В те времена, о которых я рассказываю, рав Шломо Боков, моэль из Саратова, был уже человек немолодой. Три его сына погибли на фронте, забота о внуках (все внуки жили в доме деда – почему, могу только догадываться) легла на старика и его жену. Жили трудно. Но когда раву сообщали, что надо сделать ребенку брит-милу, он бросал все свои дела и ехал, куда надо.
В Казани бриты делали нечасто (если учесть, что евреев было несколько тысяч), а поскольку город был бедный, и люди не могли в одиночку осилить покупку билета моэлю, приходилось ждать три–четыре месяца, пока не соберется три брита.
И вот в сорок девятом году рав Шломо приехал в Казань, сделал несколько бритов и уже собирался на вокзал, когда узнал, что у меня родился сын. Рав тут же продал билет и неделю ждал в Казани брит-милы, оставив жену со всеми внуками. Когда наступил день, рав сказал, что ждал такого брита двадцать пять лет.
Дело в том, что в двадцать четвертом году ввели закон, по которому рожениц выписывали из роддома не раньше, чем на девятый день (полагаю, не обошлось без вездесущей Евсекции), и четверть века не было у рава ни одного брита на восьмой день, как предписано Торой. Как мне удалось добиться, чтобы Гиту выпустили из роддома на восьмой день? Жена министра здравоохранения Софья Иосифовна Кошкина, еврейка, врач-гинеколог по профессии, занимала видный пост в министерстве. Я обратился к ней. Я не знал, что она за человек, донесет или нет, но решил: попробую. Зайду в кабинет, увижу ее – и пойму.
Вошел и говорю:
– У меня к вам просьба. Я еврей, у меня родился сын, и я хочу, чтобы жену выписали из больницы на восьмой день.
Она говорит:
– Зачем?
Я объяснил, что Б-г приказал на восьмой день делать обрезание, а рожениц отпускают на девятый.
Софья Иосифовна записала номер роддома. На восьмой день я пошел к соседу, попросил приготовить все необходимое, пригласил друзей, еще не зная, выпишут жену или нет. На всякий случай решил быть готовым. В два часа ее выпустили, и брит состоялся.
После этого еще один еврей тоже добился выписки вовремя, и у рава Шломо Бокова в Казани была еще брит-мила на восьмой день.
Я пришел поблагодарить Софью Иосифовну: «Вы сделали мицву – дело, угодное Б-гу». Она заплакала: «Я знаю, что такое мицва. Но чего стоит мицва женщины, которая замужем за неевреем»?
Много всякого повидал рав Шломо. Он рассказывал, что приехал как-то на брит-милу в Чувашию, в город Алатырь, и застал семью сидящей «шива» – отмечающей семидневный траур – по внезапно умершему отцу новорожденного мальчика. Мать и не думает о брит-миле: «Какая брит-мила – отца нет»! Что в такой момент скажешь? Он собрался было уходить. Но тут вмешалась девочка, сестра малыша:
– Мама, ну почему? Почему ты отказываешься? Отец так этого хотел! Надо сделать!
И мать согласилась.
Умер рав Боков в Куйбышеве. Кажется, в пятьдесят первом году, точно не знаю – я в то время сидел и узнал о его смерти позже. Как мне рассказали, он поехал делать брит-милу, в дороге ему стало плохо. Едва добрался до синагоги, прилег на скамью – и умер.
Это произошло в пятницу, зимой, когда день кончается рано. В субботу хоронить нельзя. Держать тело в синагоге – нежелательно: коаним не смогут войти (им нельзя находиться под одной крышей с умершим). Надо успеть похоронить до наступления субботы…
Волокиты с похоронами всегда хватает, а тут – пошли на кладбище, смотритель говорит:
– Есть одно готовое место – вчера заказали, но пока никто не пришел.
Подождали, сколько можно, а потом рава Шломо Бокова, благословенна его память, похоронили.
РАВ АВРОМ–ДОВИД БАРОН, МОЭЛЬ ИЗ ТАРТУ
Я уже говорил, что и во время войны в Казань время от времени приезжал моэль, реб Авром-Довид Барон. Он был из эстонского города Тарту, но в начале войны эвакуировался с семьей в Чувашию, в Алатырь, откуда к нам и приезжал. Однако, как вы уже знаете, в войну поездки из города в город без специального вызова были невозможны. А моэль нужен. Как быть? Мне стало известно, что Финансово-экономическому техникуму, где я в свое время работал, требуется бухгалтер. Я предложил: «У меня есть для вас подходящий бухгалтер», – и получил на него соответствующий вызов.
Моэль приехал, сделал брит-милу. Надо возвращаться. Но как? Я посоветовал ему пойти в этот техникум и попытаться поработать. Его взяли было, но он слабо знал русский, и ему скоро отказали. Он попросил бумагу, что ему разрешено вернуться назад, и благополучно уехал.
После войны реб Барон вернулся в Тарту, где при советской власти не стало ни синагоги, ни миквэ, ни кашерного мяса. И, живя в таком городе, ни разу не нарушил субботу. Жена его ездила в миквэ в Ригу, там же покупала мясо. Так эти люди прожили всю жизнь, и никто об этом не знал.
У реб Барона был сын, который уже задумывался над тем, какую профессию выбрать, чтобы в будущем без помех соблюдать субботу. Отец рассказал ему обо мне: мол, живет в Казани математик, соблюдающий субботу. Паренек и говорит: «Решено. Я стану большим математиком, профессором. И буду соблюдать субботу. Беру на себя такое обязательство». И он действительно стал крупным математиком. Сегодня он профессор университета имени Бар-Илана в Израиле.
Можете вы себе представить кашерную свадьбу в советском университете в шестьдесят первом году? Невероятно, правда? А вот в Тарту такая свадьба состоялась! Когда сын реб Барона женился, коллеги пожелали устроить ему свадьбу в университете, где он к тому времени уже работал. Отец невесты имел право делать шхиту. Он позаботился о мясе, принес кашерную посуду, а его жена приготовила такую рыбу, что нееврейские гости, не подозревавшие о самом существовании кашрута, только пальчики облизывали.
У ШПИГЕЛЬМАНОВ – МАЛЬЧИК!
У казанского еврея по фамилии Шпигельман родился мальчик. Мы были знакомы, и я предложил ему сделать сыну брит-милу. Он категорически отказался. Сколько я ни ходил к нему, сколько ни убеждал и ни умолял – ничто не помогло. Что поделаешь? Нет, так нет.
Рав Ицхак уже был женат. (Когда Ицхак женился на Гите, мы все этот выбор одобрили: Гита была красавица). Мой отец привез ему на зиму дрова, но, зная Ицхака, решил проверить, что там происходит. Пришел, смотрит – Ицхак трудится в поте лица: грузит дрова на санки и куда-то везет.
– Куда ты их везешь? – спрашивает отец.
– Там есть одна женщина, она родила…
– Но я тебе их привез!
– Да, но она после роддома и замерзает, надо и ей тоже. Не успел, значит, получить – уже распределяет…
Он помнил, у кого, когда йорцайт, и приходил напомнить
родственникам; помнил, какая женщина когда должна родить, и заботился, чтобы к ее возвращению в доме были дрова (домишки в Казани были в основном деревянные, с печным отоплением, морозы сильные, а время суровое). Знал, кому в тюрьму отправить посылку, особенно мацу на Песах…
Из рассказа доктора Яакова Цацкиса
И вдруг он приглашает моэля, миньян, ставит бутылку водки и дает цдаку (пожертвование)! И это в Казани, где брит обычно делали тайно и так, чтобы отец ребенка был к этому как бы непричастен: на время брит-милы отец уходил из дому.
В чем секрет? Его спросили, и он признался – после того, как я говорил с ним, и он отказал, пришел к нему во сне покойный отец:
– Сын мой, если ты не сделаешь ребенку брит, я тебе не отец. Недавно этот человек, приезжал в Израиль и был у меня в гостях.
Почему я так относился к этому? Почему, если надо было, ходил и умолял родителей, чтобы сделали ребенку брит-милу? Потому что брит – очень серьезное действие. Отказ от него – не шутка. И не всегда последствия отказа видны сразу, иногда – спустя годы… У одного из моих казанских друзей родился сын. Молодой отец (мы тесно дружили, я занимался с ним математикой и помог ему перепрыгнуть через курс, когда он учился в институте) отказался сделать ребенку брит.
Это была полная неожиданность.
Отец у него был человек особенный, глубоко верующий. Немыслимая вещь для него. Как?! В его семье?! Его сын не выполнит такую важную заповедь по отношению к своему сыну?! Он не мог такого пережить.
Да и я никак этого не ожидал. Отказ был совершенно беспричинный, никаких «идей» за ним не стояло. Я уговаривал, он выкручивался, мямлил что-то, но – не делал. Очень уж ему жена «культурная» досталась, и не так жена, как грозная теща. Я-то думал, он будет человек, скажет: я так хочу – и точка. А он только дрожал перед ними.
В эти семь дней, что мы умоляли его сделать брит, умер его тесть. Но они люди «здравомыслящие», их «суевериями» не проймешь! В эти же семь дней умирает его отец. И он все-таки не делает..
Я не утверждаю, что это связано. Так случилось. Но он был единственный из всех, кого я знаю, с кем так случилось. Особенная была семья.
В девяносто третьем году я приехал в Россию и встретился с этими людьми. Их единственный сын умер восемнадцатилетним. Никого у них не осталось. Мне их страшно жалко, этих людей.
Ну а что касается связей и закономерностей… Общеизвестно – за рулем пить нельзя. Однако и пьяные, бывает, благополучно ездят, и трезвые, бывает, разбиваются. Ну, а если пьяный попал в аварию, что вы скажете? Пить меньше надо. Вот и у евреев свои «правила дорожного движения».
Сказано в Торе, что, когда нашему праотцу Аврааму исполнилось девяносто девять лет, явился ему Б-г и сказал: «Я заключаю союз между Мною и между тобой и твоим потомством после тебя… навеки – быть Б-гом тебе и твоим потомкам после тебя. И Я дам тебе и твоему потомству после тебя землю, где ты живешь… и Я буду им Б-гом… А ты храни союз со Мной, ты и твое потомство после тебя во всех поколениях… Вот Мой завет: чтобы обрезан был у вас всякий мужского пола… И будет (брит-мила) знаком союза между Мною и вами. Восьмидневным обрезан должен быть… А кто не обрежет крайней плоти своей – отсечена будет та душа от своего народа; Мой завет он нарушил» (Брешит, 177–14). Отсекается душа – это не шутка!
Из книги «Чтобы ты остался евреем»
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
