Как же случилось, что люди не замечали, какой человек стал у них шамесом? Это понятно. Залман-Хаим был похож на большую картину, которую трудно охватить взглядом. Кто-то делился с ним горем, и он приходил на помощь; кто-то просил деньги взаймы, и он давал, кто-то мучился над сложным комментарием, а он объяснял. Все его поступки, взятые в отдельности, были довольно обычны. Но если сложить их, то получалась жизнь, которая вся до минуты была отдана другим евреям. На это способен только цадик.
Но кому же могло прийти на ум задуматься об этом? У каждого хватало своих дел, вот почему нистар продолжал оставаться нистаром – нераскрытым…
А как же Борух с его острым умом, с его внимательными глазами… Почему не заметил он?
И это понятно. Залман-Хаим был очень непохож на тех праведников, о которых говорил народ, к которым привыкли. Вот, например, рабби Симха-Зейлиг, знаменитый отшельник из Витебска. Он знал досконально все трактаты Талмуда. Он постился каждый понедельник, четверг и пятницу. Он говорил с людьми только о Торе. Он пришел в Витебск совсем молодым человеком, поселился в синагоге и провел там в уединении пятьдесят лет. Если бы привести к нему кого-то из знакомых нашего шамеса, например, вдову, которой не хватает денег, чтобы купить для продажи курицу, то они смотрели бы друг на друга, как жители разных планет. А с шамесом она болтала запросто, доверяя ему груз всех своих забот. Что же до Боруха, то он просто не разглядел поначалу, что за этими простыми разговорами скрывается много добрых дел.
Но потом он понял. Задним числом, в пути, когда припомнил и взвесил все, что видел тогда, в Яновичах, в синагоге на рынке. Ему захотелось снова повидать Залмана-Хаима, поучиться у него, узнать больше о его прошлом.
И вот по желанию сердца дорога снова привела его в Яновичи. Здесь многое изменилось. Шаул-конокрад нашел себе другое занятие, а все свободное время проводил в синагоге на рынке, изучая Тору. Вместе с ним сидел Яков-музыкант, который теперь соблюдал кашрут и субботу с таким жаром, с каким водил смычком по струнам. Шимон-мясник и Фейвл-горшечник, стоя в сутолоке рынка, обсуждали Мишну, и пустые разговоры толпы разбивались о них, как об два утеса. А был еще Пиня-жестянщик, осуществивший заветную мечту шамеса: он обнаружил большие способности и теперь сидел на равных в кругу лучших талмудистов местечка.
Дивясь этим переменам, Борух вдруг услышал, что Залман-Хаим больше не живет в Яновичах. Куда он ушел? Никто не знает. Откуда-то приехал его приятель, Залман-Хаим оставил ему свое место, а сам исчез.
Обидно. Лишь только сердце Боруха качнулось в сторону нистара, лишь только юноша захотел больше узнать об этом пути, как загадочный шамес растворился в воздухе, чтобы упасть на голову евреям в другом краю. Чтобы служить им.
Борух понял, что ему ничего не остается, как двинуться по этой дороге самому. Может, тогда он, наконец, догонит Залмана-Хаима?
ГОРДЫЙ ЗЯТЬ
Человек ушел. Нет, не умер, а просто перебрался в другой город или в другую страну. Но после него осталось то, что наши мудрецы называют словом «рошем» – «отпечаток». Люди, которых он познакомил, ссорятся и мирятся, но помогают друг другу. Голос этого человека звучит совсем рядом, дверь, которую он прикрыл за собой неплотно, тихо скрипит на ветру.
Сынок, о ком мы? О Залмане-Хаиме, который был шамесом в синагоге на рынке, а потом, подчиняясь приказу союза нистарим, нырнул в неизвестность, чтобы объявиться в других местах и, может быть, совсем в другом обличье. Но он продолжал оставаться и в местечке Яновичи. Потому что… Ну, это отдельный разговор.
У Залмана-Хаима был обычай особое внимание уделять евреям-«ишувникам», жившим в деревнях и арендовавшим у пана корчму или мельницу. Залман-Хаим расспрашивал их, велика ли арендная плата, каков будет урожай, какие виды на то, чтобы открыть для евреев, живших в округе, синагогу или микву.
Был среди знакомцев нистара богатый мельник по имени реб Мордехай, который время от времени наезжал в Яновичи. Много раз приходил он в синагогу на рынке. После каждой беседы с шамесом любовь к Творцу и Торе, скрытая в его душе, обнаруживала себя все сильнее. В конце концов мельник решил, что он построит рядом со своим домом синагогу, где будут собираться другие евреи-арендаторы, живущие поблизости. Но для такого дела нужен талмид-хахам, который будет давать урок Торы и отвечать на вопросы прихожан. По счастью, старшая дочь мельника была замужем за молодым мудрецом по имени Авраам-Шломо. Он и стал тем батланом, который учил арендаторов, собиравшихся в синагоге дважды в день: на рассвете и перед закатом, в конце рабочего дня. Однако зятю вскоре предложили место раввина в одном из местечек, он согласился и оставил те места.
По счастью, у реб Мордехая была еще одна дочь и еще один ученый зять, которого звали Залман-Лейб. По своим знаниям он не уступал Аврааму-Шломо, но, в отличие от него, не захотел быть наставником полуграмотных арендаторов. Своему тестю он объявил решительно и кратко:
– Я хочу трудиться над Торой, а не тратить время на этих неучей, у которых в одно ухо влетает, а в другое вылетает…
Мельник пожал плечами, но не стал возражать. Все говорили, что у зятя светлая голова. Может быть, Творцу угодно, чтобы такой человек сидел весь день, погрузившись в море Талмуда, а не читал неграмотным ишувникам Хумаш, переводя на идиш каждое слово.
Однако раввин–то нужен! Реб Мордехай, будучи человеком дела, собрал прихожан и объявил, что берется привезти в их места знатока Галахи и выплачивать ему треть жалования, если те будут доплачивать остальные две трети. Арендаторы, переглянувшись, согласились. Мельник тут же запряг лошадку и поехал к раввину Яновичей посоветоваться, кто годится на этот пост. Тот назвал имя рабби Бера, пожилого вдовца, еврея ученого и, что не менее важно, очень уравновешенного, врага любой ссоры. Сынок, для ецер а-ра не существует связи между событиями, он похож на санки, которые несутся с горы в прорубь… Залман-Лейб еще больше возненавидел рабби Бера, еще чаще болтал о нем всякую чушь.
Вскоре, однако, судьба их разлучила. Мельник, реб Мордехай, объявил домочадцам, что денег скоплено достаточно, а посему он хочет оставить аренду, перебраться в местечко Яновичи и немного расправить плечи после того как пару десятков лет ворочал мешки с зерном. Он купил дом, открыл магазин и стал каждый день молиться в синагоге, где служил шамесом известный нам нистар Залман-Хаим.
Оба Залмана сперва понравились друг другу. Шамес предложил гордому зятю вести урок Талмуда для небольшого кружка «знакомых с книгой» евреев, и тот с радостью согласился. Залман-Лейб поразил собравшихся своей ученостью и острым умом. После каждого занятия его бородатые ученики переглядывались и цокали языками в знак восхищения. Тесть, реб Мордехай, был очень доволен, что его зять нашел занятие по душе, а не тратит время на глупые дрязги. Но…
Но если ты думаешь, что ецер а-ра оставил гордого зятя и, прикрывшись ватным одеялом, уснул в своем жилище – это ошибка. Залман-Лейб вдруг заметил: число его учеников не превышает восьми–девяти, а вокруг шамеса синагоги собирается каждый день 40–50 человек. Правда, Залман-Хаим не учил с ними Талмуд, как это делал Залман-Лейб, а читал своим ученикам Хумаш или объяснял, как правильно выполнить какую-либо заповедь. Но… (сколько раз еще мы споткнемся об это словечко!) гордому зятю все равно было обидно.
Что ж, он вернулся к старому занятию: стал говорить гадости про шамеса: и неуч он, и хвастун, и объясняет Галаху неправильно…
А Залман-Хаим? Сынок, он был нистар и знал все повадки ецер а-ра. И еще он знал, что у каждого еврея есть «нефеш Элокит», Б-жественная душа. Надо лишь разбудить ее. И он стал это делать.
Шамес как будто не замечал, что Залман-Лейб ругает его на каждом шагу. Он продолжал общаться со своим тезкой, высказывая непритворное восхищение его умом и знаниями. И делился своими мыслями с прихожанами синагоги. Залман-Лейб, гордый зять, вдруг понял, что его хвалит тот, кого он считает злейшим своим врагом.
И вдруг он почувствовал себя дураком. Глядя на шамеса, он понял, что ученость – это еще не все. Надо исправлять свой характер, надо научиться делать людям добро.
Он, который так гордился своим умом, стал ходить за шамесом и подражать ему, как маленький мальчик, до тех пор, пока нистар не отправился в новое путешествие.
Но «рошем», след его души, остался в синагоге, что была построена рядом с рынком. Когда Борух, на одном из витков своих странствий, вновь оказался в Яновичах и зашел туда, он увидел сорок или пятьдесят не очень грамотных евреев и Залмана-Лейба, который читал им Хумаш, переводя на идиш каждое слово. Борух присел и тоже стал слушать.
И книги Эзры Ховкина «Странствия Боруха»
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
