Наш паровоз, вперед лети…
Учащимися железнодорожного техникума ребята стали нисколько не от любви к этой благородной профессии, а вернее, из-за квасного патриотизма отроков, рождённых и выросших на узловой станции, в ста шагах от проносящихся мимо локомотивов, чьи гудки были для местных жителей своего рода героической симфонией.
Железная дорога тогда была ещё военизированной отраслью со всеми милитаристскими атрибутами: формой, воинскими званиями, дисциплиной и субординацией, даже офицерскими пайками.
Техникум же – одно из звеньев этой военизированной системы. Находился он в глубине территории Одессы-Товарной, обнесённый бетонным забором. Верхушка забора, как на тюремной зоне, была опутана колючей проволокой и вся утыкана забетонированным в неё битым стеклом. Проникнуть в пределы учебного заведения можно было только через проходную, где располагалась вооруженная охрана…
«Кибальчиши» свято хранили военную тайну. А она, тайна, была действительно сверхважной: паровозное отделение выпускало машинистов и техников по ремонту самой секретной стратегической техники – паровозов. Знаменитые марки этих паровых локомотивов ИС, ФД, ЩК и другие, отчаянно дымя и из последних сил реализуя свой КПД, равный 4-6%, неслись по необъятным просторам Великой страны в том самом 1954 году, когда в Америке последний маневровый(!) паровоз уже разрезали на металлолом…
За забором располагался небольшой тенистый дворик, окруженный учебными корпусами. Надо отдать должное, и процесс обучения, и преподавательский состав в техникуме заслуживали самой высокой оценки. Многие из Венькиных сокурсников впоследствии продолжили образование в вузах и сделали солидные карьеры. Именно благодаря прочному фундаменту знаний, полученных здесь, ощутил на себе это обстоятельство и Венька.
Но не сопромат и не ТММ (теория механизмов и машин или «тут моя могила», по студенческой версии) были камнем преткновения первокурсника. Белоручка и маменькин сынок столкнулся с непреодолимой преградой… на практических занятиях по слесарному делу.
Занятия вели два пожилых мастера. Оба напоминали пролетария Максима из кинотрилогии «Юность Максима». Один из них к тому же был обрусевший немец.
Не державший в своей юной жизни молотка в руках, Венька сразу стал изгоем на этих занятиях. Курс слесарного дела, как назло, длился целый год, три раза в неделю по четыре часа занятий. Нужно было последовательно провести на чугунной болванке все слесарные операции: рубка металла, обработка напильниками, шлифовка, шабровка и т. д. – достигнуть ювелирно гладкой поверхности бруска.
Затем, руководствуясь полученными навыками, сделать по заданным параметрам молоток, гаечный ключ и взять вершину слесарного дела – изготовить плоскогубцы.
Умелые однокашники уже шлифовали свои бруски, а Венька ставшими ненавистными молотком и зубилом сбивал слой металла, превращая в кровавое месиво запястье левой руки. Группа уходила на перерыв обедать, а голодный Венька отчаянно бил молотком попеременно по зубилу и по руке, обливаясь слезами от боли и бессильной ярости на самого себя (благо, в цеху никого не было).
Въедливые мастера, третировавшие неумёху, вскоре прониклись уважением к настырному пацану, а у белоручки Веньки понемногу проявлялся интерес к чему-то впервые в жизни сделанному собственными руками.
Молоток, скрепя сердце, после пятикратной доработки, мастер принял, выставив Вене вожделенную «тройку». За гаечный ключ, посоветовавшись с напарником и удивленно покачав головой, «Максим» поставил твердую «четверку». «Дипломная» работа – плоскогубцы, где каждый элемент подвергался тщательному обмеру штангенциркулем, у Веньки в числе совсем немногих однокашников получила отличную оценку, а за весь курс слесарного дела Вениамин заработал железное «хорошо», которым, равно как и маленькими шрамами на левой руке, гордится до настоящего времени.
А ещё он получил понимание того, что нет в природе человеческой ничего кардинальней, чем терпеть и идти вперёд…
О БАНЕ, ЕВРЕЕ-ЧЕКИСТЕ И ОТДАЛЕННОМ РОДСТВЕ
… Жизнь студенческая текла, струилась, бурлила, кипела по написанному многими поколениями искателей знаний и соискателей лучшей жизни сценарию. Утром, после наспех проглоченного чая, молодые люди, сломя голову (вечные опоздания!), мчались на занятия. В первые год-два по дороге нужно было успеть купить буханку хлеба, так как к вечеру эта задача могла стать невыполнимой. Вечером – штурм курсового, или тренировка, или поход в кино, или назначенное впопыхах свидание с незнакомкой. В предвыходные дни – походы на институтские вечера или в театр, а то и просто на танцплощадку.
Воскресенье – очень напряженный день. Начинался он с бравурной мелодии песенки из только-только прорвавшейся в эфир развлекательной передачи «С добрым утром!»:
«Воскресенье – день веселья,
Песни слышатся кругом.
С добрым утром, с добрым утром
И с хорошим днём!»
Доброе утро ознаменовалось еженедельной радостью – посещением городской бани. Последняя размещалась в Дуринском переулке. Там же, в переулке с таким умным названием жил Тимкин однокашник Боря. Борин папа был милиционером в звании майора. В этом не было бы ничего особенного, не будь папа евреем, а за окном – 1955 год. По скромным намёкам Бори, его отец оставался единственным среди чекистов Одессы с такой экзотической родословной. Сохранили его в органах, потому что он имел серьёзные заслуги перед ведомством и, как следствие, награды и ранения. Впрочем, через два года, с нетерпением дождавшись его минимального пенсионного возраста, «раритет» под облегченные вздохи кадровиков был отправлен в заслуженную отставку.
Впрочем, всё сказанное к бане имеет весьма косвенное отношение. А прямое отношение к этому событию имела Борина мама, которая каждый раз после бани поила ребят чаем со специально по этому случаю испеченными пирожками с повидлом.
Баня, кроме своего санитарного назначения, располагала друзей к философским диспутам. Иногда, зацепив какую-нибудь животрепещущую тему, собеседники настолько заговаривались, что не замечали ничего происходящего вокруг. Именно при посещении бани произошел эпизод, сделавший Тимке и Веньке на короткое время печальную знаменитость. Жарко поспорив, размахивая руками и клятвенно ударяя себя в грудь в доказательство собственной правоты, дружки напялили ботинки и верхнюю одежду, забыв в азарте о брюках, и в белых кальсонах с развевающимися тесёмками дошли до угла Дуринского и Прохоровской. Весь предбанник валялся в коликах на банных скамейках, а прохожие, чтобы устоять на ногах, прижимались к деревьям. А что тут удивительного – это же Одесса, где если что-то смешно, так почему бы не посмеяться!
Баней воскресенье только начинается. В середине дня приятели исполнят ещё один ритуал – посещение родственников. Данный акт совершается по строго скоординированному графику. Ведь кроме искренней и всепоглощающей любви к родичам, существует и второй план этих визитов: хоть раз в неделю съесть настоящий домашний обед. Для того, чтобы не примелькаться и сохранять хрупкие шансы на «халяву», посещение близких совершается с интервалом не менее двух недель.
Неразлучная пара заявлялась в дом то Тимкиного, то Венькиного родственника совершенно случайно ко времени обеда. Поведение гостей в разных домах было дифференцированным: у Тимкиной тётки, скуповатой и малоприветливой, племянник жалобно рассказывал о недоедании, которое мучит его всю неделю. У Венькиных родных тоже нужно держать ухо востро: если дома оказывалась только золовка, нужно было соглашаться на первое же приглашение к столу. Второго могло и не последовать… Если же дома брат, можно было и поломаться: всё равно без того, чтобы не накормить ребят, да ещё и угостить рюмашкой, Изька их из дому не выпустит.
Вообще, вопросы организации питания – святое для студентов всего мира дело – закадычной парой решались достаточно успешно. Прежде всего, тыл был закрыт привезенными из очередной поездки к родителям полумешком картошки, литровыми банками перетопленного смальца и кладезя витаминов – топленого с мёдом сливочного масла…
Это был базис, а надстройка видоизменялась – то ли кислый борщ с головизной, то ли хлебный с запахом мяса шницель; достававшийся по торжественным датам суп харчо в офицерской столовой; ну и святая святых студенческого рациона – пирожки с ливером или горохом в аккомпанементе с кружкой пива или вкуснейшим цвета пролетарской крови томатным соком…
Продолжение следует