краснополье устроилась кассиршей на станции и так проработала тридцать лет. Сначала моталась по людям, а потом дали маленькую квартирку в первой краснопольской пятиэтажке, на пятом этаже, правда с туалетом, который почему-то не всегда работал, и водопроводом с холодной водой, который всегда не работал, и за водой надо было ходить к колонке, напротив милиции.
– Вот такие мои хоромы, — говорила Рахиль, показывая Пахому свое жилье. — Какое жилье, такая и жизнь. Ни семьи, ни детей. Замуж два раза выходила: первый был пьяница, ребенка с ним потеряла — избил на пятом месяце… А второй был наркоман. Раньше про таких здесь не слыхали. Дошла цивилизация. Вроде культурный человек был. В аптеке работал… А теперь одна. Лет уже десять… После Чернобыля мужик здесь на вес золота…
Еды к Новому году Рахиль наготовила немного, но была тушеная картошка, банка с огурцами и маленький торт, а из питья в квартире было только шампанское, которым Рахилю наградил по случаю дня рождения еще летом начальник станции. Его и открыли.
– А ты как? Как Капка? А детки у нее есть? А кто муж? А ты женат? — спрашивала Рахиль и почему-то все время терла глаза.
Пахом старался удовлетворить любопытство Рахили, но вопросы сыпались быстрее, чем ответы, и он перескакивал с одной истории на другую, не вдаваясь в подробности, которые ждала от него Рахиль. Через час она уже знала, что после детдома Пахом пошел работать туда, где больше платили. Чтобы Капка могла учиться. А платили больше шахтерам, на рудниках. И поэтому у Пахома лысая голова. А Капка окончила медицинский институт в Алма-Ате. Стала врачом. И вышла замуж за врача. И муж у нее еврей.
И детки есть. Двое. Мальчик и девочка. А когда все евреи поехали, они тоже уехали в Америку. В Нью-Йорк. У ее мужа там сестра. А через год вызвали туда и Пахома. У Капки свой дом, а он снимает квартиру, так как карман пожиже.
– Ой, — всплеснула руками Рахиль, — а я думала, что про американца ты шутишь! — и по-детски спросила: — И паспорт американский есть?
– Есть, — кивнул Пахом и добавил: — А больше ничего нет!
– Как «ничего»? — не поняла Рахиль.
– Как у тебя: ни семьи, ни детей! Кому надо мужик после рудников? Пробовал с одной нашей пожить, но когда врач сказал, что детей у меня не будет, она и ушла. Так вот и живу один. Слава Б-гу, что у Капки все о’кей! А что мне еще надо?
– Работа есть? — обеспокоено спросила Рахиль, почему-то вспомнив карикатуру из «Вожыка» про американского безработного.
– Есть, — кивнул Пахом. — Сантехником работаю у хозяина. Кстати, давай посмотрю твой туалет?
– Да ладно! — отмахнулась Рахиль. — Не для этого из Америки приехал.
– Может, и для этого, — сказал Пахом. — Капка с мужем и детьми на Карибы поехала отдыхать, а меня на старые места потянуло. И в Минске был, и в Казахстане, и вот сюда забрался. А надо было сюда вначале. Думал, никого здесь из знакомых не встречу. День побуду, похожу — и все. А оно вон как… — Пахом вздохнул и неожиданно для Рахили сказал: — А я тогда, в детском доме, мечтал, когда вырасту, жениться на тебе…
– И я о тебе мечтала, — призналась Рахиль, и тихо добавила: — Не та я уже теперь, не та… Все в жизни должно быть вовремя…
– И я не тот, — сказал Пахом. — Я давно хотел приехать сюда, да все как-то не выходило. А сейчас вышло. Потому что вовремя! И вообще, что в жизни вовремя, знает только Б-г!
Он смотрел на постаревшую Рахиль, а видел маленькую черноглазую пигалицу с волосами-кудряшками и сжатыми кулачками, всегда готовую к бою. Они долго разговаривали, вспоминая прошлое. А потом Пахом ухитрился отремонтировать туалет, несмотря на протесты Рахили. И только во второй половине ночи они улеглись спать. Рахиль постелила Пахому на своей кровати, единственной в квартире, а сама устроилась спать на полу, на старом кожухе, который как-то купила по случаю на базаре, для согрева от болезней, как объяснял ей хозяин кожуха, всучивая свое старье. На все уговоры Пахома постелить ему на полу, а себе на кровати, наотрез отказалась:
– Ты же гость! Лучший мой гость! Гость из Америки.
Пахом сначала ругался:
– Ой, Рохля! Ты как Капка: сказала — и все! — а потом махнул рукой и уступил.
Уснула Рахиль быстро, а Пахом долго ворочался, потом, заметив, что она уснула, слез с кровати и лег рядом с ней. Валетом, как когда-то в детском доме.
Марат БАСКИН
Оцените пост
(голосовало: 3, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
