(Окончание)
ПИВО С РАКАМИ И «МЕТРО»
Радость от общения с продуктами питания достигала своего апогея в начале сентября, когда жаркое и томное южное лето слегка отступало и ему на смену приходила, нет, ещё не осень, а чудесная пора, нечто сродни известной поговорке: «сорок пять – баба-ягодка опять!..» Именно в эти дни Одессу заполоняли дунайские раки. Да, да, поверьте очевидцам Тимке и Веньке, было в городе такое время, когда возле каждого магазина, бара, пивного ларька стояли штабеля деревянных ящиков, набитых отборными, покрасневшими, вероятно, от радости общения с жаждущей пива публикой вареными раками.
Купленная по рупь-тридцать за килограмм полная «авоська» раков с пятилитровой канистрой пива на троих размещалась на тенистом столе под акацией дворика по Костецкой, и благостное состояние, гораздо позже названное вселенским кайфом, охватывало ребят…
Ладно, оставим в покое раков. Ещё не закончился воскресный день. После вкусного (или не очень), сытного (или не очень) обеда у родственников впереди целый вечер. Здесь глаза разбегаются: если заранее взяты билеты, следует поход в оперетту, или драму, или цирк…
Возможно, посещение какого-нибудь спортивного зрелища – футбола, любимого студентами в Одессе волейбола или, на худой случай, посмотреть соревнования по лёгкой атлетике, которые непременно происходят на аренах стадиона ОдВО за Куликовым полем (площадь перед обкомом партии…)
Особый вариант студенческого досуга – посещение так называемых вечеров танцев в Домах культуры и на танцплощадках в городских парках. Особым этот вариант слыл благодаря ещё одному ритуалу, совершаемому перед каждым таким посещением. Прежде чем его, этот ритуал, описать, надо рассказать об очередной особенности южного города – о его пивных подвальчиках, позднее названных «метро».
Первую информацию об этих чудесных заведениях Венька получил, прочитав «Гамбринусъ» у Куприна. Все эти похожие друг на друга питейные заведения, включая и собственно «Гамбринусъ» на углу Преображенской и Дерибасовской, были любимыми местами, куда (когда позволяли скудные финансы) забегали именно те представители студенческой братии, кто приехал в город из «округи».
Пропитанные насквозь винным и пивным духом, запахами табака и вяленой рыбы; полуосвещенные, с деревянными грубо сбитыми столами и скамейками, с не скупящейся на крепкое словцо публикой, эти кабачки, как ничто иное, напоминали те самые таверны, где «пировали моряки и пили за здоровье капитана».
Стакан креплёного вина из дубовой бочки; горячий, прямо с пода, чебурек; истекающий жиром, только снятый с раскалённых углей шашлык или заправленное обжигающими рот специями восточное блюдо, названное таинственным словом «люля-кебаб» – это ли не предмет вожделений начитавшихся Джека Лондона или Стивенсона юношей?
Выпитое вино ударяло в голову, удесятеряло силы и делало Веньку неотразимым кавалером на танцплощадке! Так, по крайней мере, ему казалось, пока хмель не выветривался из головы…
ОДЕССКИЙ ШАНСОН
Человек не может жить без веры. Здесь не имеется в виду именно религия, а просто отдушина для чувств в жизни, полной забот и треволнений.
Если приравнять Одессу к человеческому индивидууму, можно сказать, что в ней всегда верой (отдушиной) служил юмор, а самым популярным способом её изложения (молитвой) была песня.
Потому-то для приезжающих из глубинки молодых людей самым быстрым и эффективным способом интеграции в одесскую жизнь служили песни, количество которых в этом городе сопоставимо разве что с количеством анекдотов…
До песен Визбора, Окуджавы, Высоцкого еще оставалось пяток-другой лет, но багаж одесского шансона за годы советской власти был хоть и нелегально, но основательно упакован. Пользоваться приходилось этим старым и запрещенным багажом, что придавало самому процессу особенный шарм. Венька сразу и с тайной гордостью окунулся в атмосферу песенного пиршества, несущего запахи моря и степного воздуха, аромат цветущих акаций, флюиды лагерной фронды и воровской романтики.
Слово «бард» тогда ещё не было в ходу, но если предположить его тогдашнее присутствие, то Одессу законно можно было бы называть «бардель». На улицах и в скверах, во дворах и на пляжах, из окон домов и подворотен бренчали гитары и доносились молодые голоса, распевающие этот самый многоликий шансон.
Впрочем, при всём своём многообразии одесская городская (портовая, окраинная, дворовая и т. д.) песня имела всего три главных направления. Но каких!
Кудой в Одессе ни пойдёшь,
Тудой везде ты выйдешь к морю…
Конечно же, «впереди дыма паровозного» шли песни о море. Звучали они , как любовные, или военные, или шуточные, но море в них всегда выступало главным действующим лицом.
Это были и совсем старые зонги «Эх, наливай, чайханщик, чай покрепче…» или кровавая драма «Они стояли на корабле у борта… и бросил леди он в бушующий простор!» Очень жалко леди, но что ещё оставалось делать отвергнутому матросу?!
А как будоражили душу моряки из экипажа «Жанетты», поправлявшей такелаж?» «Они идут туда, где можно без труда добыть себе и женщин, и вина…». Вот бы сходить с ними!..
Утёсовский «Заветный камень», опереточный красавец «Севастопольский вальс», песенка о моряке-одессите Мишке не пугали своим патриотическим запалом даже самых ярых недоброжелателей власти.
«Самое синее в мире Черное море моё» притянуло, как магнитом, сердца даже временных одесситов, и уж наверняка «те ночи лунные, морскую гладь мы будем долго вспоминать…».
… Каждый город, городок, райцентр имеет или стремится увековечить своё название и историческую данность в каком-нибудь музыкальном эквиваленте. Как правило, авторами этих панегириков местного масштаба выступают уроженцы здешних мест.
У Одессы же в этом плане счастливая судьба: о ней слагали песни все, кому не лень, и, что особенно важно заметить, замечательные песни.
«Города, конечно, есть везде.
Каждый город чем-нибудь известен.
Но такого не найти нигде,
Как моя красавица-Одесса!»
Поэтами и менестрелями воспета сама Одесса – жемчужина у моря; в ночи простёртый одесский порт; широкие лиманы, зелёные каштаны; ненаглядные одесские невесты, золотые огоньки…
Об Одессе спел десяток песен её полпред в столице Леонид Утёсов, а если совсем точно, то был это Ледя Вайсбейн с Треугольного переулка, который знал всё об Одессе, про Одессу, за Одессу и любил её, как любят невесту. Ибо кто иной, как не влюблённый может воскликнуть: «Ах, Одесса моя ненаглядная!»
А композитор Никита Богословский, до этого никогда не бывавший в Одессе, написал свою «Шаланды, полные кефали», которая с лёгкой руки тоже далёкого от Одессы Марка Бернеса стала неформальным гимном города.
Одесский шансон был поистине всенародным явлением. Его перлы возникали порой в местах сколь неожиданных, столь и экзотических. Свёкр доктора Мары, старенький (хорошо за семьдесят) «пикейный жилет» дед Ося, держа на руках годовалую внучку, напевал колыбельную из того времени, когда Одесса была ещё порто-франко:
«Италёйхес, италёйхес – ин дус кинд ит убн койхес (у ребёнка будут силы).
Итальязи, итальязи – ин дус кинд ит гейн гимнази (и дитя пойдёт в гимназию).
Итальонцн, итальонцн – ин дус кинд ит геен тонцн (и дитя помчится в танце).
Италуси, италуси – зай, ман таерс, мит парнусы (будь, родной, всегда «в наваре»)!»
Ну чем не политическая программа на всю оставшуюся жизнь!
… Все эти песни и десятки других наши герои перепевали на дяди Волиной кухне, в учебных аудиториях, на студенческих посиделках, в набитых пассажирами купе общих вагонов, на колхозных сеновалах…
Но любимым временем и местом песнопений были ранние вечера и совершаемый два-три раза в неделю прогулочный моцион по свободной в это время от транспорта Госпитальной улице, далее по Комсомольской в сторону Староконного рынка.
Легкомысленные «Лимончики» сменялись горестным «Ванинским портом», бесшабашный «Гоп со смыком» уравновешивался депрессивным «Ты меня не любишь, не жалеешь…». А уж «сбежавшие с одесского кичмана два уркана» были совсем своими людьми, так как, по версии Утёсова, они остановились «в Вапняровской малине», то есть в родных местах Тимки и Веньки (скорее всего, у старой бандерши Пуклицкой).
За один час этой прогулки молодым людям приходилось представить себя в роли «уважавшего женщин ещё с пелёнок», одетого в модный макинтош, Жору (хотя, если по-честному, им до пелёнок было значительно ближе, чем до ловеласа Георгия), а также учесть то обстоятельство, что «дни всё бегут, жизнь всё короче; чьи-то губы влекут (эх, знать бы чьи?!) в объятья ночи…»
Венька шел по брусчатой мостовой одесских улиц. Слева и справа были плечи друзей, дома лежал томик Дюма «Три мушкетёра», где на восемьдесят девятой странице были подчеркнуты строки:
– Один – за всех и все – за одного!
Казалось, этот лозунг навсегда. Казалось…
… Во многом благодаря этой песенной памяти «и жизнь остаётся прекрасной всегда, хоть старишься ты…», и вслед за Утёсовым «тянет туда, в Одессу, наш солнечный город у Черного моря».
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
