www.zelikm.com — »Евреи глазами именитых друзей и недругов»
Не всем известно, что Илья Ильич Мечников (1845–1916), 95-и летие смерти которого будет в июле с.г., по матери был евреем.
Эмбриолог, бактериолог, патолог, иммунолог, зоолог и антрополог, один из основоположников сравнительной патологии, эволюционной эмбриологии, иммунологии и микробиологии; создатель научной школы; член-корреспондент (1883) и почетный член (1902) Петербургской АН, лауреат Нобелевской премии (1908) — родился в имении Панасовка, в деревне Ивановка, что на Украине, неподалеку от Харькова. Илья был четвертым по счету сыном и последним из пятерых детей у своей матери, в девичестве Эмилии Львовны Невахович. Эмилия Львовна происходила из купеческого сословия. Ее отец — богатый еврей, принявший в последние годы жизни лютеранство, — переехал в Петербург, отошел от дел и занялся философией и литературой. Он был вхож в литературные круги столицы, знаком с Пушкиным и Крыловым. Труды Мечникова относятся ко многим областям биологии и медицины. Он разрабатывал вопросы сравнительной эмбриологии (1866–86) и был (вместе с А. Ковалевским) ее основоположником; предложил оригинальную теорию происхождения многоклеточных животных («Теория фагоцителлы», 1879–86); открыл явление фагоцитоза (1872) и развил на этой основе сравнительную патологию воспаления (1892) и фагоцитную теорию иммунитета (1901); заложил основы эпидемиологии холеры, брюшного тифа, туберкулеза и других инфекционных заболеваний.
О еврейском происхождении матери Мечников узнал сравнительно поздно и, по свидетельству очевидцев, проявил к этому большой интерес. Он видел то, к чему приводила антисемитская политика Российского правительства и не скрывал своего отрицательного отношения к этому. Находясь в Париже, Мечников получил предложение вернуться на родину. Вот, что он ответил на это предложение ( Цитата из беседы с сотрудником журнала “Вестник Европы”, 1913 г. Источник: И. И. Мечников, Страницы воспоминаний, Сборник автобиографических статей. Составитель А. Е. Гайсинович, 1946 – А.З.):
»Я действительно получил от одного из профессоров Института экспериментальной медицины письмо, в котором затрагивалось, как отнесусь я к предложению занять место директора института – предложению, мысль о котором возникла в соответствующих кругах. В письме было высказано уверение, что согласие мое было бы встречено с удовольствием всеми, в том числе моими будущими товарищами по работе… Выждав некоторое время, я ответил отказом. Я отклонил совершенно категорически мысль о переезде в Петербург. Причины? Их несколько. Во-первых, мне недавно минуло 68 лет. В эти годы вообще поздно становиться на новые рельсы и брать на свои плечи ту усиленную работу, которая связана с подобной переменой. Имеются, во-вторых, специальные причины, мешающие мне стать именно на русские рельсы. Я не интересуюсь политикой или интересуюсь ею весьма мало. Я ею никогда не занимался и не занимаюсь. Но зато я интересуюсь наукой и нуждами научной работы и не могу не защищать их от вторжения политики; я предвижу поэтому ряд неизбежных конфликтов, из которых я в Петербурге никогда бы не выбрался. Вы говорите, что я мог бы поставить свои условия и стать вне политики? Все равно я оказался бы внутри ее…
Начать с того, что я не был бы, как здесь, свободен в выборе моих товарищей и учеников. Здесь, в Париже, у меня составился круг учеников и товарищей по работе, вместе с которыми мы
трудимся над решением ряда вопросов. Я не вижу оснований да и не считаю желательным прекращение этого сотрудничества. Между тем я не могу рассчитывать на то, чтобы, например,
докторам Безредка и Вольману были предоставлены места в институте, так как д-р Безредка и д-р Вольман – евреи. Оба они даровитые ученые, пользующиеся известностью вследствие своих
работ, своих несомненных заслуг, но они – евреи, и потому двери института были бы для них закрыты, как оказались они закрытыми для другого моего ученика, д-ра Бардаха, тоже еврея. Я
рекомендовал д-ра Бардаха в институте в то время, когда подбирался первый контингент профессоров. Рекомендация моя успеха не имела, и наука потеряла даровитого работника,
принужденного заниматься частной медицинской практикой, вместо того, чтобы следовать своему призванию. С меня довольно и этого опыта… Да дело и не в одной национальной политике. У нас
можно быть и не евреем, можно быть даровитым ученым и остаться за флагом. И можно быть бездарным и малозначащим человеком и получить профессуру. Насколько я слежу за за
деятельностью министерства народного просвещения, я нахожу ее направленной к ущербу науки в России. Это мнение мое сложилось на основании общеизвестных фактов, а также на основании
личного опыта. Я имею в виду назначения на профессорские должности моих бывших слушателей и учеников. Зная их относительные достоинства, я могу утверждать, что некоторые из этих
назначений относятся к лицам, научный ценз которых очень низок. Очевидно, назначения эти были вызваны соображениями, посторонними науке. Здесь, в Париже, мы работаем в условиях полной
автономии; единственный критерий, признаваемый нами, это научная ценность работника; научной работы в иных условиях я принять не могу. Вот почему я и считаю за лучшее остаться в Париже, где моя лаборатория открыта для всех русских ученых, желающих работать и способных работать. Здесь они – у себя. В Петербурге я этих условия им дать бы не мог».
Умер Илья Ильич в Париже 15 июля 1916 года в возрасте 71 года после нескольких инфарктов миокарда. Он завещал своё тело на медицинские исследования с последующей кремацией и захоронением на территории Пастеровского института, что и было выполнено.
Закончить своё повествование хочу словами другого всемирно известного учёного Академика Н.Ф.Гамалея: «Пройдут десятки лет, человечество научится побеждать рак, проказу и многие другие
неизлечимые болезни, и люди всегда будут с благодарностью вспоминать светлое имя великого русского естествоиспытателя И.И. Мечникова, который положил блестящее начало делу борьбы за здоровье человека». От себя добавим, будут помнить светлое имя учёного с еврейским происхождением, которым могут гордиться как русские, так и евреи. И вполне заслуженно.
Простите, но я не совсем понимаю, каким образом Мечников может быть гордостью евреев, если его дед Невахович крестился ещё до рождения дочери Эмилии — матери Мечникова. Тогда им уже скорее молдоване должны гордиться. Ведь по линии отца он происходил из старинного молдавского боярского рода, восходящего к самому Милеску-Спэтару. Но к евреям он, Вы уж простите, не имел ну никакого отношения…
А что же тут непонятного: бабушка и мать Мечникова были еврейки — следовательно Мечников — еврей, независимо крестился его дед или нет. Или Вы хотите спросить, за какие такие его заслуги мы должны им гордиться? Самое интересное, что если бы сам Мечников крестился, он все равно оставался бы евреем! Как и Карл Маркс!
А если мы начем исключать евреев из евреев, следуя какой-то новой теорией-ревизией в определении еврейства, то мы закончим плохо: нам придется выгонять из наших рядом Энштейна, а вот Берни Мэйдоффа оставить.
A почему Вы так уверены в том, что бабушка Мечникова была еврейкой? Ведь мы же ничего не знаем о жене Неваховича. Лидер аскалы, закончивший переходом в лютеранство, спокойно мог быть женат и на гойке… 😉
Я не уверен, но хочется….
Серьезно: Конечно, я не уверен, но мы все не особенно уверены и в обратном.
Что мы знаем точно: мать — еврейка, пока не найдутся другие факты и доказательства. А нужно ли их искать?
Вот я сегодня смотрел игру Надала и, вспоминая ассимиляцию евреем в Испании, во мне возникло подозрение…..
Доброго Вам сна
бъют не по паспорту, а по морде говорили в ссср.
Мечников это видимо понимал, или чувствовал.
Еврей — это пожизнено…