Дорогой Леонид Ильич. Старый друг Борька-старый

…Впоследствии Борька пытался понять или вспомнить, как перед ним, стоящим посреди гигантского совершенно пустого зала в течение одной-двух секунд с четырех сторон выросли чекисты в мундирах с голубыми погонами и фуражках с голубыми околышами, с пронзительно-серыми глазами, похожие друг на друга, как близнецы-братья. Одно неловкое движение модным портфельчиком — и Борька смог бы оценить ловкость рук стражей революции. Но он застыл в оцепенении и глупо смотрел в стальные очи стоящего перед ним капитана, у которого на каменном лице явственно шевелились губы:
– Товарищ, вы по какому вопросу? — наконец со второго раза расслышал Розинблин обращение чекиста.
Убедившись, что его не вяжут и даже не заламывают руки, Борька с обезьяньей ловкостью выхватил из портфеля ворох бумаг и связку чертежей и вскрикнул противным голосом:
– Я по делу государственной важности! — и всунул чуть ли не в зубы капитану верительную грамоту, то бишь письмо со спасительной подписью первого секретаря горкома.
Чекисты еле удержали «старого», который попытался тут же на паркетном полу, где, может, ступала нога самого Иосифа Виссарионовича, расстелить чертежи и расчеты, чтобы доказать важность представленного проекта.
Поняв, с кем он имеет дело, капитан смягчил выражение лица с каменного до воскового и начал терпеливо объяснять непрошеному гостю, каким образом, где и к кому следует обратиться со своим вопросом.
И вот тут произошло то, что является солью настоящего эпизода. В зале стремительно появились еще несколько «голубых околышей». Борьку стали решительно подталкивать к какой-то боковой двери, и когда он, будучи уже в проеме этой двери, оглянулся, то увидел входящего в парадную дверь, туда, где несколько минут тому стоял Борька-старый, ЕГО, пусть уже не светоча и еще не генералиссимуса, но уже дорогого и любимого Леонида Ильича, тогда еще молодого (шестьдесят с небольшим) и красивого Генсека. Только ради того, чтобы несколько секунд дышать одним воздухом с Ильичом, стоило совершить этот, как теперь выясняется, исторический вояж! Ибо все остальное, что происходило позднее, оказалось менее романтичным.
В соответствующей приемной ЦК Борька встретился с ответственным по Украине работником аппарата. Звали его Симон Петрович. «Старому» он не понравился: говорил (это тогда-то, в семидесятых!) украiнською мовою. Было заметно, что Петрович сразу определил пятую графу посетителя и соответственно среагировал на это открытие. Петлюра, как Боря мысленно окрестил функционера с учетом его имени и поведения, тут же позвонил в Госстрой и сплавил ходока в «ту степь».
В Госстрое Розинблина направили в отдел, курирующий все ту же Украину. Там два мастера дробления в песок всех лучших начинаний пытались найти уязвимые места и денонсировать Борькин проект. Шиш да кумыш! Б.Д. стоял, как скала, как 28 героев-панфиловцев, и отбил все нападки опытных, но бессильных в этом случае «волкодавов». Поняв, что от ходатая так просто не отцепиться, «волкодавы» решили дать ход этому проекту. Для этого в адрес соответствующего республиканского министерства пошла все та же бумага, но уже потяжелевшая на две подписи новых соавторов. Борька очутился на пятом, скажем так, уже не призовом месте.
В Киеве, в министерстве, куда Борис Данилович направился с московским письмом, сигнал сверху восприняли оперативно и отправили «телегу» в главк, ведающий специальными строительными работами. Надо ли говорить о том, что дружный коллектив соавторов пополнился еще одной подписью, уже замминистра.
Когда бумага попала в трест механизации, непосредственно ведающий земляными работами, на ней уже стояло около десятка подписей. В тресте решили, что такое количество соавторов просто неприлично. Поэтому из списка были исключены две последние фамилии — главного инженера треста и… бедного Розинблина.
Борьке-старому выписали премию в размере двух должностных окладов (очень приличная по тем временам сумма). А само предложение кануло в преисподнюю: в строительстве началась очередная реорганизация; министерство укрупнили, трест расформировали. До экономии ли в то время, когда ты не знаешь, уцелеет твоя должность или гикнется? Не мировой кризис, конечно, но все же волнительно…
Надо признать, что Борька-старый тонко чувствовал и дыхание времени, и его аромат. Все его изобретательские идеи откликались на призывы партии и правительства к новым свершениям. Произнес Л.И. Брежнев свое историческое выражение «Экономика должна быть экономной» — и Боря выдал на-гора описанный выше ресурсосберегающий проект. Занялась страна «большой химией» — Розинблин тут как тут с обоснованной идеей утилизации отходов химического производства.
В конце восьмидесятых, чем меньше становилось продуктов, тем больше и вдохновенней партийный истеблишмент славил Продовольственную программу. Страну должны были выручить свиньи, которые плодотворно размножались, быстро росли и давали фантастический продукт «сало», который теперь знают во всем мире.
Строить свинарники — дело затратное. И тут Б.Д. подсуетился с давно зревшей в его буйной головушке идеей создания этих рассадников изобилия из облегченных конструкций, намного дешевле обычных железобетонных: быстро, надежно, дешево и… своевременно. Внедрись эта идея в жизнь, и счастливы стали бы одновременно и колхозное крестьянство, и колхозное свинство.
Настойчивый Боря оформил по всей форме изобретательскую заявку с приложением необходимых обоснований. Умудренный опытом, он взял в соавторы лишь управляющего трестом по строительству этих самых комплексов. Проектная группа разработала экспериментальный вариант первого такого комплекса, а подчиненный тресту ЖБК начал производство панелей и плит по новой технологии.