ג
Сквозняк колыхал свет свечей, Сема пьянел. «Вот такие дела, Амос. Живем мы хорошо, в период расцвета еврейской культуры и мысли. Кругом свобода совести и религии. Золотой век еврейского народа. Грех жаловаться. Давайте, Амос, подымем наши бокалы. За… за мир во всем мире!» Он снова налил себе вина и сразу выпил его. «А почему, понимаешь, так сложно быть евреем в период расцвета еврейской культуры?! — продолжал он свой монолог. — Неужели мы так безнадежно ассимилировались? Семье и друзьям невозможно даже упомянуть o Торе». Гость слушал молча, Семина речь теперь была совсем несвязной. «Надоело! Надоело все!» Сема сидел, подперев голову руками. «Хочу жить, как предки… просто… в пустыне… питаться хлебом и солью… спать на земле… Жить бедно, заниматься Торой… Мне будет хорошо в этом мире и в следующем… Ведь так написано, Амос, в этом… в Пиркей Авот, нет?! Амос?!»
Амос смотрел не мигая на Сему. «Опять ты лишнего выпил, Сема, — заметил он. — Спать надо в кровати, так удобнее — на земле можно почки простудить. И жить надо среди людей; в идеале — не бедно и не богато, бедняк склонен льстить и просить, а богатый — хвастаться и высокомерничать, вот такие дела. Ты что-то совсем никакой, Семен… Давай расходиться. И бросай так пить. У тебя что, Пурим каждую неделю на Шаббат?!» — в голосе гостя звучало недовольство. «Да, да, — думал Сема, — хорошо ему учить, сам-то жил в пустыне, овец пас, общался с Б-гом, а меня отговаривает. Типа, я прошел через это, знаю, как лучше, поэтому тебе не надо. Я тоже хочу сам понять, — выражать мысли становилось все сложнее, — Амос, хочу жить в пустыне, как Моисей и Элияху; в пустыне больше духовности. Хочу… жить… один, подальше от людского шума и суеты… и… и-ик!.. постигать мудрость… отцов. Можно там договориться? Амос, устройте, пожалуйста».
Спорить с Семой было бесполезно, да и просьба была нехитрая. «Хорошо, уговорил, в пустыню, так в пустыню», — сказал Амос. Он распахнул свой плащ, достал небольшой глиняный сосуд и вылил его содержимое в кубок Семе. «А что это на бутылке написано? — поинтересовался Сема. — Levi’s 10:8, бренд что ли такой, доисторический?!» — «Бренд, бренд, — улыбнулся тот. — Давай, Семен, последний тост, за путешествие в пустыню, и спать. И шляпу не забудь, а то голову напечет».
«Шутит», — подумал Сема, выпил содержимое кубка и больше ничего о том вечере не помнил.
ד
Сема открыл глаза. Он стоял на пыльной улице перед невысоким белым зданием в колониальном испанском стиле с надписью «Amargosa Opera House». Было солнечно и жарко, время близилось к вечеру. От Opera House теперь осталась только тень, так как рабочие как раз в это время меняли вывеску на здании. Когда они закончили, то Сема с удивлением прочитал над входом новую надпись: «Amargosa Synagogue». И ниже, возле дверей, на табличке: «Jewish Center of the Death Valley. Rav Shimon ben Levi». «Рав Шимон бен Леви это, должно быть, я, Семен Львович», — подумал он. Шрам на виске опять заболел, предвещая перемены в жизни. Чтобы не упасть от неожиданности, Сема присел на лавку возле оперы, то есть теперь синагоги, собрался с мыслями, пытаясь вспомнить вчерашнюю встречу. Потом встал и зашел внутрь. Внутри было пусто и прохладнее, чем на улице. Слева от входа стоял книжный шкаф. «Все мои домашние книги тут, — подумал Сема, — Танах, Каббала, история, философия. Мои серебряные кубки, лампа для бесамим». Возле стен стояли пять рядов лавок, за бимой светилась менора, темно-синяя бархатная штора с вышитой золотом короной закрывала ковчег с Торой у восточной стены. Яркий гранатовый свет вливался в синагогу через входную дверь и все сильнее освещал штору с короной. «Красиво, — подумал Сема, — как будто огромный рубин». Красный круг солнца медленно, но верно садился за горы Панаминт на западе долины.
Наступило время читать молитву Маарив. Рав Шимон бен Леви был в синагоге один. Совсем один. Без необходимого для молитвы кворумa — миньяна (десять мужчин). Молиться одному? Стоило повернуть свою жизнь, чтобы молиться одному в синагоге Амаргоса в Долине Смерти?! Он начал читать, уже не уверенный в правильности выбора: «Баркxу Ет Адонай Намеворакх». — «Барукх Адонай Намеворакх Леолам Ваед», — раздались в ответ голоса. Сема вздрогнул; со времени своего возврата к еврейским корням Сема не переставал испытывать удивительные открытия и разного рода парадоксальные явления в своей жизни. В синагоге сидели Амос и с ним еще восемь очень старых людей в длинных белых плащах и тюрбанах, которых Сема не мог как следует рассмотреть. «Это наши праотцы, Авраам, Исаак, Яаков, Йосеф, Моисей, первый коэн Аарон, кстати, твой предок, цари Давид и Соломон. Конечно, это очень большая честь иметь такой миньян, — объяснил Амос, поклонившись патриархам. — Их заинтересовал человек, который чувствовал себя как Б-г. Они захотели ближе познакомиться с тобой, рав Шимон бен Леви». Почетные гости неслышно удалились сразу после молитвы. С этого дня они молча присутствовали на каждой Семиной молитве в синагоге.
Окончание следует
Леви ПЕРЕПЕЛИЦА,
Бруклин, Нью-Йорк
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
