Еврейский Мир

В преддверии 20-й годовщины путча Михаил Горбачев в интервью Der Spiegel рассказал о своем восхождении к вершинам власти, участии в рекламных кампаниях и последствиях политики Владимира Путина.

«Политика — моя вторая любовь. Первая — Раиса», — так Горбачев объясняет свое нежелание уходить на покой даже после третьей за последние пять лет сложной операции. По его словам, он не собирается уходить из политики, она его «мобилизует».

На заседании Политбюро в марте 1985 года министр иностранных дел СССР Андрей Громыко преодолел «ревность», которую испытывал к Горбачеву, и предложил его кандидатуру на пост генсека. Он был «очень умным и серьезным человеком» и «разглядел приметы времени», убежден собеседник Der Spiegel. В пользу Горбачева, по его мнению, говорил и тот «важный опыт», который он приобрел, работая при больном Анатолии Черненко.

По воспоминаниям Горбачева, однажды, еще при жизни Черненко, группа секретарей обкомов вышла на него со следующим заявлением: «Старики тут опять хотят возвести на трон своего — если они пойдут на это, то мы их сметем». Уже после смерти генсека, за полчаса до решающего заседания Политбюро Горбачев встретился с Громыко и сказал ему: «Положение серьезное, люди требуют перемен. Их нельзя откладывать, хотя это рискованно и даже опасно. Я бы хотел, чтобы мы в этой обстановке действовали вместе». Громыко ответил, что полностью с оценкой ситуации согласен и принимает предложение о совместных действиях.

В ту же ночь, вернувшись на дачу, Горбачев посоветовался с женой. Разговор состоялся во время прогулки — важные вопросы в помещении обсуждать было нельзя. Когда Горбачев после отставки выезжал из московской квартиры, в стенах обнаружили «огромное количество проводов. Оказывается, меня подслушивали всегда».

«Я бы и сегодня точно так же начал перестройку», — сказал политик. Замечание корреспондента, что у него не было «плана» преобразований, Горбачев парировал следующим образом: «Если бы у меня был план, то я бы с ним тут же очутился в Магадане… Начинать надо было с того, чтобы вывести народ из оцепенения. Ведь партийной номенклатуре перестройка была ни к чему, каждый из них имел свое «корыто»… Поэтому в первую очередь нам нужна была гласность, открытость. Она и стала дорогой к свободе». По китайскому пути — капиталистические реформы в экономике при сохранении коммунистического строя — Горбачев не пошел потому, что «все страны разные».

Обвинение в недооценке национального вопроса Горбачев отвергает. Кровавые события в Тбилиси и Вильнюсе произошли без его ведома, утверждает он: «Конечно, возникает вопрос: а что же ты за генеральный секретарь такой был, если ты об этом не знал? Это намного более тяжкое обвинение». Для собеседника Der Spiegel «сегодня очевидно, что в руководстве КГБ были силы, которые хотели упредить политическое решение» ситуации в Литве силовыми методами.

«Союз был разрушен против воли народа, и делалось это совершенно осознанно, при участии российского руководства, с одной стороны, и путчистов — с другой», — полагает Горбачев. Он по-прежнему считает, что Советский Союз можно было спасти от распада и после путча. Вот как Горбачев обосновал целесообразность сохранения СССР: «За десятилетия все переплелось: культура, образование, языки, экономика — все. В Прибалтике собирали автомобили, на Украине — самолеты, и мы до сих пор не можем обойтись друг без друга. И население триста миллионов — это тоже был плюс».

Августовский путч 1991 года Горбачев считает реакцией «противников перестройки» на «поражение», которое заключалось в том, что на 20 августа было назначено подписание нового союзного договора. Свое решение именно в это время отправиться в отпуск политик объяснил следующим образом: «Я думал, нужно быть идиотом, чтобы в такой момент пойти ва-банк — ведь сметет их самих. Но, к сожалению, это и правда были идиоты, они все испортили. А мы — «полуидиоты», в том числе и я. За все эти годы я был измотан, устал до предела. Но мне не нужно было уезжать в отпуск. Это ошибка».

По поводу Беловежских соглашений он сказал следующее: «Ельцин и компания действовали, по сути дела, тайно, скрыто, вопреки Конституции». Силовые действия в этой ситуации могли бы привести к гражданской войне, полагает Горбачев, а «страна оказалась в состоянии шока», никто не понимал, что это за «Содружество Независимых Государств», к тому же «все выглядело безобидно… Только потом люди увидели: большой страны не стало». Ельцин был «очень самоуверенным… страшно любил власть, был вспыльчив и честолюбив… Он считал, что его недооценивают. Обижался. Надо было отправить его послом в банановую республику, чтобы он там курил кальян — в тишине и покое!»

Горбачев, по его словам, жалеет, что ему не удалось избежать кровопролития, «вовремя решить вопросы с партией» и правильно оценить стремление национальных республик к самостоятельности.

О современной ситуации в российской политике он сказал следующее: «Я поддерживал Путина в первый период его президентства, да и сейчас во многом поддерживаю. Но меня тревожит то, что делает партия «Единая Россия», которую возглавляет Путин, и то, что делает правительство: они хотят сохранить статус-кво, нет никакого продвижения вперед. Даже напротив: они тащат нас назад, в прошлое, в то время как стране срочно нужна модернизация. «Единая Россия» подчас напоминает старую КПСС… Путин хочет остаться у власти. Но не для того, чтобы, наконец, решить наши насущные проблемы — образование, медицина, бедность. Народ не спрашивают… Медведев — образованный человек. Он накапливает опыт. Но нужны силы, на которые он мог бы опереться… Трудно, болезненно, но демократия в России будет прогрессировать. Диктатуры уже не будет. Возможны авторитарные рецидивы. Потому что мы, как мне представляется, прошли еще полпути».

Горбачев не видит ничего зазорного в том, что снимается в рекламе: «В России многие получают деньги преступным путем. Я их зарабатываю. А как иначе будет работать мой фонд? Государство не дает нам ни копейки». На финальный вопрос корреспондента: «Почему в России так много тех, кто вас не любит?» Горбачев ответил: «Я этого не чувствую. Наоборот, все эти трудные годы я ощущаю поддержку».