У каждого свой путь

Есть такая эзотерическая поговорка: «Тот, кто идет, того ведут. Тот, кто упирается, того тащат». И проявляется это рано или поздно в жизни каждого человека. Только не все умеют понимать намеки и читать знаки, посылаемые Небом.

Историю, которая легла в основу этого рассказа, мне недавно рассказала знакомая. Меня она настолько потрясла, что я ходила переполненная ею несколько дней, пока не поняла, наконец, что должна о ней написать. Ведь мы так часто, читая закрученные сюжеты в художественной литературе, морщимся и ворчим, что тут уже автор чересчур «загнул», притянул за уши, что в жизни так не бывает. И зачастую не отдаем себе отчета в том, что ситуации реальной жизни оказываются иногда значительно более «нереальными», чем любые писательские выдумки. Ведь Тот, Кто «пишет» истории наших жизней, просто ведет нас туда, куда сами мы еще долго не додумались бы повернуть. И иногда мы понимаем только очень уже толстые намеки.

***

— Странноватый он какой-то, — краем сознания отметила про себя Таня, пока довольно молодой еще человек усаживался в стоявшее перед ее столом кресло. И продолжила уже вслух: — Добрый день! Можно вашу карточку?

— Добрый день, — ответил он дружелюбно и полез во внутренний карман черного пиджака.

Пока посетитель доставал из портмоне голубую карточку больничной кассы, Таня смотрела на него, пытаясь понять, что показалось ей необычным в этом стандартно одетом религиозном еврее. Обыкновенный черный костюм, разве что необычайно хорошо сидящий и отглаженный, обычная черная шляпа, нити цицит, как положено, свисают по бокам. Что ж тут необычного? В Иерусалиме едва ли не каждый третий мужчина так выглядит. А то, что его раскатистое «р» немедленно выдает в нем американца, так и это здесь не такая уж редкость.

— Пожалуйста, — посетитель протянул карточку, и она взяла ее из протянутой руки, причем пальцы их на какую-то долю мгновения соприкоснулись.

«А вот это уж действительно странно», подумала Таня, привыкшая к тому, что религиозный еврей никогда не передаст ничего женщине из руки в руку – всегда положит документ или карточку перед ней на стол.

Пока она выстукивала номер его удостоверения личности, чтобы открыть нужную страничку, он смотрел на нее, ожидая, пока можно будет сказать, что ему нужно. И этот прямой, дружелюбный взгляд тоже вызвал ее удивление: харедим (так называют здесь религиозных ортодоксов, одевающихся в традиционную черную одежду) никогда не смотрят так прямо на женщину, всегда разговаривают либо опустив глаза, либо глядя куда-то в сторону. Уж Таня знает: их тут у нее десятки бывают каждый день. И чувствуют себя, как правило, неуютно, сидя перед ней, женщиной молодой и красивой (это она тоже знает). Смотрят в сторону, а пока она печатает для них всякие необходимые медицинские бумажки, бросают на нее косые взгляды, которые она, конечно, замечает.

А этот смотрит прямо. Но дело не только в этом. Что-то есть в его взгляде такое, словно смотрит он на нее, а видит что-то другое, ему одному видимое…

Ему нужно было платежное обязательство для жены для посещения больничного врача, и на его оформление потребовалось несколько минут. Отвечая на танины вопросы на вполне сносном иврите, он иногда смущенно улыбался, когда привыкший к английскому язык с трудом выговаривал редкие длинные слова. Улыбался ЕЙ, посторонней женщине!

— Вы давно в Израиле? – не выдержав, задала она не относящийся к делу вопрос.

— Несколько лет.

— А религиозным всегда были? Вы из религиозной семьи? – это был именно тот вопрос, который на самом деле крутился у нее на языке уже несколько минут.

— О, нет. Я из совершенно светской среды. Меня чудо к религии привело.

— Чудо? Какое же чудо? – Таня с неподдельным интересом распахнула свои зеленые глаза. Вот не зря же ей интуиция подсказывала с первой минуты, что что-то в нем необычное!

— Расскажите! – попросила она, бросив взгляд на ряд пустых стульев и с неожиданной радостью убедившись, что после него никого нет.

— Я вообще-то бизнесмен, у меня ювелирный бизнес, производство ювелирных изделий, — с готовностью начал странный посетитель, — жил в Нью-Йорке, преуспевал, летал по делам своего бизнеса по всему свету, в том числе, конечно, и в Израиль. О религии и не помышлял. Знаете, когда у нас все благополучно, мы, как правило, считаем, что сами всего достигли…

Таня согласно кивнула: эта мысль и ей самой уже не раз приходила в голову. Когда живешь в Иерусалиме, если шкура не очень задубела, ближе чувствуешь небо, и даже если ты совсем не религиозный, и даже если вовсе не еврей, как-то начинаешь ощущать, что живешь не только на земле.

— Очередной раз прилетел в Израиль в 2001 г., в середине лета, — продолжил человек после едва заметной паузы. — Мотался тут по разным делам, встреч было запланировано много. 9 августа с утра была у меня встреча с клиентом в Тель-Авиве, а днем, в 2 часа, я должен был встретиться на пару минут со своим израильским адвокатом, у которого офис был на улице Кинг Джордж. Нужно было подписать ему доверенность на ведение моих дел. Приехал из Тель-Авива в начале второго, на нормальный ланч времени уже не оставалось, и я решил заскочить в пиццерию на углу Кинг Джордж и Яффо. Помните, была там раньше большая пиццерия «Збарро»?

Помнит ли она?! Еще не зная продолжения, она почувствовала озноб, и руки ее похолодели. Она вспомнила тот страшный взрыв, от которого в здании на расстоянии двух кварталов от того угла задрожали стекла. Почти сразу завыли сирены полиции и амбулансов. Таня не помнила потом, как оказалась на улице. Она бежала туда, где раздался взрыв, не думая, зачем она это делает, а навстречу ей бежали люди с искаженными от ужаса лицами. Ей казалось, что кто-то там зовет на помощь, и она сможет кому-то помочь. Мысль о том, что она даже не медик, а всего только медицинский регистратор, как-то не приходила в тот момент в голову. «Стоп! Дальше нельзя!» — девушка-полицейская, тянувшая красную оградительную ленту, схватила ее за руку. Но Таня остановилась не поэтому. Она остановилась, потому что ее внимание привлек какой-то предмет на капоте белой машины с выбитыми стеклами. Она всматривалась, пытаясь понять, чем ей знаком этот странный предмет, вспомнить, как он называется. И уже падая, она вдруг вспомнила: рука, это рука… Маленькая детская ладошка, беспомощно раскрытая и ни к чему не присоединенная, лежала на капоте машины.

Кто-то поднял Таню, кто-то дал воды, спросил, не ранена ли она. Нет, она не была ранена. Она только навсегда запомнила ту детскую ладошку, ставшую никому не нужной. Она и до сих пор иногда просыпается ночью в холодном поту, увидев ту оставшуюся бесхозной ручку.

— Что с вами? Вам нехорошо? – удивленно и несколько встревожено спросил человек.

-Нет-нет, все в порядке. Продолжайте, пожалуйста. Что же было дальше? Вы были ТАМ?

— Да, стоял в очереди. Очередь была огромная. Середина дня, самый центр города, летние каникулы – полно подростков, семей с детьми. За мной стоял немолодой человек в вязаной кипе, который заметил, что я то и дело посматриваю на часы. «Торопишься?»- спросил он. «Да, встреча у меня тут совсем рядом, — ответил я, — и всего на несколько минут. И очередь пропускать жалко, и на встречу опаздывать неудобно, а тут еще стоять добрых 20 минут». «А ты иди, — сказал мне этот человек. – Беги скорей, а потом вернешься, и я скажу, что ты передо мной стоял».

— Вы не успели вернуться?

-Да, когда раздался взрыв, я еще не успел добежать до дверей адвокатской конторы. Бросился обратно, сам не зная, зачем. Потом уже понял: хотел знать, жив ли он. То, что там творилось, я вам описывать не буду…

— Не надо, я знаю, — пробормотала Таня.

— Вы там были?!

— Да. Он погиб?

— Представьте себе, выжил. Я видел, как его забирали в амбуланс, но не успел спросить, в какую больницу его повезут. Искал весь день по всем больницам, даже непонятно, как нашел. Я ведь и имени его не знал. Он был ранен тяжело. Когда я его нашел, его уже успели вывезти из операционной, но наркоз еще не отошел. С ним сидели его сыновья. Тут я узнал, что имя его Йоси, рассказал им, что их отец спас мне жизнь, сказал, что я ему теперь до гроба должник. Дал им свою визитку, попросил сообщить, если будет нужна любая помощь, если будут в Нью-Йорке, и вообще… Посидел с ними немного и ушел. Улетел на следующий день домой: здесь все дела были закончены. Летел обратно и думал о том, как люди здесь могут жить в таком ужасе, когда их взрывают вот так, средь бела дня… Взрывают только потому что они – евреи. Потрясение было страшное, и месяц еще я был, как во сне. Но когда живешь в постоянном деловом напряжении, любые самые сильные впечатления стираются под наплывом новых.

Он замолк, словно вспоминая, что же было дальше.

— Мой нью-йоркский офис был на 98 этаже одной из Башен-близнецов. Северной. Вид оттуда открывался, как с самолета. И главное – небо вокруг. Я любил приходить на работу пораньше, до всех дорожных пробок, сидеть несколько минут, глядя в окно, и набираться этой красоты на весь остальной день. Вот и 11 сентября я прибежал к себе в офис и сел у окна. Не успел расслабиться, как зазвонил телефон. Кто бы вы думали? Сын того самого Йоси. Оказалось, что его привезли в Нью-Йорк для какой-то сложной операции, которую в Израиле почему-то не брались делать. «Он тебя помнит. Хочешь приехать?» — спросил сын. Еще бы! Я глянул на часы, тут же наговорил сообщение секретарше, которая еще не пришла, сказал, что вернусь через пару часов, и выскочил на улицу. Поймал такси и через полчаса был уже у Йоси в больнице. Как раз когда по телевизору начали показывать, как в мой офис влетел самолет.

— Вот тогда я и понял, что не в Йоси дело. То есть, не только в Йоси. Спас-то меня, конечно, он, но не совсем по своей инициативе – он был ПОСЛАН меня спасти. Ведь у каждого на роду написано, когда ему уходить из этого мира и каким путем. И каждому отпущено время для выполнения того, зачем родился. Если еще не выполнил свое предназначение, то нельзя тебе уходить. После этого я решил, что пора мне стать настоящим евреем и начать учить Тору. И жить на своем месте, где нас убивают за то, что мы евреи, но где мы только и можем жить. 11 сентября, Иерусалим, Нью-Йорк