(Продолжение)
Если у читателя ещё остаются какие-либо сомнения о масштабе солженицынского антисемитизма, напомню несколько приведенных им высказываний «своих» евреев: «Память о Катастрофе превратилась в религиозное служение, в государственный культ…» (Бен-Борух, «22», N№ 58, 1988), «… Уроки второй мировой войны были усвоены ровно наоборот… на этой почве вырос и идейно укрепился еврейский национализм…» (Д. Хмельницкий, «22», N№ 80, 1992), «… евреи уже не могут просто идти по старому пути претензий к миру… Пора разбить зеркало и оглянуться: мы не одни в мире» (Sonja Margolina). Сегодня, когда мировой антисемитизм вплотную приблизился к уровню 30-х годов ХХ века, нобелевский лауреат называет эти высказывания «достойной, великодушной самокритичностью». Вспомним «Премудрого пескаря» М. Е. Салтыкова-Щедрина: на вопрос «как живёшь?» последовал ответ – «Применительно к подлости». Солженицын называет это «жить не по лжи».
Всеобщим достоянием солженицынский антисемитизм стал после выхода двухтомника, однако для посвященных он и раньше был «секретом Полишинеля». Лев Копелев не дожил до выхода книги «Двести лет вместе», но ещё в 1985 году он писал Солженицыну: «Ты стал обыкновенным черносотенцем, хотя и с необыкновенными претензиями…» (Письмо было опубликовано только в 2001 году: журнал «Синтаксис», N№ 37). «Просвещённым антисемитизмом» назвал книгу известный российский журналист Танкред Голенопольский вскоре после выхода первого тома. «Вторая часть книги, – обещал Александр Бовин в интервью Анне Кронштейн 28 августа 2001 года, – утвердит нас в том, что это – всё-таки не просвещённый антисемитизм». Однако, находясь в 2003 году в Америке на презентации своей книги «ХХ век как жизнь», согласился, что и во второй части «есть душок». «Он (Солженицын) находится… на цивилизованной обочине антисемитизма «в круге первом» (Николай Руденский, «Форвертс», N№ 310, 2001). «Антисемитская книга. Но… сам её автор – не антисемит» (Виталий Раевский, «Газета NJ», 16 августа 2002). «Книга Солженицына вовсе не антисемитская, как убого и примитивно вопят национально озабоченные младорасисты», – утверждает Валерий Лебедев в статье «Какой русский полюбит всех евреев» (Журнал «Чайка», Maryland, 7 February, 2003). – Она по существу русофобская. Нет, не в плохом смысле слова. Она – тот самый овод, с которым сравнил себя Сократ на народном суде в Афинах. Овод, который жалит мощного, благородного, но тучного и ленивого афинского коня. Чтобы он взмахнул хвостом, ударил копытом – и поскакал. А то ведь совсем зажиреет… и издохнет от ослабления сердечной мышцы и цирроза печени». Нет, это ему ещё не угрожает, хотя состояние его печени вызывает серьёзное беспокойство. Вот и Горький пишет: «Как отвратителен этот антисемитизм ленивой клячи» («Несвоевременные мысли»). Согласимся, что опасность в другом: размахивая обоими томами «русской научной евреелогии», направился «благородный, но ленивый конь» в сторону «красно-коричневых патриотов». А те в радостном приветствии машут «Первенцем» и «Протоколами Сионских мудрецов», создать которые было «потрудней, чем проект водородной бомбы», как почти сорок лет назад заметил Александр Исаевич. В интервью Владимиру Нузову (VESTNIK, N№ 5, March 3, 2004) лауреат Нобелевской премии по физике, академик Виталий Гинзбург признался: «Должен вам сказать, что ситуация с Солженицыным мне не ясна. С одной стороны, цитируют такие вещи из двухтомника, которые только антисемит может написать. С другой стороны, считать его вульгарным антисемитом мне тоже очень трудно». Это и не удивительно: Солженицын не вульгарный антисемит, он – «антисемит в законе». Разве у вульгарного антисемита можно прочесть такую фразу (из «Первенца»): «Встречая у Гоголя простодушное (выделено мной – С. Д.) использование слова «жид», мы не можем допустить, чтобы Гоголь употребил его в обидном смысле». Упаси Б-же, как можно! Ведь и Достоевский не хотел обидеть евреев и тоже в полном простодушии заявил: «Жид погубит Россию». Вот только вылилось это «простодушие» в бандитский клич: «Бей жидов, спасай Россию», — и в море пролитой крови.
Категорически отмёл Солженицын в интервью с Виктором Лошаком обвинение в антисемитизме: «Я знаю, во мне нет этого, что приписывают. Мне чудно, удивительно, что так подозревают». И, следуя стандартному оправданию всех антисемитов, сообщил, что «личные отношения у меня были прекрасные с очень многими (евреями). Я понимал тонкость, чуткость и отзывчивость еврейского характера…». Но вот, видимо, не до конца всё же понимал, ибо не откликнулись евреи на его призыв покаяться в несовершённых преступлениях, в выдуманном им нашем «позорном прошлом». Не проявили ожидаемой им «чуткости и отзывчивости еврейского характера». И потрясённый Солженицын был вынужден воскликнуть: «Настолько всё забыть?!»
«Мне … абсолютно всё равно, антисемит ли он, – пишет Аркадий Ваксберг («Из ада в рай и обратно»). – Любить или не любить человека (а тем более, целый народ!) – личное дело каждого… Важно лишь не делать из своих чувств политику». И мне всё равно, но только в том случае, если это – тихий антисемитизм, антисемитизм на уровне частных разговоров, дневниковых записей (Блок, Булгаков) или частной переписки (Шопен, Чехов). Но мне абсолютно не всё равно, если это громкий антисемитизм – антисемитизм в средствах массовой информации, романах, пьесах, кинофильмах и публикациях, ибо из него рано или поздно последует призыв: «Бей жидов, спасай Россию». Процитирую ещё раз Максима Горького: «Но, может быть, тем, кого хотят натравить, как собак, на еврейство, может быть, им – пора уже возмутиться этой новой попыткой организации погромов?» («Несвоевременные мысли»).
Продолжение следует