(Продолжение)
Прошло уже больше 40 лет, но персонажи из той очереди стояли перед мысленным взглядом Симки, как живые. Ни для кого не секрет, что источниками большинства еврейских анекдотов и «армянского радио» в своё время слыли одесские парикмахерские. Очередь в мужском зале и была одним из тех мест, где генерировались будущие «убойные» хохмы, байки и анекдоты, приносившие заслуженную славу родному городу.
Колоритной фигурой в очереди был некий «Сеня — в рот тебе кило печенья». Витиеватая кличка произошла от того, что Сеня, будучи отчаянным спорщиком, всякую аргументацию завершал этой сакраментальной фразой. Спорил он по любому поводу, со всяким, кто посмел усомниться в правильности высказанного Сеней мнения, встревая в чужие разговоры или просто вызывая огонь на себя. Порой казалось, что стрижка была второстепенной целью: для того, чтобы доспорить какую-нибудь грошовую тему, он уступал свою очередь к мастеру. Звучало это приблизительно так:
— Шо?! А я говорю, шо с утра на Привозе глосики были по червонцу за пару, в рот ему кило печенья. А если вам нужна скумбрийка, то не морочьте мне голову с этой камбалой. Ой, не смешите меня – «Динамо» — чемпион! Запорожский «Металлург» — это команда, в рот ей… А Заболотному до Вальки Блиндера, как курице до орла, в рот ему кило печенья! У тебя есть бабушка? Расскажи своей бабушке, кто такой Роман Карцев, а я тебе говорю, шо это Ромка Кац, шо всегда малевался во Дворце моряка. Шо?! А ты ходил на христыны, был на похоронах? Так откуда же ты знаешь, шо черепаха живёт двести лет?
— А если ты такой неверующий, то промой глаза, и я тебе принесу в следующий раз книжку, где всё написано!
Это был самый убедительный аргумент Сени, ибо опровергнуть написанное в этой книге ещё никому и никогда не удавалось, равно как и увидеть сей таинственный манускрипт.
… Популярнейшая особа Одессы 50-х годов – Эдик–тарзан, стиляга N№1, получивший признание золотой молодёжи и правоохранительных органов ещё задолго до ХХ съезда партии, слегка отпустившего узду на стреноженном народе. Когда Эдик заходил в зал парикмахерской, у присутствовавших появлялось ощущение явления марсианина, хотя по версии одного из персонажей только-только появившейся в прокате «Карнавальной ночи» вопрос: «Есть ли жизнь на Марсе?» — наукой был оставлен без ответа.
Представьте себе молодого человека итальянского или греческого происхождения, с медальным, как у Остапа Бендера, лицом, длинными, спадающими на плечи волосами, одетого в пёстрый попугаечно-канареечной окраски пиджак с широченными плечами, брюки-дудочки и в знаменитые толстоподошвенные штиблеты с такими же пёстрыми, как пиджак, носками. На фоне бьющей в глаза многоцветьем красок рубашки – широченный и длиннющий до бёдер галстук с обнажённой женщиной (!!!) на нём…
Эдик–тарзан не обладал могучим торсом знаменитого киногероя и кличку свою заработал совсем по другому поводу. Однажды неотразимый городской Дон-Жуан оказался поздно ночью в номере гостиницы «Красная», в гостях у гастролирующей в Одессе московской примадонны. Бдительные служители гостиницы (все наперечёт штатные стукачи) выследили страстного любовника. Спасая честь дамы, Эдуард, с обезьяньей ловкостью перебравшись с балкона на ближайшее дерево, практически, в чём мать родила, скрылся от преследования сексотов, оставив последних с носом, а также с косвенными уликами своего присутствия – штанами и высокохудожественным галстуком.
… Изредка в очереди Симка видел благообразного старичка-осетина, одетого неизменно в тёмно-синий старенький, но старательно отглаженный костюм, безукоризненно чистую рубашку с галстуком. Лицо Константина Илларионовича было смуглым и гладким, несмотря на его 75-летний возраст. Чёрные, как маслины, глаза, слегка крючковатый нос и дон-кихотовские бородка и усы делали его похожим на постаревшего кардинала Мазарини. Пожилой джентльмен был знакомым, а может, и другом Юлиуса с незапамятных времён, однако на предложения мастера и окружающих пройти без очереди отвечал деликатным, но решительным отказом.
Константин Илларионович (по рассказу Юлиуса) закончил ещё до революции физмат Петербургского университета и до 1936 года блестяще проявил себя как учёный. Но попал по доносу во всесоюзную мясорубку и отбыл от звонка до звонка две пятилетки в одном из «лагов». Несмотря на весьма преклонный, особенно по меркам послевоенного времени, возраст, продолжал работать главным бухгалтером в каком-то автотресте.
В ожидании своей очереди кавказский аксакал не участвовал в беседах и спорах, а в порядке развлечения решал сложнейшие математические уравнения. Юные остряки – студенты физмата, пытаясь оконфузить старика, приносили ему на засыпку сборники математических задач, но всегда оставались посрамлёнными: тот без труда разделывался с теми наиболее сложными из них, за которые сами шутники отхватывали систематические «неуды»…
…У Генки-рыжего стригся любимец фанатов футбольного ОДО доктор Елисеев. Елисеев не был ни хирургом, ни дантистом, ни даже санитарным врачом и вообще к медицине не имел никакого отношения. Не имел он и степени доктора каких-либо наук, а лишь числился студентом-заочником педагогического института. Известен же он был как защитник футбольной команды ОДО (впоследствии СКА) и уважительную кличку получил за предельно жёсткую игру, в результате чего многие из его виз-а-ви после игры становились пациентами докторов. А за пределами поля это был весёлый, шебутной парень, любитель пошутить и рассказывать футбольные байки, которым парикмахерская аудитория внимала, открыв рты и развесив уши.
… Однако настоящим событием для темпераментной очереди в тесноватом для неё помещении мужского зала цирюльни на Карла Маркса становилось появление тогдашних кумиров всех без исключения одесситов, корифеев знаменитой Одесской оперетты Михаила Водяного и Юрия Дынова.
Продолжение следует
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
