В детстве Стивен часто видел один и тот же настойчиво повторяющийся сон: он хочет спасти от немцев маминого брата, но не успевает — и полицаи уводят Лейбу, всего за день до освобождения.
Мальчику из иммигрантской семьи часто снилась война. Перед глазами оживала папина сестра Эстер — девятнадцатилетняя, она страстно, отчаянно хотела жить. И трехлетний Стивен больше всего на свете мечтал перенестись из комнатки в Южном Бронксе, где поселилась уцелевшая часть семьи, назад, в тот день, когда всеx еще можно было спасти, в то раскисшее от слякоти польское гетто, где подвыпившие полицаи прикладами загоняли в кузов падавших от усталости людей.
По дороге хлопцы затеяли игру «в качалочки» — разогнав грузовик, они резко тормозили: было забавно смотреть, как полумертвые от голода жиды цепляются за борта и валятся друг на друга.
В какой-то момент Эстер не удержалась и упала с грузовика — прямо под колеса. Ее раздавило насмерть на глазах у семьи, а конвойные, гогоча и куражась, погнали грузовик дальше. Так рассказывал отец.
Лагерь в Демблине славился особым изуверством полицаев, находивших удовольствие в изощренном убийстве детей. Но Стивену в детстве почему-то казалось, что попади он туда, в Польшу, он мог бы всех спасти. И все горе в том, что он не успел, не защитил, не помог. Не спас. Ни своих родственников, ни миллионы других.
Мать утешала, как могла. Она гладила его голову — мамины ладони были шершавыми от кислоты, потому что девочек из гетто гоняли на оружейный завод, где они целыми днями работали, опустив руки в едкий раствор. «У тебя еще будет возможность помочь очень многим», — говорила мама.
Но страх чего-то не успеть, острое ощущение чужой беды, чувство, что кому-то нужна помощь остались у него на всю жизнь.
«Мне кажется — говорит Стивен, — что у каждого из нас есть предназначение в жизни, и не следовать ему — значит прожить впустую. Я всегда знал, что могу многое сделать для других, поэтому после школы сразу поступил учиться на социального работника. Образование юриста, ответственная работа в правительственных учреждениях — это все было гораздо позже».
Мы сидим в небольшом кафе на Эммонс-авеню, в самом сердце иммигрантского Бруклина — здесь располагается южная часть его избирательного округа. Стивен рассказывает, как в 70-е годы американская молодежь боролась за право выезда для советских евреев, о том, сколько сил и энергии они с друзьями вложили в борьбу за права отказников:
– Вот здесь, в Бруклине, где мы сейчас беседуем, мы планировали наши демонстрации и митинги протеста.
– B те годы в СССР отказывали всем, кто обращался за разрешением на выезд, но люди знали, что американцы борются за права отказников. Правда, невозможно было представить себе, что когда-нибудь доведется разговаривать c кем-то из активистов этого движения.
– Многое изменилось с тех пор, но мне и сейчас особенно дорога русскоязычная община. Ведь мне когда-то пришлось вести большую и кропотливую работу с итальянскими дипломатами и правительством, добиваясь разрешения на размещение и оказание помощи иммигрантам из СССР на территории этой страны.
– Ладисполи?! Это же теперь историческое место!
– Это был очень ответственный международный проект. Он потребовал максимальной оперативности и организованности. Кстати, этот опыт оказался очень полезен и в моей нынешней работе депутата Ассамблеи, как в Олбани, так и здесь, в Нью-Йорке.
– Мне говорили, что четкая работа вашего офиса вошла в поговорку: никаких задержек или отписок, никаких несбыточных обещаний — все делается так, как следует и тогда, когда следует.
Перед тем, как ответить, Стивен на секунду задумывается:
– Я всегда помню слова моего отца о том, что ответственность и надежность — это то оружие, которое позволяет одолеть самые неблагоприятные обстоятельства. А уж он-то знал, о чем говорил! Да я и сам вижу: иначе невозможно работать. Каких результатов можно всерьез добиться, если в офисе царит неразбериха, если сотрудники не вкладывают душу в то, что делают? Со мною работают единомышленники, поэтому и удается нам решать такие вопросы, которыми перед этим долго и безуспешно занимались другие.
В бруклинский офис Симбровица обращаются за помощью сотни людей, в том числе и русскоязычные избиратели. Мне удалось побеседовать со многими из них. В разговоре то и дело мелькали имена Шерон, Инги, других сотрудников. Люди просили передать им самый сердечный привет, благодарность, теплые пожелания.
Рассказывает Лариса, жительница Бруклина, мать двоих детей:
– В моей жизни наступил момент, когда я оказалась буквально у последней черты. Месяц за месяцем гоняли меня с бумажками по инстанциям, заставляя собирать все новые печати и подписи для получения средств на содержание детей. Из-за этой беготни я чуть не лишилась работы, денег не хватало, а конца хлопотам все не было видно.
Тут мне и подсказала сослуживица позвонить Симбровицу. Она сказала: сама увидишь, он действительно помогает.
Уже почти не надеясь на результат, я позвонила. К моему удивлению, там сразу подошли к телефону, выслушали, обещали помощь. И что вы думаете?! Городские служащие сразу зашевелились и уже через неделю сами позвонили мне, что все бумаги в порядке, все печати на месте и вопрос решен.
Дело даже не только в деньгах: у меня отлегло от сердца. Я почувствовала, что в огромном городе есть место, где людям не наплевать на меня и моих детей. Понимаете?
Я очень хорошо понимаю. Кому из нас не приходилось сталкиваться с равнодушием, патологической тупостью, да и попросту с враждебным отношением чиновников? Вот что рассказала мне Галина Б. с авеню X:
– Я потеряла мать, которая жила вместе со мной, и вдобавок к пережитому горю на меня посыпались проблемы: не хватало денег на оплату квартиры. Если бы не сотрудники Симбровица, не знаю, что бы я делала — без них мне никогда бы не удалось получить полагающиеся мне льготы по оплате жилья.
Рассказывает Игорь Я.:
– Моя 88-летняя мама, всегда аккуратно вносившая квартплату по 8-й Программе, стала получать угрожающие письма о выселении из квартиры в судебном порядке. Стоит ли объяснять, в какое состояние приводило маму, человека немолодого и больного, каждое такое письмо? У меня самого возникло ощущение полной безысходности: десятки ежедневных звонков и заказные письма в офис по сдаче квартир оставались без ответа, а грозные письма продолжали приходить.
Слава Б-гу, соседи посоветовали обратиться к Симбровицу. Его сотрудники сразу вмешались и остановили дело о выселении. Шерон проделала огромную работу и сумела-таки пробить стену высокомерия и барского пренебрежения к людям. Никто в этой конторе не извинился, конечно, перед мамой за причиненный моральный ущерб и потраченные нервы, но мы счастливы, что угрозы прекратились. И бесконечно благодарны нашему депутату и его сотрудникам. Это настоящие люди.
Подобных историй со счастливым концом — множество, и за каждой стоит конкретный человек, конкретная иммигрантская судьба. Как у Елены П., которая месяц за месяцем пыталась связаться по телефону, факсу и даже по e-mail с городским жилищным отделом, где ее папку по 8-й Программе попросту положили не в тот ящик. В результате — знакомый сценарий: внезапная, без предупреждения, остановка субсидии, многотысячная задолженность лендлорду и угроза выселения. И никаких объяснений. И опять на помощь пришли «люди Симбровица».
Ольга Н. потеряла работу. Она обратилась за пособием по безработице, но время шло, а ответа из департамента труда все не было. Не было и денег на самое необходимое. Добиться каких-либо объяснений Ольга не могла: было невозможно дозвониться хоть до кого-нибудь, кто мог что-либо внятно объяснить по поводу ее заявления.
– Я была просто в отчаянии, — говорит Ольга, — без работы, без пособия… Если бы не Симбровиц и его офис, я не знаю, что бы было: они единственные откликнулись, и — представляете? — мне в тот же день позвонили из департамента труда.
Со стороны может показаться, что вопросы предоставления 8-й Программы, пособий, поступления в школы и колледжи — незначительные, особенно в масштабах такого города, как Нью-Йорк. Но это только со стороны — в том-то и дело, что Стивен Симбровиц смотрит на наши проблемы не со стороны, а изнутри. Он понимает, что если тебя не желают выслушать, если пытаются отнять самое насущное — средства к существованию, крышу над головой — то это вопрос не мелкий, а огромный, и депутат обязан вмешаться.
И он вмешивается. Он вступается за нас, используя весь авторитет депутата Ассамблеи, весь свой политический опыт, все имеющиеся в его распоряжении рычаги и полномочия выборного представителя района.
Работа его офиса приносит конкретные, ощутимые результаты: как по мановению волшебной палочки, начинают подходить к телефону и отвечать на письма разбалованные, обленившиеся дармоеды в офисах по сдаче квартир; разъясняется путаница с 8-й Программой; городские службы пробуждаются от вечного сна, будто от поцелуя прекрасного принца.
Я спрашиваю Стивена о его планах.
– Нам удалось добиться очень многого, — говорит он, — но этого совершенно недостаточно. Мы должны бороться за то, чтобы права всех граждан, в том числе и русскоязычных, соблюдались неукоснительно. Чтобы это требование вошло в норму на всех уровнях, и выполнялось не только после моего личного вмешательства как депутата. А этого не может произойти, если факты нарушения прав не приводят к жестким административным последствиям. Именно поэтому на-днях я так решительно поставил вопрос об увольнении С. Ричмана.
Ричман занимает должность главного юрисконсульта Избирательной комиссии Нью-Йорка. Это он рекомендовал законодателям штата исключить русский язык из числа тех, на которых должны издаваться избирательные бюллетени и другая литература по выборам.
То есть, придя на избирательный участок, мы должны, по мнению Ричмана, увидеть там бюллетени и инструкции, напечатанные на китайском языке, на корейском и, конечно, само собой, на испанском — но только не на русском.
Я попросила Симбровица подробнее прокомментировать ситуацию, и вот что он сказал:
– Это принципиальный вопрос: у нас есть закон, согласно которому материалы должны предоставляться на разных языках, в том числе и на русском. Поэтому тот, кто отказывается предоставлять русскоязычным избирателям бюллетени на их родном языке, не только попирает права русскоязычной общины, но и нарушает закон. Никто не имеет права выбирать, какие законы ему соблюдать, а какие нет.
Особенно опасно, когда такие действия позволяет себе главный юрист Избирательной комиссии, обязанный по долгу службы обеспечивать соблюдение закона. Поэтому я настаиваю на его отставке.
Стивен не только живет на Брайтон-Бич, не только добивается равноправия для русскоязычных иммигрантов, признания их огромного вклада во все области американской жизни. Он хорошо знает нашу общину, ее культуру и историю и борется за их сохранение:
– Мама говорила мне вечерами: «Я расскажу тебе еще одну историю, но только обещай мне, что обязательно передашь ее своему сыну, — рассказывает Стивен. — И я стараюсь по мере сил выполнять это обещание.
По инициативе Стивена Симбровица в Южном Бруклине проводится ежегодный конкурс школьных эссе и стихов, посвященных истории нашей общины. Его мечта — создать в Нью-Йорке Центр русско-еврейской иммиграции. Это очень большой проект, но Стивен, если берется за какое-то дело, всегда доводит его до конца. Так было всегда.
– Каждый человек — это целый мир, — говорит Стивен, — когда я вижу русскоязычных избирателей, приходящих в мой офис, то часто думаю о папиной сестре Эстер. Знаете, ей бы сейчас было как раз за восемьдесят. Какой бы она стала, если бы ей дали прожить ее жизнь? Я смотрю в глаза немолодых, много работавших в своей жизни женщин, они подарили Америке ее самое большое богатство: привезли сюда детей и внуков — тех, кто своим трудом и талантом во все времена составлял славу и гордость этой страны. Это они, пройдя через трудности иммиграции, порою отказывая себе во многом, вырастили и привезли в Америку будущих Нобелевских лауреатов, создателей новых информационных систем и приборов, лучших в мире ученых, врачей, бизнесменов. Представлять их интересы на любом уровне — не только мой моральный долг, но и большая честь.
У Стивена Симбровица большие планы, но их воплощение в жизнь во многом зависит от нас с вами: 13 сентября состоятся первичные выборы Демократической партии, в ходе которых Стивен должен быть переизбран на очередной срок в Ассамблею штата. Теперь — слово за нами. Какой выбор мы сделаем? Кого мы хотим видеть своим представителем в Олбани — того, кому нечего заявить или надежного друга нашей общины, посвятившего свою жизнь борьбе за наши интересы?
Елена КОГАН, Нью-Йорк
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
