Как-то ранним осенним утром несколько лет назад, когда наши люди еще занимались экспортом машин в страны СНГ, я сел на автобус компании «Питер Пен» и отправился в глубинку штата Пенсильвания, не помню, куда точно, смотреть очередную «Камри», «Субару» или что-то еще. Дорога была неблизкая, с остановками во всех попадающихся на пути городках. Когда автобус въезжал из Нью-Джерси в Пенсильванию, в нем осталось человек пять-шесть. Водитель, брюнет лет 60, оказался очень веселым и разговорчивым человеком, что называется, душа компании. А на переднем пассажирском сиденье очутилась, случайно или нет, интересная блондинка — женщина скандинавского типа лет 50.
Что может быть лучше в дороге, чем хороший попутчик? Водитель и блондинка понемногу, но с ускорением, завели беседу о жизни, о работе, о политике, иногда спрашивая мнение других пассажиров, чтобы не придавать беседе слишком близкий характер. Оказалось, что водитель был женат раза три или четыре и в данный момент опять свободен от уз брака. Шоферит не часто, по вызову, когда не хватает штатных водителей на такого рода периферийные рейсы. Но, сразу заметил водитель, у него достаточно других предложений, вот, например, на стройку во Флориде; и в доказательство своих слов набрал на мобильнике номер телефона некоего Джима — босса из солнечной Флориды. Похоже, что босс Джим не ждал звонка от водителя — разговор закончился быстро и явно без трудового соглашения. Но водитель не унывал и продолжал бодро крутить баранку.
Становилось, однако, похоже, что энтузиазм водителя по поводу дружбы с блондинкой начал немного пугать ее. Во время одной из остановок, когда водитель вышел из автобуса, она позвонила домой и стала рассказывать, какой ей попался «сумасшедший» водитель, и что она уже устала от его рассказов и потока энергии, которую водитель излучал в ее направлении.
Дорога петляла по Аппалачским горам вверх-вниз, порывы ноябрьского ветра сотрясали автобус; пассажиры поутихли и смотрели в окна на мелькающие за окнами леса, покрытые желто-красной осенней листвой, и редкие поселения.
Глубинка Америки — сонная провинция. Вдруг мне на глаза попалась вывеска магазина со знакомой со времен челночных бизнес-поездок в Польшу вывеской «Кевбасы». Через некоторое время — опять магазин «Кевбасы». Я заметил оставшимся в автобусе пассажирам, что, наверно, в этих местах живут польские люди. Блондинка подтвердила мою гипотезу, и оставшиеся поделились с попутчиками всем, что знали о Польше и поляках, в основном это сводилось к тому, что в магазине «Кевбасы» продают хорошую колбасу.
После некоторой паузы в разговоре водитель вдруг заметил, что он наполовину поляк, а наполовину еврей. Я заинтересовался. Он продолжил: «Мой отец был польский нацист (polish nazi), а мать — еврейка из Германии. Они поженились после войны и уехали в Канаду». Как-то отрешенно и неторопливо водитель стал рассказывать, что мать заставляла его носить, как он выразился, смешную одежду, ермолку и рубашку с веревочками, ходить в еврейскую школу и читать книжки на странном языке. В голосе его была какая-то легкая грусть и недоумение — наверное, от непонимания, зачем все это было нужно его матери. Говорил он как бы мимоходом, и пассажиры не обратили особого внимания на эту историю, так как не знали точно, о чем он рассказывает, и быстро перешли на другую тему.
Я задумался. Явное одиночество, беспокойство и какая-то потерянность водителя нашли внезапное и грустное объяснение. Я представил его мать, каким-то образом выжившую в гитлеровской Германии, которая приехала в Канаду с мужем — бывшим польским нацистом (чего не случалось в те времена?!), старавшуюся дать своим детям традиционное еврейское образование в далекой стране, чтобы цепочка семейных традиций не прервалась войной и расстоянием от обжитых еврейских штеттлов. Пыталась, наверное, сделать так, чтобы дети выросли евреями и продолжали традиции предков в Новом Свете. Но какие-то причины — то ли отсутствие еврейской общины, то ли веселые 60-е, с их рок-н-роллом и наркотиками — помешали этому, и было ясно, что водитель ушел из иудаизма давно.
Мне стало жаль водителя — он оставил дар еврейства, который судьба и его мать предлагали ему, и в свои 60 с лишним жил как перекати-поле, перебиваясь случайными заработками, без семьи и детей. В глубине души он, наверное, понимал, что жизнь могла сложиться иначе — интереснее, счастливее, радостнее.
Готовясь выходить, я вдруг решил оставить на сиденье листок с копией молитвы «Шалом» (Мир) из «Амиды», который лежал в моем карманном молитвеннике «Минха-Маарив» (дневная и вечерняя молитвы). Утренняя молитва «Шалом» отличается от других, но утренний молитвенник гораздо объемнее, поэтому у меня была эта вставка, чтобы я мог читать утренний вариант «Амиды».
Решение пришло внезапно. Я знал что водитель, убирая автобус, найдет этот листок, узнает если не молитву, то хотя бы эти буквы. Я надеялся, что на каком-то подсознательном уровне эти буквы, алеф-бейт, вернут ему воспоминания детства, семейного тепла и радости. Я понимал, что этот листок не даст немедленного эффекта выигрышного лотерейного билета — но надеялся, что произойдет какое-то чудо, и водитель… Чудеса иногда принимают самые неожиданные формы.
P.S. В ту поездку я купил хорошую «Субару-Форестер», которую продали, наверное, тоже хорошо, точно не знаю — эсэнгэшные партнеры все равно кинули меня, согласно их обычаям. А «Амиду» я знаю теперь на память — все варианты. Шалом!
Леви ПЕРЕПЕЛИЦА,
Бруклин, Нью-Йорк