Свою автобиографическую книгу «Упраздненный театр. Семейная хроника» (Москва, 1995 г.) Булат Окуджава начинает такими словами:
«В середине прошлого века Павел Перемушев, отслужив солдатиком свои двадцать пять лет, появился в Грузии, в Кутаиси, получил участок земли за службу, построил дом и принялся портняжить. Кто он был– то ли исконный русак, то ли мордвин, то ли еврей из кантонистов? – Сведений не сохранилось, дагерротипов тоже».
Булат Шалвович не исключал того, что его прадед был евреем.
Павел Перемушев женился на грузинке Саломее Медзмариашвили. Их старшая дочь Елизавета вышла замуж за Степана Окуджаву и родила восьмерых детей. Один из них Шалва, отец поэта, женился на армянке Ашхен.
Булат Шалвович Окуджава родился и большую часть своей жизни прожил в Москве. Он презирал антисемитов.
Об этом поэт говорил, например, в интервью русскому радио в Нью-Йорке. Это проявилось и в бытность его работы (в 50-е годы) в издательстве «Молодая Гвардия». Он ведал переводами стихов поэтов народов СССР на русский язык. Окуджава ушёл из этого молодёжного издательства, где его упрекали за то, что в списке переводчиков, которым он давал работу, были в основном русские поэты-евреи. Теперь их знают все любители поэзии и не только они. Это Юрий Левитанский, Давид Самойлов, Юлий Даниэль, Анатолий Найман. Ему было тогда сказано: «У нас русское издательство… Нужна пропорция…».
А история с публикацией в «Литературной газете» стихотворения Евгения Евтушенко «Бабий Яр». В то время отделом поэзии заведовал Окуджава. После возникшего конфликта руководства газеты с партийными властями Окуджава навсегда покинул службу, уйдя на «вольные хлеба».
Любая нетерпимость, поиск врага вызывали протест поэта. В одном из своих стихотворений, например, он, обращаясь к ненавидящим, предлагал каждому из них осудить прежде всего «себя самого», научиться «сначала себе самому не прощать ни единой промашки» и побеждать врага «не в другом, а в себе».
Эмиграция евреев, а по сути исход из бывшего СССР, не оставила его равнодушным.
Под крики толпы угрожающей,
Храпящей и стонущей вслед,
Последний еврей уезжающий
Погасит на станции свет.
Потоки проклятий и ругани
Худою рукою стряхнет,
И медленно профиль испуганный
За тёмным стеклом проплывёт.
Как будто из недр человечества
Глядит на минувшее он…
И катится мимо отечества
Последний зелёный вагон.
Весь мир, наши судьбы тасующий,
Гудит средь лесов и морей…
Еврей, о России тоскующий,
На совести горькой моей.
(Стихотворение
посвящено О. и Ю. Понаровским)
Проявления антисемитизма многолики. Однажды, ещё в начале перестройки, один провинциальный российский дирижёр похвастался комиссии Министерства культуры, что у него в оркестре уже нет ни одного еврея. На что получил такой ответ: «Это было слышно, когда ваш симфонический оркестр играл». Булат Окуджава высоко ценил еврейскую задушевность и музыкальность.
Над площадью базарною
Вечерний дым разлит.
Мелодией азартною
Весь город с толку сбит.
Еврей скрипит на скрипочке
О собственной судьбе,
И я тянусь на цыпочки
И плачу о себе…
Хорошо понимая и чувствуя специфику исполнения еврейским музыкантом, Окуджава добавляет:
«Какое милосердие являет каждый звук,
А каково усердие лица, души и рук,
Как плавно, по-хорошему
Из тьмы исходит свет,
Да вот беда –
От прошлого никак спасенья нет».
Когда-то Есенин сетовал на то, что его стихи читают одни еврейские девушки. Евреи Советского Союза страстно полюбили Окуджаву и разнесли эту любовь по всему миру. Например, в Израиле прошло несколько международных фестивалей его памяти. Поэт любил эту страну, ездил туда, встречался с друзьями. Однажды его застал большой снегопад в Иерусалиме, и поэт написал об этом:
В Иерусалиме первый снег.
Побелели улочки крутые.
Зонтики распахнуты у всех
Красные и светло-голубые.
Наша жизнь разбита пополам,
Да напрасно счёт вести обидам.
Всё сполна воздастся по делам
Грустным и счастливым и забытым.
И когда ударит главный час
И начнётся наших душ поверка,
Лишь бы только ни в одном из нас
Прожитое нами не померкло…
В другой раз он вспомнил своего тель-авивского друга, бывшего москвича, у которого «кипа, с темечка слетая, не приручена пока… Перед ним – Земля Святая, а другая далека».
Мне неизвестно, пел ли Окуджава свои «еврейские» стихи, были ли у него написаны соответствующие песни. Я же не мог не подобрать здесь, в Америке, в эмиграции, свои мелодии на почти все приведённые здесь стихи и пою их как бы от его имени. Творчество Булата Окуджавы, его неповторимый голос попали в мою душу ещё в 60-е годы ушедшего века и застряли в ней навсегда.
Года те уж стали историей,
Но вечна с тем голосом связь.
Наверное, не по теории
Свобода с него началась.
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 2,00 из 5)
Загрузка...
