Эйфману это удалось. Балетный спектакль, им задуманный и придуманный, им поставленный, им срежиссированный, всегда необычен, всегда оригинален, всегда сверхэмоционален, а танцы экспрессивны, быстры, динамичны, чувственны — на грани невозможного для человеческого тела и духа.
Я всегда старался создать нечто энергичное и эмоциональное, что принадлежало бы театру будущего.
Борис ЭЙФМАН
«Моя цель, — говорит Борис Эйфман, — театр, открытый для эмоционального восприятия. Создавая полный тайн спектакль, в котором герои живут и действуют по своим собственным законам, вы создаете ваш собственный мир…»
Создан такой театр 35 лет тому назад, и имя его — Санкт-Петербургский балет Бориса Эйфмана — известно всему миру, а сам Эйфман абсолютно справедливо почитается всепланетно хореографом номер один. И вот ведь что поразительно: какая-то невероятная, космически нарастающая динамика, нет, не постановочного эффекта — это для Эйфмана естественно, происходит как бы само собой и иначе быть не может.
Нет, речь идет о совокупности полигениальности и в выборе темы, будто свыше подсказанной, и в сценарной разработке, и в снайперском подборе музыкального сопровождения (и это тоже он, Эйфман, — вкус тончайший, понимание музыки в ее слиянии, ее сродненности с танцем редкостное), и, что, наверно, самое главное, конечно же, в хореографии — особенной, своеобычной, эйфмановской, нежной и буйной, ни с кем и ни с чем не сравнимой. Всякий раз — после «Красной Жизели», после «Чайковского», а уж после «Русского Гамлета» более всех — казалось: это — вершина. Выше, лучше, техничней, осмысленней не может быть. Оказалось — может. «Роден»!
Кому? Кому, кроме Эйфмана с его надприродной идееспособностью, пришла бы в голову мысль сделать жизнь великого Родена, жизнь во всех ее ипостасях — с трудностями житейскими, со всеми страстями, с терзаниями любви и невозможностью сделать выбор, с муками творческими — канвой для балетного либретто… И вышить по этой канве картину-шедевр, насыщенную углубленнейшим психологизмом, философской неразрешимостью конфликтов, истинной человечностью, с духовностью, всезаполняющей отданное этому балету-уникуму пространство. Очень верно сказал сам Эйфман: «Балет — вещь духовная, а не физическая», что по объемности и четкости смыслового толкования места искусства в людском бытии близко к словам, произносимым тысячелетия тому назад древними.
Перед нами не движущееся сюрреалистическое полотно (а в том, что Эйфман сюрреалист, сомневаться не приходится). Перед нами невиданный конгломерат скульптурных композиций, бесконечно меняющихся, вплетающихся в тканевую основу и фабулы, и музыки их фрагментов… И мы успеваем за миг, какой-то клеточкой мозга «ухватить» тут же исчезающий, но вызвавший вполне определенные ассоциации образ: бессмертный роденовский «Поцелуй» с его долгим ожиданием и неутоленным желанием; так и не отцветшую «Вечную весну»; идущих на смерть «Граждан Кале»; потрясающих в своей незавершенной завершенности «Вратах ада»…
Роден. Великий, славный, неповторимый. Именно опираясь на пример Родена, его ученик, знаменитый ваятель Эмиль Антуан Бурдель, сказал: «Скульптор должен быть архитектором, чтобы построить свое произведение, живописцем, чтобы скомбинировать свет и тени, и он должен быть ювелиром, чтобы отчеканить детали». Таков был Огюст Роден? Да! А разве не таков величайший балетмейстер, режиссер, многогранный создатель многомерного балетно-драматического, с чеканной деталировкой спектакля Борис Эйфман? И разве в своем спектакле-шедевре рядом с тремя заглавными героями не показал он нам, вещно и зримо (!) еще два наиглавнейших персонажа — Любовь и Творчество. А творчество Родена и основы искусства ваяния изучал Эйфман наверняка долго и упорно, иначе не смог бы он так достоверно, так образно показать весь творческий процесс и рождение творцом гениальных его скульптур. Даже то, что каждую свою работу предварял Роден, замечательный рисовальщик, многочисленными эскизами-зарисовками, нашло отражение в оригинальной, четко графичной сценографии спектакля, по пластике и выразительности совпадающей с соответствующими эпизодами действия. Так же, как не верится, что дивные мелодии Масснэ, Равеля, Сен-Санса, Дебюсси совмещены с балетным текстом и растворены в нем по велению хореографа, а не написаны композиторами специально для этого либретто и магически переброшены в наш век.
Он, Роден, осенен был гениальностью от Б-га, но в начале пути, когда познакомился с милой простой девушкой Розой Берэ, был еще не признан и беден. Любила его Роза до беспамятства, тяжко трудилась, чтобы мог Огюст заниматься любимым делом, родила ему сына, была его помощницей в мастерской, кормилицей, невенчанной женой. Обвенчался с ней Огюст, когда сыну было уже 50, но, увы, лишь три недели носила Роза вымечтанное имя мадам Роден. Простудилась и умерла.
Это была удивительная женщина — добрая, невзыскательная, всепрощающая… Как же должна была страдать тихая преданная Роза, когда в мастерской бывшего в ту пору уже знаменитым Родена появилась небесталанная ученица Камилла Клодель, ставшая его натурщицей и возлюбленной!
15 лет обоюдных страданий. Страсть сжигала Родена, но покинуть Розу он не мог. Любил? Обеих? А разве не приходилось вам наблюдать подобные ситуации, тягостные, мучительные и безвыходные? Камилла не выдержала: сошла с ума. Закончила жизнь в психушке, пережив Родена на долгие и ненужные 25 лет. Сцены в сумасшедшем доме — это апогей психологизированного драматического искусства, без нажима, с чувством меры, состыкованного с запредельно техничным танцем.
Как показал, как проанализировал это Эйфман! Как в танце (!) сумел показать он двойственность натуры человеческой, истинную страсть, муки сомнений, взрывы буйной эротики — более сексуальных сцен в балете видеть мне не приходилось. То, как танцуют эйфмановские артисты, — не передать! Никакой другой современный балет до такого уровня не дотягивает. Спасибо «Ардани Артистс» и президенту замечательной этой продюсерской компании Сергею Даниляну, что ежегодно знакомят нас с великолепными новинками Бориса Эйфмана.
В этом году — «Роден». Иногда задаю себе вопрос — где, как и каким образом находит Эйфман артистов такой хореографической, спортивной и драматической подготовки? Такого, в большинстве случаев, — от солистов до поразительного кордебалета — накала талантливости. Разве не о них писал Давид Самойлов:
Приходите, странные таланты!
Говорите нам светло и ясно!
Что вам славы
пестрые заплаты,
Что вам низких истин
постоянство!
Сберегите нас от серой прозы,
От всего, что сбило и затерло.
И пускай бесстрашно
льются слезы
Умиленья, зависти, восторга!
Танцует Родена Олег Габышев. Запомните это имя. Наверняка о нем будут говорить как о великом танцовщике. Его танец многосложен, пластика запредельна, перед нами Личность. Творец. Человек, который умеет любить, но не умеет совладать со своими страстями и принять необходимое решение.
Любовь Андреева — Камилла. Я был потрясен. Ее танец увлекает богатством пластических нюансов, чувственностью, совершенством форм и редкостным драматическим мастерством, чего, увы, нельзя сказать о Юлии Манжелес, ни характер, ни чувства Розы раскрыть не сумевшей. Это единственное пятнышко на безупречно сотканном шелке спектакля.
Когда мне довелось побеседовать с Борисом Эйфманом, я спросил, что бы хотел он передать читателям «Еврейского Мира». «Хочу, чтобы каждый из них был здоров — и телесно, и духовно». Замечательные слова, не правда ли?
Борис ГУРМАН
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
