Как-то сидели мы с отцом и говорили о заповедях, которые еврей не должен нарушать даже под угрозой смерти. Еврею категорически запрещены три вещи: отказ от веры в единого Б-га (например, переход в христианство), разврат и убийство. Эти три запрета еврей обязан соблюсти даже ценой жизни. Другие заповеди можно при определенных условиях нарушить. Так, если, скажем, под угрозой смерти хозяин — ради выгоды — заставляет работать в субботу как в любой другой день, еврей должен уступить. Даже если заставляют работать только для нарушения субботы, но это происходит не публично, предписано нарушить, если, отказываясь, рискуешь жизнью. Только если требуют нарушить какой-то закон Торы в присутствии как минимум десяти евреев, — должно умереть, но не нарушить. Отречение же от Б-га, разврат и убийство запрещены безусловно.
Особенно подробно мы говорили о первом запрете — о запрещении отрекаться от Б-га.
Отец сказал, что если еврея заставляют вступить в компартию или в комсомол (а одно из условий партийности — неверие во Всевышнего), то надо идти на смерть, но не вступать. Когда-то, если сын крестился, родители сидели в трауре по нему как по умершему. По закону, сказал отец, нужно бы так сидеть и по тем, кто стали коммунистами.
Этот разговор происходил, помнится, где-то в 40-е годы. В тот день я виделся с Яаковом Цацкисом (сейчас этого врача-уролога, ставшего моэлем, знает пол-Израиля, а тогда это был совсем молодой паренек) и, уж не помню почему, под впечатлением, видно, пересказал ему разговор с отцом.
В те времена в комсомол вступали все подряд — как шутили советские люди, добровольно в принудительном порядке. У них в классе тоже всех записали, только он с братом остались «неохваченными». После моего рассказа он решил как-нибудь выкрутиться. Они с братом так и не вступили в комсомол.
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ Я. ЦАЦКИСА
Я учился в одном классе со старшим братом Борисом (Довом). В седьмом классе всех поголовно принимали в комсомол. Мне так помнится, что Ицхак знал, что нас должны принимать, и специально пришел за несколько дней до этого. Было это году в сорок третьем — сорок четвертом.
Приходит к нам реб Ицхак и проводит подготовку. Мы ему говорим, что у нас все вступают, это чисто формальная штука. Он говорит: «Нет. Это отказ от Всевышнего, отрицание Его существования — это то же, что креститься». А это было для нас невозможно.
Через два дня весь класс забирают прямо после уроков:
— Берите портфели, идем в райком! Мы с братом говорим в один голос:
— Мы дома не предупредили, что задержимся, а мама больна. Мы никак не можем пойти.
Ладно, сказали нам, но завтра с утра (мы учились во вторую смену) — сразу в райком.
Мы не пошли. Когда нас спросили, в чем дело, мы придумали очередную причину. Так продолжалось все время, пока мы учились в школе. И все обходилось. Просто чудо. Мы ни разу даже на открытое комсомольское собрание не остались — находили предлог.
Я и в институт поступил, не будучи комсомольцем. К началу учебного года опоздал — болел. Прихожу где-то на третий день занятий, встречаю знакомую студентку, она мне:
— Поздравляю!
— Спасибо. И тебя тоже (я думал, она меня с поступлением поздравляет).
— Да нет, не с тем. Тебя комсоргом выбрали! Такая вот неувязочка вышла…
В институте сам Б-г нас берег в течение шести лет. Ни разу не ездили «на картошку»: как там быть с кашрутом и молитвой? И ни разу никто нас не спросил, почему. А годы-то были — с сорок восьмого по пятьдесят третий…
НАУКА И РЕЛИГИЯ
Помните журнал под таким названием, когда-то — сугубо атеистический?
Я окончил университет первого января сорок первого года и в тот же день пошел работать в школу в село Столбищи. С собой у меня было письмо от университетского профессора Николая Григорьевича Чеботарева, в котором он просил предоставить мне, помимо общего для всех выходного, еще один свободный день — для консультаций по поводу моей научной работы.
Тогда в Союзе была шестидневная рабочая неделя с выходным днем в воскресенье. Естественно, я выразил пожелание, чтобы мне освободили «конец недели», то есть, как вы понимаете, субботу, последний день перед общим выходным. Мне такой выходной предоставили. Правда, пользовался я им только полгода — во время войны меня дополнительного выходного лишили.
Профессор Чеботарев, специалист по высшей алгебре, был член-корреспондентом Академии наук СССР, ученым с мировым именем. На ежегодных международных симпозиумах ему неизменно поручался главный — обзорный — доклад о сделанном в этой области науки за год. Профессор продолжал руководить моей научной работой и после того как я окончил университет. Думаю, профессор догадывался о настоящей причине моей просьбы насчет «дополнительного выходного», но виду не подавал. Он был порядочный человек.
Мы были очень близки с Николаем Григорьевичем. Профессор относился ко мне, как к сыну, был со мной откровенен, говорил порой весьма рискованные для того времени вещи, скажем, об официально пропагандируемом в Союзе мнимом приоритете русских во всех областях науки и техники, как будто никогда и нигде в мире, кроме как в России, ничего не происходило. Или высмеивал знаменитого тогда Емельяна Ярославского, автора нелепой «Библии для верующих и неверующих», которого ему доводилось слышать. Возвращаясь с конференций, он всегда рассказывал мне, что там было. Как-то, узнав, что моя мама больна, он достал ей синюю лампу (не знаю, пользуются ли этим средством для прогревания сейчас, но тогда широко пользовались). Он принес ее в университет в субботу, а я в этот день по мере возможности пропускал занятия. Я как раз был в синагоге, когда к нам домой пришел староста группы с пакетом.
Когда я женился, то посетил профессора вместе с женой.
По окончании университета я хотел поступить в аспирантуру. Это избавило бы меня от необходимости пойти на работу. Профессор считал меня подходящим для себя аспирантом и в сорок третьем, во время войны, подал заявку на вакансию аспиранта, уверенный, что сможет меня принять, если его просьбу удовлетворят. Я сдал экзамены в аспирантуру, но у Чеботарева с заявкой не получилось. Единственное место аспиранта отдали выпускнику Ленинградского института, эвакуированного в Казань. Весь мой труд по сдаче экзаменов пропал даром. Я сказал себе: «Барух а-Шем! Раз меня не приняли, значит, так лучше». И действительно — вскоре мне понадобилось много свободного времени. Заболел отец, надо было за ним ухаживать — в любом случае я не смог бы учиться в аспирантуре.
Но профессор меня не забывал, хотя, по житейским обстоятельствам, мы продолжали встречаться все реже. Благодаря Николаю Григорьевичу я стал свидетелем удивительного случая.
Первый год моего учительствования подходил к концу, когда началась война.
Во время войны почти вся Академия наук СССР эвакуировалась в Казань. В сорок третьем году отмечалось 300-летие со дня рождения Ньютона. Чеботарев был одним из докладчиков на торжественном заседании Академии. По его ходатайству я получил специальный пропуск на заседание.
Выступал Сергей Иванович Вавилов, президент Академии. Он произнес примерно следующее: «Волосы встают дыбом при мысли о гениальности Ньютона, который почти на три века предвосхитил теорию света», — и привел цитату из книги Ньютона «Математические начала натуральной философии». Я вздрогнул, услышав ее: «Вы не найдете во Вселенной места, где между любыми двумя точками не действовали бы силы: притяжения или отталкивания, электрические или химические… Я вижу в этом вездесущие Б-га». Вы и представить себе не можете, что значило произнести такие слова в той стране и в то время! Докладчик легко мог бы избежать риска, опустив эти слова. Но он их произнес! А я слушал и думал: «Вся земля полна славы Его!» (Ишаяу, 6.3).
Со мной в университете с разницей в один курс, кажется, учились два еврея, Шифрин и Рудник. Как-то раз, году в сорок втором, когда я забежал в университет на консультацию к Чеботареву, они зазвали меня в какую-то аудиторию и говорят:
— Исаак, мы тебя уважаем как талантливого ученого. Но нас удивляет, как это совмещается у тебя с религией? Просто непонятно.
И они сказали очень честно:
— О Б-ге не будем спорить — это дело философское. Не будем оспаривать даже Исход из Египта. Этому уже больше трех тысяч лет. Нас тогда не было. Но ведь в еврейской религии есть откровенные нелепости. Как же ты, человек науки, можешь это поддерживать?
Я спрашиваю:
— Ну что, например?
У одного из них, Рудника, был сосед, верующий литовский еврей – великий праведник Поташник. Рудник и говорит:
— Вот Поташник мне однажды сказал, что в еврейских книгах написано, будто евреи не вечно будут в изгнании. Б-г начнет собирать их в их страну, и придет время — они будут жить в своей стране. Это же ахинея! Пока, как мы видим, даже бешеных собак так не истребляют, как евреев. Неизвестно, будут ли евреи существовать через 70-80 лет. А если и будут — кого выпустят из России? Тебя? Меня? И даже если вообразить, что за подписью Сталина будет объявлено, что все желающие евреи могут ехать в Палестину, — кто поедет? Я не поеду, он (показывает на Шифрина) не поедет — мы коммунисты до мозга костей. Как может разумный человек этому верить? И как ты можешь придерживаться религии, утверждающей такие нереальные вещи? Надо заметить, что в начале разговора они меня предупредили:
— Мы ничего никому не сказали, но сами-то догадались, что ты верующий. Однажды ты не пришел на занятия. Мы выяснили — это был Йом-Кипур…
Они вспомнили еще несколько случаев.
— Мы поняли, — говорит Рудник, — что здесь что-то не так.
Отрицать я не мог, да и не хотел. Но и доверять чересчур — тоже не мог. Рудник, между прочим, возглавлял университетский СВБ. Тогда это сокращение было понятно каждому. Означало оно не что иное, как союз воинствующих безбожников. Что я мог ему ответить? Да еще в сорок втором году! Я сказал:
— Да, написано, что евреи в этом изгнании не навечно. И что Б-г начнет собирать их постепенно, что мы еще вернемся в свою страну и что во главе народа будет стоять руководитель из семьи Давида. Многие вещи, записанные в Торе и Пророках, исполнились. Например: «Рассеет тебя Б-г между всеми народами от края света до края света…» Это же исполнилось! Кто бы мог подумать так во времена, когда это было предсказано? И так же, как исполнилось многое, что записано, так и это исполнится. Мы еще доживем до этого.
Так закончился наш разговор.
Прошло время. Я искал их обоих, мне интересно было с ними встретиться, но не нашел.
Из книги «Чтобы ты остался евреем»
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 1,00 из 5)
Загрузка...
