Скажу прямо, без ложной гордости: человек я непримечательный. То есть совершенно неприметный человек, ничем не выдающийся и никак себя не прославивший. Что делать, не всем же быть Хемингуэями.
Но один раз в жизни я все-таки почувствовал свою значительность. Было это много лет назад, вскоре после того, как мы с женой приехали в Америку. Жили мы в маленькой скромной квартире в небольшом городе в Миннесоте, где я нашел свою первую работу. В тот вечер, когда я в первый раз почувствовал свою значительность, я, как обычно, смотрел телевизор, а жена делала голубцы на завтра. И тут зазвонил телефон. Я, естественно, взял трубку и сказал «хелло». А может, я даже сказал «але», поскольку никакого англоязычного звонка не ожидал. Но трубка вдруг заговорила по-английски, этаким красивым плюшевым голосом. От неожиданности я не понял первой фразы, а вторая звучала примерно так:
– Я приехал из Вашингтона и хотел бы с вами встретиться.
Я стал лихорадочно соображать: как бы выяснить, что было сказано в первой фразе, и при этом не показаться идиотом. Я сказал небрежно:
– Надолго приехали?
– На пару дней, — вежливо ответил плюшевый голос.
– Ага. Можно спросить, зачем приехали?
– Чтобы встретиться с вами.
– Ага. А откуда вы?
– Из Вашингтона.
Я понял, что не показаться идиотом уже не смогу. А обладатель голоса тем временем проявил чуткость и добавил:
– Я работаю в интеллидженс сервисе и хотел бы с вами встретиться, так как вы недавно приехали из Советского Союза.
Так и сказал: «в интеллидженс сервисе». Из Вашингтона. Специально приехал, чтоб со мной встретиться. В течение секунды мое воображение вспыхнуло и разгорелось, как пролитый бензин. Все ясно: интеллидженс сервис хочет использовать меня в качестве консультанта. Я им нужен как специалист по Советскому Союзу. А может, и по всей Восточной Европе. Эксперт по делам холодной войны. Вот тут-то я и почувствовал свою значительность и незаменимость в деле обеспечения мира и безопасности во всем мире. Я сказал:
– Когда вы хотите встретиться?
– Я понимаю, что вы работаете, — сказал голос, продолжая проявлять чуткость. — Если хотите, мы можем встретиться в субботу. Где вам удобно.
– Хорошо, давайте в субботу, — важно сказал я и ощутил легкий пинок в зад. Оказалось, что моя жена уже давно стоит рядом, вытирая руки о фартук и прислушиваясь к разговору.
– На обед! Пригласи на обед! — внятно прошипела она.
С моей женой так. Каждого человека, с которым я вступаю в контакт, она считает своим другом и немедленно собирается кормить.
– Хотите прийти к нам на обед? — сказал я.
– О! — удивился плюшевый голос, имя которого, как выяснилось впоследствии, было мистер Цвайхман. — Это очень мило с вашей стороны! Но я не один. Со мной будет наш местный представитель. Это ничего?
– Ничего.
– Его зовут Патрик О’Миллэн. Это вас не смущает?
– Нет, нет, что вы, что вы, — сказал я, делая вид, будто понял, что имел в виду мистер Цвайхман. — До встречи в субботу.
– В котором часу они придут? — спросила жена, когда я положил трубку. — В шесть? Хорошо. Я сварю борщ и сделаю зразы с грибами. А кто они такие?
– ЦРУ, — сказал я с нескрываемой гордостью.
Жена побледнела, и из глаз ее потекли слезы.
– Так я и знала, — сказала она сквозь всхлипывания. — Не иначе, кто-то донес, что мы незаконно привезли из Италии килограмм салями…
В субботу, ровно в шесть раздался звонок в дверь, и я бросился открывать. Мистер Цвайхман оказался высоким галантным джентльменом с седеющими висками и тонкими усиками. Мистер О’Миллэн, наоборот, был коренастым рыжеватым блондином с лицом цвета спелого граната. Лучезарно улыбаясь, они вручили моей жене букет роз, мне — литровую бутылку «Абсолюта», и мы сели за стол.
Вы знаете, как американцы пьют водку. Это — непристойность. Это — позор нации. Великий народ, подаривший миру Марка Твена и высадивший первого человека на Луну, понятия не имеет, как надо пить водку. Они ее разбавляют! Чем угодно: томатным соком, апельсиновым соком, тоником, даже холодным чаем. При одной мысли об этом экран компьютера темнеет у меня перед глазами, и горло перехватывает спазм от боли за мою великую новую родину.
Впрочем, в тот вечер я не думал об этом. Захваченный ожиданием надвигавшейся на меня значительности, я чувствовал себя американцем и готов был разделить их позорные навыки. Поэтому я спросил, чем мои гости хотят разбавлять водку. Услышав этот вопрос, мистер О’Миллэн потупился.
– Я думал, русские пьют водку прямо так, не разбавляя, — сказал он, и в голосе его прозвучала тоска и надежда.
– Пожалуйста. Конечно. Как хотите, — сказал я и посмотрел на мистера Цвайхмана. Все-таки он был начальник, из Вашингтона.
– Я вас предупреждал, что он ирландец, — сказал мистер Цвайхман и, неожиданно перейдя на русский язык, добавил с легким акцентом: — Меня можете не спрашивать. До войны я жил в Воронеже.
Я налил, и мы выпили за здоровье хозяйки дома, как галантно предложил мистер Цвайхман. Я налил снова, и мы выпили за наше благополучное прибытие в Америку, как предложил мистер О’Миллэн. Потом мы выпили за мое здоровье. Потом — за процветание Соединенных Штатов. Потом — за наши с женой успехи в работе и личной жизни. Потом — за успехи американских атлетов в предстоящих Олимпиадах. Потом — почему-то за дружбу американского и пуэрто-риканского народов.
После каждого тоста я ожидал, что мои гости наконец заговорят о важном государственном деле, по которому они приехали. Но они говорили обо всем на свете — о старых фильмах, о плохом климате в Вашингтоне, о болезнях позвоночника, о своих огородах и своих семьях. Оказалось, что у мистера О’Миллэна шестеро детей, и мы выпили за здоровье каждого из них в отдельности. Потом оказалось, что двое из них замужем, и мы выпили за счастье их семей, каждой в отдельности. К тому времени, когда дело дошло до здоровья моего двоюродного брата, я уже слабо соображал, за что и с кем я пью. «Абсолют» кончился, и я достал из холодильника бутылку «Вольфшмита». Конечно, подавать «Вольфшмит» после «Абсолюта» позорно, но мои гости приняли это проявление бедности с благородным снисхождением. Около одиннадцати часов вечера мы пересели на диван. Мистер Цвайхман, которого я к тому времени уже запросто называл Бобом, сказал:
– Теперь поговорим о деле. Бизнес есть бизнес. Ты приехал из страны, с которой мы находимся в состоянии холодной войны. Наше правительство интересуют все секреты этой страны, какие ты знаешь.
— Ребята, — сказал я, с трудом ворочая английским языком, — можете на меня положиться. Я сделаю все возможное, чтобы мы с вами одержали победу в холодной войне. Но никаких секретов я не знаю. Мне их не доверяли.
Это была сущая правда. Я был инженером-строителем, и все мои профессиональные знания ограничивались тем, как месить бетон и ругаться матом с рабочими, что вряд ли могло заинтересовать правительство Соединенных Штатов. Мой друг Боб Цвайхман огорчился.
– Слушай, вспомни что-нибудь, — сказал он. — Ты мне друг или портянка? Как я буду отчитываться перед начальством?
Я напряг память и, к своему удивлению, кое-что вспомнил. Я сказал:
– Боб, я знаю один советский секрет. Отметки.
– Не годится, — вздохнул Боб. — К сожалению, твои школьные отметки нашу разведку не интересуют.
Я понял, что мой друг далек от точных и естественных наук и, как мог, объяснил ему, что отметка есть понятие физическое. Так называется превышение уровня земли над уровнем океана: «абсолютная отметка».
– Понятно, — сказал Боб, проявляя сообразительность опытного разведчика. — Что ж тут секретного?
– Черт его знает, — признался я. — Почему-то абсолютные отметки там засекречены. Но некоторые из них я знаю на память. Тех мест, где я бывал. Могу выдать в целях борьбы с коммунистической экспансией.
– Давай, — нехотя согласился мистер Цвайхман. — С паршивой овцы хоть шерсти клок. Я доложу нашим специалистам; пусть сами разбираются, что делать с твоими вонючими отметками.
Мы расстались закадычными друзьями, обменявшись адресами и дав клятву, что будем поддерживать постоянную связь до конца жизни. После их ухода мое ощущение собственной значительности померкло. Жизнь вернулась в свою колею, и вскоре я забыл о своих друзьях из ЦРУ.
Каково же было мое удивление, когда полгода спустя раздался звонок, и знакомый плюшевый голос ласково объявил:
– Привет, это я, Боб Цвайхман. У наших специалистов возникли вопросы по поводу этих… твоих… сам знаешь. Это не телефонный разговор. Не возражаешь, если к тебе в субботу утром зайдет Патрик?
Я не возражал. Патрик О’Миллэн явился в субботу, когда мы с женой только встали. Мы пригласили его позавтракать с нами. Он охотно принял приглашение, сел за стол и вынул из портфеля бутылку «Абсолюта».
– Может, разбавим апельсиновым соком? — предложил я.
Патрик бросил на меня укоризненный взгляд, и я устыдился бестактности своего вопроса. После шестой рюмки Патрик сказал:
– Понимаешь, у наших специалистов возникли серьезные разногласия в вопросе о том, что такое абсолютная отметка. Они просили, чтобы ты дал разъяснение.
– Запросто, — сказал я. — Как нас учили в школе, это есть превышение над уровнем Балтийского моря или над каким-то Кронштадтским футштоком. Кронштадт — это город. Что такое футшток, я не знаю.
Патрик старательно записал каждое мое слово, обдумал записанное и сказал:
– Это очень сложно. Где это можно найти в письменном виде?
– В советском учебнике географии для шестого класса.
– А где его взять?
– Не знаю. Наверно, в Москве.
– Ага, — удовлетворенно сказал Патрик. — Придется привлечь к этому вопросу нашу внешнюю разведку за железным занавесом…
Это был мой последний контакт с ЦРУ. С тех пор я никогда не видел ни Боба, ни Патрика.
Месяца через два после моего завтрака с мистером О’Миллэном советское информационное агентство ТАСС опубликовало официальное заявление о том, что в Советском Союзе разоблачен и выслан из страны американский шпион. Он был пойман с поличным во дворе одной из московских школ, где пытался незаконным путем приобрести учебник географии. В ответ на провокационную акцию Советского Союза правительством США были высланы из страны двадцать два советских дипломата. Комментарии к этому событию долго не сходили со страниц американской прессы, и все это время меня не покидало восхитительное чувство собственной значительности.
Художник Михаил БЕЛОМЛИНСКИЙ
Опубликовал: Александр МАТЛИН
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
