Вот уж, действительно
Все относительно —
Все, все, все.
Владимир ВЫСОЦКИЙ
Помните литературного героя Епиходова — двадцать два несчастья? Все бы ничего, будь это только классический персонаж или, в крайнем случае, малознакомый человек, или, на худой конец, кто-то из друзей… Так нет же, прототипом этого литературного шлимазла оказался именно я.
Началось все from the very beginning (звучит лучше, чем «с самого начала»), то есть прямо с родильного дома. Каким-то непостижимым образом нянечки перепутали рожениц во время первого кормления. Благодаря этому к женской груди (не материнской!) я припал раньше самых отъявленных казанов и донжуанов. Это, видно, и определило мой дальнейший рок.
В раннем детсадиковском возрасте (в те времена о kidnaping’е никто не ведал) я мог увязаться за понравившейся мне девочкой из старшей группы, которую уводила домой мама. Следуя за ними на приличном расстоянии, я забредал на другой конец поселка и там в грустной задумчивости стоял у их домика. Тем временем моя матушка рыскала по дворам в поисках утраченного «счастья», со слезами и угрозами в мой адрес.
«Золотым веком» моей способности создавать другим и попадать самому в каверзные ситуации стали школьные годы.
Дети есть дети и в детстве должны переболеть фирменными детскими болезнями. Я не был исключением. Исключительными были последствия (в данном случае моральные) от этих недугов. Популярная среди мальчиков свинка принесла мне поселковую известность. Опухоль в виде нескольких подбородков с повязкой, которая поддерживала эту занимательную «конструкцию», делала меня удивительно похожим на настоящую свинью. Именно поэтому ко мне со второго класса прилипло прозвище Кабан. Оно, это прозвище, было изощренно издевательским и обидным еще и потому, что все отрочество и часть молодости я был предельно тощим, астенического телосложения субъектом. Старшеклассник Колька-рак по этому поводу мне заметил: «У тебя, лопух, грудь, как у воробья… колено». Но школьные кликухи не ведают ни логики, ни времени, ни границ, ни снисхождения. Они, как приговор суда после пятой апелляции, — окончательны.
Здесь я сделаю небольшую остановку в повествовании и введу в сюжет важный персонаж. Зовут его Герка, и он мне нужен для контраста. Потому что Гера — образец собранности, ответственности, трудолюбия и доброго расположения к людям. Если я слонялся по жизненному морю со сломанными ветром мачтами, гребя против течения, то у Герки всегда были и ветер в парусах, и семь футов под килем…
Между тем моя отроческая жизнь продолжалась по заложенному в роддоме сценарию: я выстаивал в очереди полчаса, чтобы услышать обидное: «Квас закончился». Последнюю передо мной кружку выпивал, разумеется, Герка. К школьному завтраку я запаздывал, и мне доставалась самая маленькая булочка, к тому же еще и черствая.
На площадке, где мы играли в футбол, я забывал попеременно школьный ранец, кепку, куртку; терял выданные мамой для какой-то покупки денежки. Герка же везде успевал и все делал отменно. Надо ему отдать должное: дружка он любил и всячески старался оградить меня от меня же… Но не в коня корм!
Со временем мои привычные неудачи стали трансформироваться в маленькие трагедии. В шестом классе я влюбился в одноклассницу и в течение двух лет хранил тайну своей любви. А в восьмом классе уже Олечка влюбилась — естественно, в Герку. Обманутый и покинутый, здесь я уже предстал в роли почтового голубя, который доставлял любовные письма туда и обратно. Вот так и вышло, что добрый Герка, сам того не ведая, похоронил мою тайную страсть.
В любви надо действовать смело,
Задачи решать самому.
И это серьезное дело
Нельзя доверять никому.
Поди знай эту формулу — ведь до «Карнавальной ночи» еще оставался добрый пяток лет.
Жизнь продолжалась, а с нею и мои злоключения. С Герой мы были лучшими учениками в классе. Я втайне соперничал с Геркой, а вот он всегда искренне радовался моим успехам. Оба мы были первыми претендентами на медаль. И тут со мною произошло одно из «двадцати двух несчастий».
В тогдашней средней школе было правило, не терпящее исключений: оценка за поведение априори должна была быть отлично. «Шаг влево, шаг вправо считается побегом», — это крылатое выражение касалось и школьников. Четверка по поведению несла позор семье, а за тройку исключали из школы. Так вот, все мои дружки-товарищи, включая Герку, набрались этих четверок в младших классах и угомонились.
Меня же мой шлимазловский рок угораздил получить эту четверку в десятом классе (бес в ребро — дерзил «классной даме»). Это позорное клеймо лишило бузотера возможности претендовать на медаль.
Получивший награду Герка переживал за друга больше, чем я сам: уж больно был уверен, что без проблем сдам вступительные экзамены в вуз.
Все получилось по законам жанра: Герка поступил без экзаменов, а я их благополучно провалил. Геракл стал студентом, а я «загудел» на воинскую службу.
В армии, благодаря усилиям старшины Голобородько, я перестал ходить в сапогах с торчащими наружу портянками, сваливаться с турника на третьем подтягивании, обнаруживать при разборке-сборке автомата лишние детали, нервничать по поводу очередного наряда вне очереди…
Когда я поступил в институт после армии, Герка уже задумывался об аспирантуре. Наши дружеские отношения еще больше окрепли. Что, впрочем, не сказалось на пропорциях везения каждому из нас.
Я мог купить два десятка лотерейных билетов, и все они оказывались пустышками. У Герки же выигрывал один-единственный лотерейный билет, который ему насильно навязали в качестве сдачи.
Я мог выйти из какого-нибудь «присутственного собрания» и час ловить на морозе такси. Герка же, едва успев выйти оттуда же, в течение трех минут подхватывал водилу и, помахав мне рукой, отправлялся к себе на противоположный конец города. При этом казалось, что зеленый огонек такси издевательски мне подмигивает.
Герка продолжал грызть гранит науки зубами без следов кариеса: защитил кандидатскую, взялся за докторскую. Я пахал по-черному на производстве и сделал неплохую карьеру в рамках пятой по счету и первой по значению графы.
Герка всегда пользовался успехом у женщин и в 27 лет женился на дочери проректора университета, в котором тогда работал. Я тоже не жаловался на отсутствие внимания со стороны женского сословия, и лишь одна из довольно многочисленной женской когорты относилась ко мне с прохладцей. И здесь статистика не срабатывает в мою пользу — та самая единственная оказалась моей женой.
Впрочем, терпения — к потерям ключей, разбросанным вещам, к невынесенному своевременно мусору, немытой посуде и т.д. — ей хватило на три года. Именно после этой «пятилетки в три года» она сбежала, положив начало светлым дням в моей сумеречной жизни…
Так мы и жили долгие годы, скрепленные крепкой мужской дружбой, — радуясь его успехам и по-доброму посмеиваясь над моими многочисленными эскападами в процессе бытия.
Герке не повезло лишь однажды. «Скорая» по вызову его супруги застряла в дорожной пробке. А «скорая помощь» так устроена, что если нет скорости, то и помощь невозможна. Ей, «скорой», не хватило десятка минут, чтобы откачать, спасти друга Герку…
…У меня сейчас хорошая семья, подрастают внуки, есть собственный домик, машина, садовый участок. Я, слава Б-гу, здоров в пределах каждый день обновляющейся нормы — все атрибуты благополучного человека.
Это ли удача? В этом ли счастье? Вероятно…
Временами светлое чело «благополучного человека» туманит мысль о близких и друзьях, кому повезло меньше. Но, как выразился мой давний друг Галилео: «И все-таки она вертится!» — а жизнь упорно продолжается.
Вот и весь сказ.
Алексей ЯБЛОК
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
