Мы бежали из горящего города через Бендерскую Рогатку, как тогда называли восточную окраину Кишинева, в самые первые дни войны.
Над городом стоял дым пожарищ от бомбежек и взрывавшихся складов горючего.
Мне было тогда шесть лет, но эта картина врезалась в мою память на всю жизнь.
Мы шли пешком с краткими ночлегами, где придется. Изредка удавалось проехать немного на попутной подводе.
С бреющего полета самолеты со свастикой расстреливали детей, стариков, мужчин и женщин. И тогда отец прижимал меня к земле и укрывал своим телом: то ли надеясь спасти меня, то ли просто пытался оградить от этого ужаса.
Наконец, на какой-то узловой станции нас посадили на открытую платформу эшелона, который вез руду на Урал.
Так мы очутились в Сталинграде. А оттуда наш путь лежал по Волге в глухое село, где мы прожили четыре военных года.
В той земле остался и мой отец – погиб на рытье окопов. Спустя три недели после его гибели я пошла в первый класс…
В классе на стене висела карта СССР. И маленькой точкой на ней – Кишинев. Я показывала ее моим соученикам и говорила: «Это мой город».
Невозможно передать ту радость, которую испытала моя покойная мама и я, когда услышали сводку Совинформбюро об освобождении Кишинева 23 августа 1944 г.
Мы были готовы на крыльях лететь в родной город.
Но не тут-то было…
Вот и война закончилась, а нам все равно не разрешали вернуться домой.
И только осенью 1945 г. нам дали пропуск до ближайшего к Кишиневу села – евреи в столице республики были нежелательны…
Мы пробрались в Кишинев нелегально.
Город лежал в развалинах, а по вечерам тонул в кромешной тьме.
Наш дом уцелел, но нас и на порог не пустили – там жил советский чиновник. А дом был построен моим отцом незадолго до войны, и у мамы в паспорте стояла довоенная прописка.
Излишне говорить о холоде и голоде послевоенных лет…
Возвращавшиеся из эвакуации встречались на центральном рынке («Новом базаре») и подводили печальные итоги: кто погиб на фронте, кто был уничтожен немецко-румынскими оккупантами.
Подсчет невинно убиенных не завершен и 60 лет спустя: погибших в Транснистрии, Одесском, Балтском и других гетто, заживо сожженных прямо в синагогах.
Среди них – 14 моих родных…
Но из руин постепенно возникал прекрасный город, весь из белого котельца, в зелени садов и парков.
Мы росли, учились, взрослели.
Здесь появились на свет мои дети и внуки, и здесь остались родные могилы.
Вы скажете: «Ностальгия».
Не знаю, как это чувство назвать.
У меня нет ностальгии по антисемитскому режиму – его несправедливость испытала на себе и я, и мои дети.
Так что же это? Думаю – возраст. Я часто вижу мой белый город, где прошла большая часть моей жизни – старые деревья не пересаживают.
Я благодарна Америке за себя, своих детей и внуков, но и у Нью-Йорка, и у Кишинева свои уголки в моем сердце.
«Мой белый город, ты цветок из камня», – эта песня о Кишиневе всегда со мной.
Р. Талап член правления Объединенной Ассоциации восточноевропейских евреев
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
