Познакомился я с мистером Х. совершенно случайно в первый месяц моей американской жизни. Я работал заправщиком на бензоколонке в испанском районе Бруклина. Устроили по знакомству, наверное, потому, что без знакомства не всякий бы согласился работать в этом опасном районе, где грабили и днем, и ночью.
Деньги, которые забирал грабитель, хозяин вычитал из моей зарплаты, и часто ее не хватало, чтобы возместить убытки только от одной встречи с грабителем, а их за неделю набиралось несколько. Грабители были в основном местные, и начинали они разговор вполне дружелюбно, предлагая одолжить денег или купить большой разводной ключ. После изъятия денег они честно оставляли ключ, и их у меня собралось довольно много. По сей день не знаю, где они брали эти ключи, но с пустыми руками никогда ко мне не приходили.
Еще приходил на бензоколонку раз в неделю, где-то во второй половине ночи, тощий, интеллигентного вида наркоман. Он вежливо просил ключ от туалета и оставлял на полу использованный шприц, а затем устраивался на ночлег на диванчике времен Вьетнамской войны. Стоял диван на улице, прямо возле дверей туалета, и интеллигентный наркоман делал один шаг и валился на грязное ложе под леденящий душу скрип пружин. Я понимал, что процесс завершен, и шел забирать ключ, который наркоман крепко держал в руке, ожидая моего прихода. Он встречал меня широко раскрытыми счастливыми глазами, говорил: «Раша, Достоевский, Горби», — и разжимал руку, в которой лежал ключ, потом удовлетворенно кивал головой и погружался в нирвану до утра, чтобы исчезнуть, не попрощавшись. Эта церемония не менялась никогда, только иногда вместо Достоевского появлялся Толстой.
За ночь в этом глухом месте заправлялись один-два человека, оказавшиеся в этом районе с пустым баком. Все они спешили. Чаще всего у них были не нью-йоркские номера, и мистер Х. был тоже не из Нью-Йорка. Он подкатил к колонке с дешевым бензином и, как мне показалось, нервно просигналил. Я подошел, зная спешку ночных водителей, автоматически открутил крышку бака, вставил помпу и обернулся к хозяину машины.
– How match? — произнес я стандартную фразу, которой научил меня хозяин.
– Full up! — ответил мужчина и добавил на плохом русском: — Здравствуйте! Я не ошибаюсь, вы русский?
– Здравствуйте. Я — еврей.
– Но по языку русский, — улыбнулся мужчина. — А я по языку американец, а вообще ирландец.
– Но вы хорошо говорите по-русски, — заметил я.
– В университете изучал. Чтобы читать русского поэта…
Честно сказать, меня удивили его слова о поэте. Больше мне был понятен мой ночной постоялец с Достоевским и Толстым. Меня заинтересовало, какого поэта ему захотелось прочитать в подлиннике.
Он внимательно посмотрел на меня и сказал:
– Велемира Хлебникова, — и добавил: — Вы слышали о таком поэте?
Вместо ответа я процитировал:
– Мне мало надо!
Краюшку хлеба
И каплю молока.
Да это небо,
Да эти облака!
Он удивленно посмотрел на меня и сказал, что это его любимые строчки, и я первый из «простых русских», который знает Хлебникова.
– Откуда вы? — спросил мой случайный знакомый.
– Из Беларуси, — ответил я.
– А конкретней?
– Из маленького местечка Краснополье, — удовлетворил я его любопытство.
– Красное поле, — разложил он название на два слова и добавил: — А я знаю это слово. В юные годы в Амстердаме я жил в отеле «Краснопольский», названном так не в честь вашего Краснополья, а в честь хозяина, мистера Краснопольского, поляка. Кстати, ваша Беларусь рядом с Польшей?
– Да, — сказал я.
– Теперь буду помнить, что, кроме отеля, есть местечко Краснополье! И оно мне дороже отеля!
– Почему? — удивился я.
– Потому что там живут люди, которые знают Хлебникова, — засмеялся он. — А в отеле, кроме меня, никто Хлебникова не знал. Я разговаривал с людьми из ваших больших русских городов, и фамилия Хлебников для них ничего не значила. Одна девушка, с которой я сошелся в Москве, сказала, что Хлебников — это владелец хлебного магазина… — он хитровато посмотрел на меня и неожиданно спросил: – Вы пишете стихи?
– Нет, — сказал я.
– А прозу?
Я кивнул и добавил:
– Но поэзию люблю. Как говорил мой папа, поэзия от головы, а проза… от нижнего места.
– Точно так же говорил и мой отец: проза от задницы, а стихи от пятницы! А пятница — это день, когда мы с ним напивались в пабе, как настоящие дублинцы. И тогда мне отец говорил: «Займись, сынок, делом, а не чепухой. Не принесет тебе эта работа ни гроша». Кстати, отец мой был прозаиком, и неплохим. И врачом отличным. Он любил повторять, что литература — это болезнь с летальным исходом. За нее не возьмется ни один врач. Подцепил эту заразу — майся до конца. И я от него заразился и стал поэтом. А из медицинского института я убежал на втором курсе. И вот теперь заправляюсь дешевым бензином, пью дешевое пиво, люблю дешевых женщин, живу в студии, жду Нобелевскую премию и пишу стихи. Неплохая жизнь, не правда ли?
Я промолчал, а он ответил:
– Дрянная жизнь. Честно тебе говорю. Но ты это и без меня знаешь, раз подхватил ту же заразу. Человек, знающий Велемира Хлебникова, не может быть плохим писателем.
Он вынул из кармана небольшую книжку, открыл ее, размашисто написал на титульном листе несколько строчек, и протянул книжку мне:
– Моя книга. Только что вышла. Я написал тебе несколько строчек из моего старого стихотворения. По-английски. Но так как ты еще не знаешь языка, я скажу тебе по-русски, о чем я написал: чтобы всегда твоя строка несла буханку хлеба, щепотку соли и кружку молока. И может, иногда пиво.
До рассвета клиентов было немного, и я просматривал книжку, стараясь что-то понять в ней, но до меня ничего не доходило в переплетении предложений без пунктуации, скрученных в узлы, развязать которые не позволял мой слабый английский…
Под утро стали подъезжать к заправке машины, я засуетился у бензоколонок, поглядывая в сторону, где стояла кое-какая мелочь для продажи. Обратил внимание, что проснулся мой постоялец-наркоман. Как всегда, он зашел в конторку попить воды, чтобы через минуту уйти, не прощаясь. Но на этот раз он подошел ко мне. Дернул меня за рукав и медленно, чтобы я понял, сказал:
– Ты знаешь, это большой поэт… Очень-очень большой… Как Ален Гинсберг или как Уитмен. Читаешь?
– Читаю, — кивнул я.
– Я возьму ее почитать. Потом принесу. Хорошо?
Я не успел ответить ему, да он и не ждал моего ответа. Положил книгу к себе в сумку и пошел…
Книгу он мне не вернул, Когда я пытался ему напомнить о книге, он смотрел на меня наивными глазами и бессмысленно повторял:
– Это большой поэт…
Марат БАСКИН
Оцените пост
(голосовало: 3, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
