С четырнадцати лет я начал работать. По закону подросткам полагался сокращенный — шести -, а не восьмичасовой рабочий день. Я нашел место, где меня согласны были принять с тем, чтобы я в субботу не работал. За это я обязался работать не с восьми до двух, как следовало бы, но с восьми утра до восьми вечера — по двенадцать часов в день, шестьдесят часов в неделю вместо тридцати шести. В полседьмого утра я старался уже быть в синагоге, молился, потом учил Гемару, потом отправлялся на работу. Я чинил примусы, керосинки, патефоны, велосипеды. Дело я осваивал старательно и стал рабочим что надо: я слесарь шестого разряда, прошу не шутить!
Из тех времен помнится мне один странный случай. Три дня не выходил я на работу: Рош-Ха-шана пришелся на четверг и пятницу, а потом наступила суббота. В воскресенье (мы по воскресеньям работали) только собрался идти, мама говорит:
— Не пущу.
Обыкновенно она меня поторапливала, а тут…
— Почему, мама?
— Сердце чувствует: не надо сегодня ходить. Я разволновался:
— Я три дня пропустил. И так все время грозятся уволить!
Но мама настояла на своем. Я остался дома. И избежал большой беды. А может, и гибели.
В тот день в мастерской случился пожар. Сгорело все: здание, оборудование, принесенные в ремонт вещи. А я начальника боялся пуще огня: боялся потерять работу. Пошли он меня в горящий дом — я бы не посмел отказаться…
Я проработал в мастерской три года, с тридцать первого по тридцать четвертый. В тридцать четвертом году, после убийства Кирова, которое Сталин, сам же его организовавший, использовал, чтобы развязать репрессии, не работать в субботу стало невозможно. Все кругом проявляли отчаянную бдительность: интересовались, кто мои родители, пытались уговорить, что надо работать в субботу, убеждали, что все, чему меня учат дома, неверно, что вокруг кипит новая жизнь, а я держусь за старое, и т. д. Меня уговаривали четыре недели, но все четыре субботы я на работу не выходил. И с понедельника меня уволили. Мне было семнадцать лет.
В это время в крупных городах страны началась кампания по проверке паспортов. Документы брали у всех подряд, взяли и у отца с матерью. Взяли — и «потеряли». Спокойнее нам, сами понимаете, от этого не стало. В результате проверки многих выселили из Казани.
Это «послекировское» время было ужасно. В городе постоянно шептались о самоубийствах на железной дороге. В страхе перед будущим, в отчаянии люди бросались под поезда…
Другого столь тяжелого периода, как тот, что пережили евреи советской России, в еврейской истории, пожалуй, не было. Во времена Маккавеев греки ввели «гзерот» (постановления, которые запрещали обрезание, соблюдение субботы и еврейских праздников, выполнение правил кашрута, изучение Торы, — короче, которые объявили вне закона всю еврейскую веру), но евреи спустя три год, подняли восстание и победили. А в России эти преследования продолжались более 70 лет!
Из других стран, где евреев преследовали, они могли хотя бы сбежать. Из советской России было не скрыться.
ОБРЕЗАНИЕ ПОД ЗАПРЕТОМ
Среди «гзерот» советской власти был и запрет на обрезание (брит-милу). О том, как евреи обходили этот запрет, я уже рассказывал в других своих книгах. Кое-что повторю.
Сегодня немногим известно имя рава Мордехая-Аарона Аснина. А это — настоящий герой, который за свою жизнь сделал обрезание двадцати тысячам еврейских детей.
В Минске было много моэлей, но когда власти запретили обрезание, все испугались. Рав Аснин единственный бесстрашно продолжал свое дело, порой у него на день приходилось по двенадцать-тринадцать бритов. Он никогда не брал за это ни копейки — только немного леках (медовой коврижки) и свечу: при свече он учился, а леках приносил внукам. А ведь у него, благодарение Всевышнему, была большая семья — восемь детей и множество внуков. Прокурор Ходос, осатанелый минский евсековец, отправил этого моэля в тюрьму.
Рав Аснин был арестован накануне праздника Песах. О его аресте удалось сообщить за границу. Протесты мировой еврейской общественности спасли рава: он просидел недолго — его выпустили. (Когда я был в Америке, ко мне пришли два еврея, которые сидели с Асниным.)
Выйдя из тюрьмы, рав вновь взялся за свое. Зная по опыту, что, когда приходят спрашивать об обрезании, откладывать нельзя, чтобы не помешали власти, он сразу говорил:
— Где ребенок? Давайте его скорее сюда.
Это был его привычный ответ. Когда рав тяжело заболел (наступали последние дни его жизни), пришла женщина и спросила о брите. Рав ответил своей обычной фразой:
— Давайте ребенка скорее сюда. Родные возразили.
— Ты же болен, куда тебе вставать? Рав махнул рукой:
— Неважно. Пока я жив, я должен делать обрезание. В тот день, когда умру, — перестану.
И он совершил свое последнее обрезание. Назавтра рав Мордехай умер. Его внук, реб Лейб Розенгауз, живет сегодня в Израиле.
Как видите, несмотря на запрет, в те времена немало евреев еще старались выполнить заповедь обрезания. Для этого им приходилось всячески исхитряться.
В 30-е годы в Белоруссии у одного еврея, сотрудника НКВД (Народного комиссариата внутренних дел — жестокого учреждения, преследовавшего инакомыслящих), родился сын. Жена хочет сделать сыну обрезание. Как быть? Муж нашел выход: «Я уеду в командировку. Если потом что и скажут — я ничего не знал». И уехал на две недели. Возвращается, входит в дом с двумя сослуживцами — и что же видит? Его сына только что обрезали, и в доме еще находится моэль! А он, можно сказать, сам свидетелей привел! У злосчастного энкаведиста потемнело в глазах. Он напустился на моэля: «Ах ты, контра! Враг народа! Ты что с моим сыном сделал?!» Моэль убежал. Но моэль-то знал секрет, неизвестный перепуганному отцу: те двое, что пришли с ним, поступили со своими сыновьями точно так же.
Еврей, начальник пограничной заставы, хотел сделать сыну брит-милу. Но как доставить моэля в зону, где каждый человек на учете и незнакомец сразу бросается в глаза? Начальник условился с моэлем, что тот якобы попытается незаконно перейти границу. Его задержат и, конечно, приведут к начальнику заставы. Так и вышло. Начальник взял арестованного моэля к себе домой, мальчику сделали обрезание, и моэль был отпущен.
Эту историю я слышал лично от рава Аарона Хазана. Бывший москвич, нынче житель Бней-Брака, он в Израиле издал автобиографическую книгу «Негед а-зерем» («Против течения»), где есть и этот эпизод.
Кстати, в разговоре рав Хазан вспоминал разные случаи и из своего прошлого. Подшучивая над тем, что евреи очень любят «добиваться справедливости», он рассказывал, как его сотрудники-евреи возмущались тем, что он «отлынивает» от работы в субботу. Рав Хазан работал в каком-то крупном учреждении, и эти нападки услышал один из видных коммунистов того времени, тоже, увы, еврей. Он буркнул обвинителю:
— Еще слово скажешь — я тебя съем! Ты что в обеденный перерыв делал? Уплетал, небось, за обе щеки. А я Хазана видел — он ни к чему, кроме хлеба, не притронулся…
Из книги воспоминаний «Чтобы ты остался евреем»
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
