«Если человек даст обет Б-гу или поклянется клятвой…» (30:3).
…Попрошайка стоял на краю тротуара у перекрестка. Когда включался красный свет, он не спеша обходил вереницу автомобилей и собирал мелочь себе на пропитание. Кто сколько подаст — кто десять центов, а кто и полдоллара. Вдруг прямо рядом с ним затормозил большой роллс-ройс. Дымчатое стекло у заднего сиденья немного опустилось с мягким электрическим шорохом, и в проеме появилась рука в белой лайковой перчатке с хрустящей стодолларовой ассигнацией. «Это тебе», — донесся приглушенный не то мужской, не то женский голос из недр роллс-ройса.
Попрошайка не верил ни своим глазам, ни ушам: «Что-что?» Он оглянулся вокруг и, убедившись, что никто не прячется за его спиной, робко переспросил: «Вы говорите мне?»
«Ну да! — в голосе из роллс-ройса послышалась нотка нетерпения. — Бери же наконец!» Попрошайка вплотную придвинулся к машине, все еще опасаясь, что с ним хотят сыграть злую шутку. Вот он сейчас протянет руку, а рука с ассигнацией спрячется, и роллс-ройс рванет вперед.
Он протянул руку — купюра не исчезла — и медленно взял ассигнацию кончиками пальцев. В тот же момент пальцы в белой лайке разжались, рука ушла в тень проема, стекло плавно закрылось с мягким щелчком, и машина тронулась с места.
Внезапно разбогатевший попрошайка еще долго стоял у перехода, с глупой и счастливой улыбкой на лице глядя вслед своему безымянному благодетелю или, может, благодетельнице.
На следующий день, когда он стоял на прежнем месте у перекрестка, в тот же час, что и накануне, к нему подкатил роллс-ройс. Снова приспустилось заднее дымчатое стекло, и из проема высунулась та же рука в белой перчатке со стодолларовой купюрой. Попрошайка не верил своему счастью. Он протянул руку и на этот раз смело взял хрустящую бумажку. Окно закрылось, машина уехала. Его радость была велика, хотя и несколько меньше, чем накануне.
Назавтра повторилось то же самое… Так продолжалось целый месяц, изо дня в день. Роллс-ройс тормозил у тротуара ежедневно в один и тот же час, и рука в перчатке одним и тем же механическим жестом протягивала попрошайке стодолларовую ассигнацию.
Но вот однажды роллс-ройс подкатил к светофору, но рука с деньгами не высовывалась из окна. Подождав несколько секунд, попрошайка вежливо постучал костяшками пальцев по дымчатому стеклу. Стекло не опустилось. Тогда он постучал сильнее. Никакой реакции. Попрошайка рассвирепел. Он стукнул кулаком по кузову и заорал: «Где мои сто долларов?!»
«Если человек даст обет Б-гу…» Мидраш так комментирует этот стих из сегодняшнего раздела: «Человек не знает, сколько времени ему отведено в этом мире». Странный вывод. Какая связь между «обетом Б-гу» и продолжительностью жизни?
В Талмуде (трактат «Недарим», 10) сказано: когда человек дает зарок принести жертву Б-гу, он должен очень точно сформулировать свое посвящение. Нельзя сказать: «Б-гу — приношение». Правильная формула такая: «Приношение Б-гу».
Какая разница? Разве от перестановки слов меняется смысл? Нет, не меняется, но есть опасение, что, произнеся святое Имя Всевышнего, человек не сможет закончить фразу, не скажет «приношение». И тогда получится, что он произнес Имя Б-га зря, нарушив одну из Десяти заповедей.
Комментаторы объясняют, что речь идет о совершенно невероятной, но теоретически возможной ситуации, когда человек, произнеся первое слово фразы, мгновенно умирает, не успев закончить ее.
Таков смысл приведенного мидраша. Ни один человек не знает, что случится с ним в следующую секунду, когда прервется его жизнь. Поэтому он должен осторожно формулировать свои обеты и зароки, к которым еврейский закон относится очень строго.
Уместно, однако, спросить, почему Талмуд обсуждает столь редкостную ситуацию. В самом деле, сколько людей падало замертво в середине фразы, не успев договорить свою клятву? Лично я не слышал ни об одном таком случае.
Нет, тут все гораздо глубже. Многие из нас считают жизнь не подарком свыше, а рутиной. Как будто мы еще до рождения заработали себе право на счастье и долголетие. Вот почему мы жалуемся на Б-га, когда узнаем о чьей-то «безвременной» кончине.
Но жизнь — это именно подарок, благо, которое никто из нас заранее не заслужил. Каждая ее секунда, каждый наш вздох — это еще одна стодолларовая ассигнация. При таком восприятии жизни внезапная смерть посреди фразы уже не будет нам казаться чем-то невероятным и, тем более, несправедливым.
Тот же меч и те же камни
«…И Билама, сына Беора, убили мечом» (31:8).
Как сообщают комментаторы, еврейские ополченцы, участвовавшие в войне с мидьянитянами, убили Билама (Валаама), безуспешно пытавшегося проклясть сынов Израиля в разделе «Балак», тем самым мечом, который Яаков воткнул в каменный холм возле обелиска на границе Эрец Исраэль. В конце раздела «Ваеце» (книга «Берешит») Яаков и Лаван воздвигли эти холм и обелиск как свидетельство их примирения после яростной, хотя и скрытой вражды.
Они поклялись тогда, что тот, кто перейдет границу, чтобы причинить другому зло, будет забросан камнями из этого холма и казнен этим мечом.
Со временем из этих камней была построена ограда, мимо которой Билам, прямой потомок Лавана и его идейный преемник по части ненависти к потомкам Яакова-Израиля, ехал на своей говорящей ослице с намерением проклясть евреев по заданию Балака, царя Моава. В том эпизоде ослица увидела перед собой ангела, преградившего им путь, и резко свернула с дороги, прижав Билама к ограде и сломав ему ногу.
То был первый акт наказания за нарушение договора. Вторым и последним актом стал карающий удар меча Яакова, от которого Билам уже не оправился.
Оцените пост
(голосовало: 4, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
