Время фантастически быстротечно. И чем дольше живешь, тем с большей и радостью, и печалью вспоминаешь дорогих людей, дорогих друзей, которых уж давно нет. Счастлив, что знал их, горюешь, что никогда более, во всяком случае в этой жизни, не суждено увидеть их, улыбнуться им, пожать руку.
Давно собирался и вот наконец собрался написать об Александре Гинзбурге. Я довольно близко знал Алика (иначе его никто не называл) и работал с ним в «Русской мысли» в Париже. В последние годы жизни он не был слишком счастлив. Борьба за свободу человеческой личности, а ей он посвятил все сознательные годы своей жизни, не принесла ему в полной мере ощущения победы. Да и сам он не оказался по-настоящему востребованным новым временем. Верно: Советский Союз развалился, коммунизм рухнул, но на руинах прошлого не возникло того будущего, за которое так подвижнически боролся Алик.
Приехав летом 90-го года в Париж, я уже в начале 91-го года начал вести шахматный отдел в «Русской мысли». Сегодня, когда эта известная эмигрантская газета переживает отнюдь не лучшие времена, можно вспомнить, что в начале и середине 90-х годов газета была на пике своей славы. Достаточно вспомнить, что главным редактором газеты была Ирина Алексеевна Иловайская, виднейший деятель русского зарубежья, человек высочайшей культуры и образованности, свободно говорившая на шести языках. Для Ирины Алексеевны слово «коммунист» и все от него производные были ругательными. Родилась она в Сербии в 1924 году в семье белоэмигрантов. Из Сербии Иловайские переехали во Францию. Я всегда удивлялся тому, что Ирина Алексеевна говорила по-русски так же, как и я, родившийся на Арбате. Ведь она никогда не жила на родине своих предков и впервые отправилась в Москву только после августовского путча 1991 года. То есть когда ей было почти под семьдесят!
Под началом Ирины Алексеевны работал Алик Гинзбург и его жена Арина. Алик делал еженедельные, обычно на две полосы, обзоры «Хроника текущих событий», а Арина была замом Иловайской. Об Арине, наверное, стоило бы написать отдельно, но вкратце скажу, что эту милую женщину я всегда воспринимал как декабристскую жену. Всю жизнь она посвятила Алику, который большую часть отпущенного ему в СССР времени провел в большевистских острогах. Арина писала ему письма, ездила в места его ссылок, держала связь между Аликом и остальным миром.
В то время, о котором я пишу, в «Русской мысли» сотрудничали замечательные авторы. Могу вспомнить среди них Михаила Геллера, Александра Некрича, Ивана Толстого, Григория Померанца… Но даже на их фоне Алик Гинзбург стоял особняком. И дело было не только в том, что он был сначала мучеником, а потом героем борьбы против советского режима. Нет, самое главное в том, что он обладал такими качествами души, которые, как теперь любят говорить, дорогого стоят. Поражали его скромность, неприхотливость для себя, исходившие от него теплота, искренность, неколкая ирония. И, прежде всего, его отличало желание всегда помочь.
Собственно говоря, именно Помощь — пишу это слово с большой буквы — была именно тем, что он хотел сделать для замордованных людей, забитых в угол в своей стране. За них он и отсидел столько лет в тюрьмах. Пока мы, отогреваясь на наших кухнях, вели диссидентские беседы, Алик «мотал сроки» под конвоирским оком в ссыльном российском захолустье.
А ведь Алика не отличало здоровье Портоса. В 91-м году в Париже его поместили в больницу, где ему сделали сложнейшую операцию, и он остался без легкого. Вот во что обошлись ему ссылки. Чего только стоила каторга на мордовском стеклошлифовальном заводе, когда в легких оседала стекольная пыль!
Как и многие, я видел от Алика только добро. Никогда не забуду, как Алик, начавший ездить в Москву после развала СССР, привозил мне шахматные книги. Или как он хотел помочь мне получить невыплаченный гонорар за перевод для одного лондонского издательства учебника Каспарова. Нашел для меня в Париже и Лондоне людей, обещавших помочь мне. Поняв, в конце концов, что все бесполезно, сказал мне «по-шахматному»: «Знаешь, больше, чем на ничью, с ними рассчитывать ты не можешь. Выброси ты это из головы…»
Помню и такое. Я узнал, что Каспаров провел сеанс одновременной игры в Иерусалиме, и одним из его противников был Натан Щаранский. Случилась сенсация: великий диссидент победил великого чемпиона! Захотелось написать на эту тему статью, и даже придумал вроде бы неплохое название: «Есть такая партия!». Но закавыка была именно в том, что у меня не было записи поединка между Каспаровым и Щаранским. Попросил пособить Алика. Он прямо при мне из своего кабинета позвонил в Иерусалим Щаранскому, и тот продиктовал мне по телефону всю партию.
Наверное, если что-то выделить в Алике Гинзбурге, то меня поражали два момента. Во-первых, эта его доброта — при том, что он испытал в лагерях и тюрьмах, где столкнулся, уверен, не с лучшей частью человечества. Только настоящий человек может выйти из такого смрада душевно живым! И во-вторых, если учесть, что Алик посвятил много лет борьбе за идеалы свободы, идеалы, как мне кажется, едва ли осуществимые хотя бы в самом отдаленном будущем, то его можно было бы считать романтиком. А на самом деле для него была дорога, прежде всего, правда факта, достоверность, чувство реальности, быль, а не витание в легендах. И этому у него можно было только учиться. Вспоминаю замечательные слова Пастернака:
Вы к былям звали собеседника,
К волне до вас прошедших дней,
Чтобы последнею отцединкой
Последней капли кануть в ней.
Сейчас говорят, что Рейган свалил коммунизм. Вполне верно. Лучше сказать, что он поставил решающую точку. Коммунизм свалили такие люди, как Щаранский и Гинзбург, Григоренко и Буковский. Именно они и другие диссиденты подточили основание гнусного советского режима. Отдавая всем им должное, все же скажу, что Алик, в отличие от, скажем, Щаранского, предпочитал карьере жизнь в тени и потихонечку работал в «Русской мысли», делая, как бы между прочим, великолепные политические обзоры. Но, видимо, дух борца в нем никогда не угасал. В конце концов, отношения между ним и Иловайской испортились, и он был вынужден уйти из газеты. Иловайская полагала, что во Франции нарушалась демократия, когда во время очередных президентских выборов Ле Пен получил меньше часов для телевыступлений, чем Ширак. Алик же, ярый противник любого проявления шовинизма и, понятно, Ле Пена, считал, что французский националист вообще не заслуживает телеэкрана.
В последние годы жизни он был явно разочарован, выглядел подавленным — и от болезни, и от того, что происходило с миром. «Перестань хорохориться, Лев, — говорил он мне, когда я заводился по поводу всяких несправедливостей жизни. — Ничего не поделаешь. Собирай лучше, как я, гжель». Но я-то знал, что сам он в любую минуту был готов подняться против всего, что считал подлым. Сил же у него оставалось все меньше…
Повторю: Алик был человеком величайшей скромности и был одарен особой иронией. Наверное, прочитав все, что я здесь написал, он сказал бы мне: «Ну и загибаешь же ты, друг ситный…» Собственно, он так мне и говорил, когда я впадал во всякие восторги. И все же, несмотря на все его неприятие похвал в свой адрес, написать иначе, чем сегодня, я не мог бы…
Спасибо, Алик, что ты был!..
Лев ХАРИТОН
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
