Когда разгибается палец

Что плохо на этом свете — что все ломается. Что хорошо — что все можно починить.
Однажды, например, случилось у меня что-то с пальцем. Пытаюсь его согнуть — больно. Пытаюсь разогнуть — еще больнее. Пошел я к врачу. Врач, конечно, внимательно осмотрел мой палец, даже покачал головой.
– Плохо, — говорит, — ваше дело. Болезнь, — говорит, — у вас страшная. Но вы, милок, не впадайте в отчаяние. При нашей современной медицине я вам этот палец в два счета приведу в порядок хирургическим путем.
Тут я чувствую, что весь докторский кабинет потемнел, и горло мое заполнилось сухими опилками.
– Доктор, — заискиваю я, — а нельзя как-нибудь так, чтоб не резать? Ну, там, лекарством или, допустим, массажем его взять?
– Никак невозможно, — отвечает доктор бескомпромиссно. — Нет, голубчик, таких лекарств, чтобы пальцы разгибать. Резать его, тогда сам разогнется!
Назначили мне день и час операции. Прихожу в больницу, и меня сразу, без всякой волокиты, принимает такая обаятельная шатенка по имени Синди. Она подробно у меня все расспрашивает и все заносит в компьютер. Сколько мне лет, и какая у меня страховка, и мочился ли я в детстве в кровать, и как девичья фамилия моей жены, и что я ел на завтрак, и кто я по вероисповеданию. Это на случай, если я начну умирать, чтобы знать, кого звать — раввина или, наоборот, ксендза.
– А теперь, — говорит обаятельная Синди, — вы должны подписать несколько документов. Первый: вы расписываетесь в том, что у вас есть медицинская страховка.
– Слава Б-гу, и не одна, — говорю я гордо. — Моя страховка покрывает жену, ее страховка покрывает меня. Так что живем хорошо, покрываем друг друга как следует.
– Второй документ, — говорит Синди. — Здесь вы расписываетесь в том, что обязуетесь оплатить остаток вашего долга, который не оплатит страховка.
– Погодите, а зачем тогда первый документ, если я обязуюсь платить?
– Вы поменьше говорите и побольше подписывайте, — говорит обаятельная Синди. — А то я так с вами до вечера не расчухаюсь. Документ номер три. Здесь вы расписываетесь в том, что больница не несет ответственности за вашу жизнь. Вот здесь распишитесь.
Я расписался, но тут меня обуяли сомнения. Я говорю вежливо:
– Синди, как же это так получается, что вы не несете ответственности? Значит, если я тут у вас на глазах начну отдавать концы, вы мне никакой помощи не окажете, что ли? Разве это по-человечески?
Синди обиделась.
– Конечно, окажем, — говорит. — Просто полагается такой документ иметь. Наши юристы требуют. На случай, если вы потом на нас в суд подадите.
– Я не подам.
– Чудесно, — обрадовалась Синди. — Тогда подпишите следующий документ — что в случае вашей смерти вы не будете подавать в суд на больницу.
– Как же я могу подать в суд, если я буду уже мертвый?
– Откуда я знаю! — рассердилась Синди. — Надо же, какой въедливый пациент попался! Может, вы загнетесь, не дай Б-г, не до конца. Вот здесь распишитесь. Хорошо. Следующий документ — что наша больница не несет ответственности за вашу одежду и обувь. А этот — что вы не будете предъявлять иск за расходы на дорогу до больницы и обратно. А этот — что вы разрешаете себя оперировать.
– Ну, это вы бросьте, — запротестовал я вяло. — Зачем бы я сюда пришел, если бы не разрешал?
Тут Синди ничего не сказала, но посмотрела на меня таким тяжелым ледяным взором, что я прикусил язык и расписался, где положено.
– Следующий документ особенно важный, — устало говорит Синди. — Тут наши юристы требуют две подписи. Это — что вы не будете предъявлять иск больнице в случае потери пальца.
– Какого пальца?
– Что значит «какого»? Вы что пришли оперировать?
– Палец.
– Вот его самого.
– Хорошенькое дело! — говорю я. — Я, понимаешь, иду к вам с полным доверием, чтобы излечить свой недомогающий палец, а вы его собираетесь вместо этого оттяпать без всякой на то ответственности!
– Никто вам не собирается оттяпывать ваш паршивый палец! — обиделась Синди. — Вам что, бумажку трудно подписать, если наши юристы требуют?
Тут я снова застыдился и подписал бумагу, чтобы не обижать юристов. Следом за ней я подписал, что согласен на местный наркоз. И что согласен на общий наркоз. И что против меня нет судебных тяжб. И что я не менял фамилию за последние десять лет. И что я сдал налоговый отчет за прошлый год. И что я подписал все эти документы добровольно и в здравом рассудке. И что мне известна стоимость операции: восемь тысяч. Это — не считая платы врачу. С ним, дескать, у меня свои счеты, больница к этому не имеет отношения.
– Поздравляю! — говорит Синди. — С бумагами покончено, можете идти оперироваться. Операция будет продолжаться двадцать минут. Потом минут десять посидите в послеоперационной, выпьете чашку кофе и можете ехать домой.
Я говорю:
– Это за что же, — говорю, — восемь тысяч? За двадцать минут в операционной и чашку кофе? Прямо, — говорю, — обдираловка!
Синди соглашается:
– Это правда, — говорит. — Дорого. Но учтите, что половина этих денег идет не на вашу операцию, а на тех бедных больных, которые сами не в состоянии оплатить свое лечение.
– Ага, — соображаю я. — Значит, моя операция на самом деле стоит не восемь, а четыре тысячи, так что ли? Тоже, между прочим, порядочно.
– Да, не дешево, — опять соглашается Синди. — Но учтите, что половина этих денег идет не на саму операцию, а на страховку нашей больницы. Профессиональная ответственность называется. На случай, если вы на нас в суд подадите. Предъявите иск миллионов на двадцать — кто будет платить?
– Я же подписал, что не буду предъявлять иск. Вы сами велели.
– Мало ли кто что подписал! Подумаешь, велика важность — бумажка. Если кто захочет вчинить иск, он ни на какую свою подпись не посмотрит. Так что наши юристы вашу подпись вообще во внимание не принимают.
– Зачем же я подписывал?
– Юристы требуют.
– Ну ладно, — говорю. — Значит, на самом деле моя операция стоит не четыре тысячи, а только две, что ли?
– Что-то около этого. Хотя вообще-то половина этих денег идет не на операцию, а на содержание нашего юридического персонала.
– Ага. Получается уже одна тысяча.
– Правильно. Причем половина этих денег идет на накладные расходы. Знаете, реклама, народное просвещение и все такое. Остается пятьсот. Не такая уж большая цена, если учесть наше современное оборудование и высокую квалификацию нашего персонала. Будьте здоровы.
Тут Синди нажала кнопку, и ко мне сразу подлетают две симпатюшечки в синих халатах, хватают меня под руки и ведут внутрь больницы. И там, вдали от посторонних взглядов, они меня переодевают в стерильную распашонку, кладут на кровать, у которой вместо ножек оказываются колеса, и везут дальше по прохладным коридорам. Я говорю:
– Эй, девушки, ну-ка остановите ваше транспортное средство. Я еще сам ходить не разучился. Я еще вас обеих могу отнести, куда скажете.
Симпатюшечки говорят:
– Лежите и не наводите своих порядков. Тут вам ходить запрещено с целью охраны нашей профессиональной ответственности. Вот выйдете из больницы — там и ходите хоть до инфаркта. Там мы за вас не отвечаем.
И вкатывают меня в операционную. А тут все сияет — прямо загляденье. Вокруг какие-то трубки, приборы и приспособления со всякими этакими светящимися цифрами и экранчиками. И все оно так интимно мигает и пощелкивает и источает запах невиданной чистоты. И тут открывается боковая дверь и входит мой доктор, а за ним еще один джентльмен, без халата, но в темном костюме и при галстуке. Доктор говорит:
– Познакомьтесь, пожалуйста. Это наш юрист, мистер Лоер. Он будет присутствовать при операции и следить за выполнением законности. А это наш пациент, которому мы сейчас будем оперировать ногу.
Я говорю:
– Не ногу, а палец на руке.
Мистер Лоер тут сразу не сплоховал и говорит:
– Ага! Пациент добровольно отказывается от операции ноги и добровольно соглашается на операцию пальца. Пусть распишется.
Доктор говорит:
– Ну да, конечно же палец, это я вас с другим больным перепутал. Какой наркоз предпочитаете — местный или общий?
– Давай общий, — говорю я. — Гулять так гулять.
Мистер Лоер говорит:
– Лично я, — говорит, — не рекомендую общий наркоз. Мало ли, может, в процессе операции нам понадобится сделать пациенту какое-нибудь разъяснение закона. Или задать ему какой-нибудь важный вопрос.
– Ну что ж, тогда местный, — говорит доктор. — На какой руке палец болит?
– На правой.
– Минуточку, — опять вмешивается мистер Лоер. — Какой рукой вы пишете?
– Правой.
– В таком случае, — говорит мистер Лоер, — местный наркоз я тоже не рекомендую. Мало ли, может, пациент в процессе операции должен будет срочно расписаться на каком-нибудь важном документе.
– Так, — говорит доктор. И смотрит на меня жалостливо, но при этом во взоре его нет ни малейшего колебания.
– Ну это уж дудки, — говорю я и быстро засовываю обе руки под зад. — Без наркоза не дамся. Нашли дурака. Что я вам — Зоя Космодемьянская?
На это мистер Лоер ничего не сказал. Только отозвал доктора в сторону, немного пошептался с ним и смылся. Смылся, конечно, вежливо. Пожелал всем иметь хороший день, попрощался и слинял. А я лежу на этой самоходной кровати и стыну от страха.
Доктор мой говорит печально:
– Я, — говорит, — извиняюсь, но операция отменяется. Наш юрист, — говорит, — не рекомендует вас оперировать. Он оценивает вас как пациента с высокой степенью риска.
При этих словах я окончательно заледенел.
– Доктор, — шепчу, — скажите правду. Сколько мне остается жить?
– При чем тут ваша жизнь! — сердится доктор. — Этой вашей жизни, над которой вы так унизительно трясетесь, ничего не угрожает. Тут дело серьезнее. Наш юрист считает, что вы, судя по вашему скандальному поведению, есть потенциальный истец, который может подать на нас в суд и тем нанести больнице непоправимый финансовый ущерб. Поэтому он считает, что с вами лучше не связываться.
Я говорю:
– Сволочь он, — говорю, — ваш мистер юрист. Из-за его бюрократической перестраховки теперь честный человек должен страдать несгибанием пальца.
Доктор говорит:
– В чем-то я с вами даже согласен, хотя, с другой стороны, мистер Лоер тоже по-своему прав. Но раз уж вас все равно нельзя оперировать, тогда я вот что посоветую. Как придете домой, примите аспирин. Через два часа примите еще одну таблетку. Всего хорошего, заходите почаще.
Послушал я доктора. Вернулся домой, принял аспирин. Жду час, жду два. Сгибаю палец — почти не больно. Принял я вторую таблетку. Подождал еще немного, сгибаю палец — совсем не больно. Прошел.
Ну, думаю, дела! Хорошо мистер юрист вовремя подвернулся, уберег меня от операции. Хороший человек мистер Лоер. Зря я его ругал. Пожалуй, вообще всех врачей надо из больниц разогнать. Пусть там одни юристы командуют.