Еврейский Мир

На первый взгляд, здание Государственного архива сионизма, расположенное при въезде в Иерусалим, рядом с Дворцом нации, кажется островком умиротворенности в океане столичных страстей. Но стоит войти в просторный вестибюль, спуститься на лифте на четвертый этаж (конструкция элегантно вписана в гору) и оказаться в кабинете директора Мататиягу Дроблеса, как проблемы Израиля захлестывают меня с новой силой.
Архивная тишина? Чушь! Телефон в скромном (спартанская обстановка) кабинете звонит беспрестанно. Вот и сейчас, пригласив меня жестом присесть, Дроблес увлеченно рассказывает своему невидимому собеседнику, что с 1 марта архив заживет новой жизнью.
– Все документы, которыми мы располагаем, будут выложены на сайте в Интернете, — говорит Дроблес. — На подготовку потребовалось немало времени, но сейчас мы уже на финишной прямой…
Глядя на этого энергичного человека, никак не скажешь, что ему 81 год.
– Я «поляк», родился в Варшаве, — рассказывает Мататиягу Дроблес. — В начале Второй мировой войны мы с родителями, старшей сестрой и младшим братом были брошены в Варшавское гетто. Мне было семь лет. Родителей нацисты уничтожили, а мы чудом уцелели… С 43-го по 45-й год я скрывался в лесах. От смерти меня спасли польские партизаны. После войны мы с братом и сестрой уехали в Буэнос-Айрес. Образование я получил в Аргентине, откуда репатриировался в 1950 году. Брат приехал в Израиль вскоре после меня, а сестра вышла замуж и осталась с семьей на чужбине…
В Израиле Мататиягу Дроблес познакомился с Менахемом Бегиным и стал одним из его преданных сторонников и соратников. Вступил в ГАХАЛ (основанный Ариэлем Шароном альянс правых сил, на базе которого в 1973 году был создан «Ликуд»), был избран депутатом Кнессета 7-го, а затем и 8-го созыва.
После победы «Ликуда» на выборах 1977 года, вошедшей в историю как «переворот» (впервые к власти в стране пришла оппозиционная партия национального лагеря), Дроблес заскучал.
– Я пришел к Бегину и сказал: «Хочу уволиться из Кнессета и начать работать в поселенческом отделе», — вспоминает он. — Бегин несказанно удивился: «Почему?!» Пришлось объяснить: «Я всегда мечтал основывать новые поселения». Глава правительства помрачнел: «Оставь эту затею: мапайники тебя проглотят и не подавятся».
Проблема заключалась в том, объясняет мой собеседник, что до победы «Ликуда» на выборах поселенческий отдел находился под полным контролем МААРАХа.
– Хотя на его знаменах и был начертан сионистский лозунг: «Заселение Эрец Исраэль», осваивали только земли в пределах «зеленой черты», — говорит Дроблес. — А сейчас «Ликуд» пытается посягнуть на святая святых и взять поселенческий отдел под свой кон­троль?! — таков был ход мысли Бегина. Но я настаивал. И Бегин уступил…
В 1978 году Дроблес был назначен главой поселенческого отдела Всемирной сионистской организации (ВСО).
– На этом посту я оставался 15 лет, до 1992 года, — рассказывает он. — При вступлении в должность я поставил перед собой одну-единственную цель: огромные просторы Эрец Исраэль не обжиты, и моя задача — заселить их! В основном речь шла о территориях, освобожденных в Шестидневную войну. Однако после одержанной ЦАХАЛом победы у власти по-прежнему оставался МААРАХ: Рабин, Эшколь, Голда Меир… Производным их политики стал тот факт, что за десять лет, минувших после Шестидневной войны, на всей территории Иудеи, Самарии и сектора Газы поселились всего 3700 еврейских граждан. Большинство из них жили в Гуш-Эционе — легитимность заселения этого региона даже МААРАХ не ставил под сомнение: до провозглашения государства там существовали три кибуца, на их территорию евреи и вернулись. Несколько сот человек жили в поселке Кирьят-Арба, основанном равом Левингером. Вместо Себастии по решению Рабина было основано поселение неподалеку от армейской базы Кдумим. Прибавьте к этому Офру и Нецер-Хазани в секторе Газы — вот, пожалуй, и все…
Не менее проблематичная ситуация сложилась и в Галилее.
– Относительно ее заселения среди израильских политиков не было никаких разногласий, но основывали новые поселки очень медленно: большинство жителей огромного региона составляли арабы, — объясняет Мататиягу Дроблес. — Я предложил правительству собственную модель, суть которой сводилась к тому, что заселять Галилею следует параллельно с Иудеей и Самарией, а основным занятием первопроходцев станет сельскохозяйственное производство. Заниматься сельским хозяйством в условиях здешнего засушливого климата можно лишь в том случае, если к участку земли подведен водовод и создана система орошения.
– Что представляла собой бюрократическая процедура, которую следовало пройти, чтобы основать новый поселок?
– Для того чтобы основать новый ишув, правительство Израиля должно было принять соответствующее решение, — говорит Мататиягу Дроблес. — Вначале такое решение принимала комиссия по поселенческому движению. Возглавлял ее Арик Шарон. Я передал ему карту, на которую мы нанесли точки, где должны быть основаны новые еврейские поселения. Разрабатывали мы эту карту на основании проведенного нами исследования. В мой план входило создание поселений, рассчитанных на 100 000 евреев. Из-за этого все вокруг высмеивали меня и подкалывали. Критики предложенной мною модели были правы — я действительно ошибся. Потому что в настоящее время в Иудее и Самарии живут не сто, а триста семьдесят тысяч евреев!
– По какому принципу вы подбирали земельные участки, на которых должны появиться новые поселки?
– Главный принцип нашей работы заключался в том, что новые поселения создаются только на землях, принадлежащих государству, — говорит Дроблес. — Мы пометили на карте территории, которые можно — как с практической, так и с юридической точки зрения — заселить и обжить. И хотя уже на первом этапе мы столкнулись с сопротивлением всевозможных «общественников», еврейских и арабских, это нас не только не остановило, но даже подстегнуло: действовать надо без промедления.
– Но можно ли быстро заложить целый поселок?
– Да, если очень захотеть! Прежде всего, к участку государственной земли следует проложить подъездную дорогу, провести воду и электричество. В конце 70-х в Иудее и Самарии не было ни нормальных шоссе, ни водопровода, ни электричества, ни поликлиник: арабы жили в своих деревнях, как в джунглях. Обычно на первом этапе мы обеспечивали семьи первопроходцев 10–15 строениями: несколько асбестовых времянок и два-три «здания» общественного назначения — синагога, небольшой клуб или продуктовая лавка. Государству прокладка объек­тов инфраструктуры обходилась относительно недорого, примерно в миллион-полтора долларов. При этом основать ишув удавалось в рекордно сжатые сроки — примерно за две недели. За это время мы успевали обеспечить первопроходцев генератором, чтобы у них было электричество.
Единственное, чего мы категорически не допускали, — чтобы люди жили в палатках, зимы в Иудее и Самарии очень холодные.
На следующем этапе, рассказывает Дроблес, специалисты поселенческого отдела делили территорию поселка на участки, каждый площадью 500 квадратных метров.
– Произведя парцелляцию, мы обращались непосредственно к жителям будущего поселка и предлагали каждой семье участок, на котором после получения ипотечной ссуды она могла построить дом, — рассказывает он. — Часть поселенцев выкупили у государства времянки и на их месте построили собственные дома, другие получили совершенно пустые участки. Таким способом в невообразимо короткий срок мы основали в Иудее, Самарии и в Гуш-Катифе 130 новых еврейских поселков.

Эрец Исраэль: динамика заселения
Мататиягу Дроблес извлекает из архива и разворачивает старую карту, на которой отражена вся динамика заселения Эрец Исраэль, начиная с XIX века.
– Видите синие точки на карте? До переворота 1977 года и прихода «Ликуда» к власти все эти земли пустовали, были заброшены, никто на них не жил — ни евреи, ни арабы, — объясняет он. — А вот и таблица, отражающая процесс заселения Эрец Исраэль с 1897 года. Обратите внимание: в 1900 году — ноль, то есть за год не было основано ни одного еврейского поселения. С 1901-го по 1906 год евреи основали семь новых поселков, а с 1907-го по 1912 год — восемь…
Из таблицы явствует: с 1913-го по 1924 год в Эрец Исраэль было основано 22 новых населенных пункта, а с 1925-го по 1930-й на карте Палестины появились еще 28 еврейских поселков…
– Пиком стал период между 1931-м и 1936 годом: первопроходцы основали 64 населенных пункта, — констатирует Дроблес. — И даже за период с 1937-го по 1947 год — на фоне Второй мировой войны и Холокоста — в стране появились 125 еврейских городов и поселков.
Новый беспрецедентный подъем
сионистского движения пришелся на 1948–1950 годы: после Холокоста, когда в Эрец Исраэль хлынул поток беженцев не только из Европы, но и из арабских стран, здесь основали 261 населенный пункт, а с 1951-го по 1955 год — еще 122.
– Закладывало новые поселки правительство МААРАХа, — рассказывает Дроблес, — но к началу 60-х темпы освоения земель Эрец Исраэль резко снизились. Например, за период с 1956-го по 1960 год был основан 41 населенный пункт, с 1961-го по 1963 год — 9, с 1964-го по 1966-й — 13. За период с 1967-го по 1971 год на карте Израиля появилось 33 населенных пункта: строили их где угодно — кроме Иудеи и Самарии.
Ситуация резко изменилась после прихода к власти «Ликуда»: всего за пять лет (1977–1982) на карте Израиля появились 205 новых населенных пунктов, большинство — в Иудее, Самарии и секторе Газы. Параллельно евреи начали активно перебираться в Галилею и на Голаны.
– В первые годы после провозглашения государства в Галилее появились 27 новых населенных пунктов, но движение на север очень быстро иссякло, — говорит Мататиягу Дроблес. — Если бы после переворота 1977 года поселенческий отдел не включил в свой план Галилею, сегодня число населяющих ее арабов достигло бы критической массы, и они могли бы потребовать предоставления автономии. Всего за пять лет — с 1977-го по 1982-й — мы основали в Галилее 64 еврейских населенных пункта!
Прецедент Элон-Море
В конце 70-х — начале 80-х израильские СМИ еще не утратили духа сионизма: в газетах Мататиягу Дроблеса называли «отцом поселений в Иудее и Самарии».
– Каждый созданный там поселок действительно является моим детищем, — говорит он и приводит такую историю: — Основали мы новое поселение неподалеку от Шхема и назвали его Элон-Море. Группа «доброхотов», однако, подала иск в Высший суд справедливости. БАГАЦ удовлетворил апелляцию, постановив, что в течение 60 дней правительство обязано освободить «незаконно застроенный» земельный участок, вывезя оттуда все строения и изгнав поселенцев. Я помчался к Бегину… В наши дни ты можешь позволить себе спорить с премьером, а тогда… Тем не менее, последнее слово в спорах с Бегиным всегда было за мной.
– И как же оно звучало, ваше последнее слово?
– Я говорил: «Да, господин Бегин, хорошо, будет сделано!» — заразительно хохочет Дроблес. — Ну не мог я позволить себе пойти наперекор Бегину. Вместе с тем решение БАГАЦа не укладывалось у меня в голове: неужели действительно придется снести Элон-Море?! Бегин выслушал меня и сказал: «Мати, в Иерусалиме есть судьи. Даже если суд принял решение, которое не по душе ни тебе, ни мне, мы обязаны подчиниться. Прошу, освободи тот участок — иначе нас обвинят в неуважении к суду». Отказать Бегину я не мог, но и снести основанное нами поселение рука не поднималась: меня учили строить, а не разрушать!
Дроблес оказался перед непростой дилеммой.
– Поначалу я решил уволиться с поста главы поселенческого отдела, но позднее, посоветовавшись с друзьями, понял: выхода нет, решение БАГАЦа придется выполнить, — вспоминает он. — Приезжаю в Элон-Море. Зима. Холод собачий… Мы стали рыскать вокруг в поисках принадлежащего государству земельного участка, на который можно было бы перенести уже сооруженные строения. Нашли! Буквально в полутора километрах от Элон-Море. Но вот беда: подъездная дорога к участку не проложена, а сам он находится в лесной чаще, так что до начала весны к нему не подобраться — не пойдут трактора в гору, увязнут в непролазной грязи… На «эвакуацию» Элон-Море суд выделил правительству 60 дней. Как быть?
Внезапно Дроблеса осенило: незадолго до того, как БАГАЦ вынес решение относительно сноса Элон-Море, армия провела на Синае нестандартную операцию.
– Вертолеты подняли в воздух несколько электрогенераторов и доставили их куда надо, — рассказывает Дроблес. — На меня это произвело огромное впечатление. Вот я и подумал: почему бы не перенести Элон-Море на новое место при содействии ВВС ЦАХАЛа?
Со своей дерзкой просьбой Дроблес обратился к министру обороны Эзеру Вейцману.
– Тот на чистейшем русском языке меня послал, причем в таких выражениях, воспроизвести которые я не осмелюсь, — вспоминает он. — Время летит, часы тикают… В те годы никому бы и в голову не пришло выбросить поселенцев из домов: ведь эти люди сознательно обосновались в двух шагах от Шхема, хотя в том месте не было открыто нефтяное месторождение и добычей золота там не занимались.
Энтузиасты отправились в полную неизвестность, руководствуясь сионистскими, патриотическими побуждениями, они откликнулись на призыв правительства — а государство решило их за это наказать?! Снос поселка нанес бы тяжелейший удар по общественной морали. Пришлось мне снова пойти к Бегину и убедить его, что, если мы перенесем Элон-Море на полтора километра, ничего страшного не случится.
Бегин выслушал Дроблеса и одобрил его идею, после чего спросил: «А от меня ты чего хочешь?»
«Я уже обращался к Вейцману, просил выделить нам армейские вертолеты, но Эзер послал меня к чертям собачьим», — отвечал Дроблес.
Бегин тут же вызвал секретаршу: «Попросите Эзера немедленно явиться».
Вейцман не заставил себя ждать. Увидев Дроблеса в кабинете премьера, он сходу смекнул, в чем дело, и не преминул отпустить в адрес главы поселенческого отдела пару «теплых» слов, однако Бегин прервал министра: «Успокойся, Эзер! Мати — наш человек, он строит Эрец Исраэль. У меня к тебе просьба: помоги ему во всем, что ему нужно. Зайдите в другую комнату и договоритесь».
– Я снова объяснил Вейцману, что в лес на холме, возвышающемся над Шхемом, с вертолетов нужно будет спустить 12 компрессоров, три мощных трактора и кое-что еще, — вспоминает Дроблес. — Эзер воскликнул: «Ты с ума сошел — для этого тебе потребуется весь ЦАХАЛ!» Я сказал: «До истечения срока, выделенного БАГАЦем на ликвидацию Элон-Море, остается 45 дней. И если мы организуем работу в двух направлениях: начнем прокладку подъездной дороги к новому месту и параллельно по воздуху доставим туда все необходимое, — наверняка успеем уложиться в срок, так что поселенцы бездомными не останутся»… По-моему, с таким остервенением Вейцман еще никогда не матерился. Но вертолеты нам выделил.
Операция по доставке по воздуху тракторов и компрессоров, впрочем, померкла на фоне непреклонности поселенцев. Многие заявили, что не уйдут из Элон-Море ни при каких обстоятельствах: «Пускай власти тащат нас за руки и за ноги прямо в тюрьму!»
– Я очень любил этих людей и чувствовал, что являюсь неотъемлемой частью поселенческого движения, — говорит Дроблес. — А они, в свою очередь, относились ко мне с такой же любовью. Но выхода не было. В конце концов мы договорились, что в такой-то день (дело было зимой 1980 года) до 12 часов утра организованно покинем Элон-Море. К тому моменту в одной из семей первопроходцев родился сын. Брит-мила была назначена именно на тот день, на который мы запланировали «эвакуацию». Поселенцы заявили: «Брит-мила состоится на старом месте!» Мы ждем моэля, а тот опаздывает. Причем не на час-полтора, а на целых шесть-семь часов! Добрался он поздно вечером, провел обрезание. Лишь к полуночи мы встали по стойке «смирно» и спели хором «Атикву». Бени Кацовер, один из основателей Элон-Море, провел с жителями поселка собрание, на котором мы дали клятву: «Мы покидаем это место с гордо поднятой головой. Мы не отступаем, напротив — мы переносим Элон-Море вверх по склону холма, на еще большую высоту. Настанет день — и мы вернемся сюда».
Минуло всего три года — и на месте старого Элон-Море заложили поселок Тель-Хаим.
– Мы назвали новое поселение в честь начальника Генштаба Хаима Барлева, — вспоминает Дроблес. — Он дал в Верховном суде показания и детально разъяснил: именно на этой стратегически важной высоте, на склоне высящегося над Шхемом холма, должна была находиться армейская база — ведь отсюда просматривается крупный арабский город. И если гражданские лица, поселенцы, сознательно берут на себя ответственность за обеспечение безопасности страны, их движение следует всячески приветствовать, а не подавлять…
Наша беседа прерывается очередным телефонным звонком.
– Ни о чем я не забыл, еду! — восклицает Дроблес, выразительно поглядывая на часы.
Спешу задать директору Архива сионизма последний вопрос:
– В августе 2005 года я готовила репортажи из Гуш-Катифа и вместе с поселенцами пережила трагедию изгнания…
– Это действительно страшная трагедия, когда правительство собственноручно уничтожает поселенческий анклав, преображенный первопроходцами в цветущий сад, — говорит Мататиягу Дроблес. — Сейчас с руин Гуш-Катифа террористы обстреливают Израиль.
– Будет ли, по-вашему, нанесен чудовищный удар по достоинству нации, если какое-либо правительство примет решение отступить из Иудеи и Самарии и демонтировать хотя бы часть еврейских поселков? И причинит ли такой шаг необратимый ущерб Государству Израиль?
– Создание каждого нового поселения — это звонкая, ни с чем не сравнимая радость, — говорит Мататиягу Дроблес. — Снос поселка, с моей точки зрения, приравнивается к смерти. А смерть — это невыносимая боль. Я надеюсь, что ни одно правительство больше никогда не решится пойти на такой шаг, как демонтаж поселений. Интуиция и опыт подсказывают, что еврейские правительства Израиля продолжат основывать и строить новые поселки и города. Огромные просторы страны до сих пор не обжиты. Нам есть чем заняться.

Евгения КРАВЧИК
Фото автора

Оцените пост

(голосовало: 3, средняя оценка: 5,00 из 5)

Загрузка...

Поделиться