«…И налови мне дичи; и приготовь мне кушанья… и поем я – чтобы благословила тебя душа моя, прежде чем я умру» (27:3-4).
Когда читаешь рассказ о похищении благословения, возникает множество вопросов. Во-первых, что побудило Ицхака отдать предпочтение Эсаву перед Яаковом? Как мог отец пребывать в блаженном неведении относительно многочисленных «проделок» своего старшего сына? Неужели он не знал, как легко Эсав давал волю своим необузданным страстям, о чем сообщается в многочисленных мидрашах?
И даже если принять объяснение, что Ицхак при всем своем духовном величии был по-детски наивен, когда дело касалось его любимца, и простодушно верил показному благочестию Эсава, искренне радуясь его «пытливым» вопросам: например, как отделять десятину от соли и соломы, — все равно вопрос остается открытым. В конце концов, неужели Ривка, лучше разбиравшаяся в характерах сыновей, никогда не жаловалась мужу на порочные склонности Эсава и не пыталась раскрыть ему глаза на его лицемерие и жестокость?
Более того, непосредственно перед историей с благословениями Тора сообщает о том, что Эсав взял себе в жены хеттеянок, которые без всякого стеснения воскуривали фимиам своим идолам в доме родителей мужа, нисколько не считаясь с их убеждениями и чувствами, из-за чего, кстати, Ицхак и потерял зрение. Но при этом Ицхак игнорировал все эти обстоятельства, продолжая без памяти любить Эсава? Вот уж поистине слепая отцовская любовь.
В то же время если следовать простому пониманию текста раздела, Ицхак с поразительным равнодушием относился к праведности Яакова. Неужели он не видел, какими выдающимися качествами обладал его второй сын, «человек кроткий (точнее даже будет сказать: цельный), сидящий в шатрах»? Неужели не видел вопиющей разницы между братьями, отдавая предпочтение Эсаву и игнорируя Яакова?
Трудно также понять действия Ицхака сразу после того как раскрылся обман. Почему он так прямолинейно и неделикатно сообщил Эсаву, что он может только подтвердить благословения, которые только что дал Яакову? Ведь в тот момент перед ним стоял сломленный Эсав, держа в руках поднос с дичью, которую он поймал во время трудной охоты и из которой собственноручно приготовил вкусное блюдо. Этот здоровенный детина плакал, как ребенок, жалуясь, что младший брат снова «обманул» его, коварно выманив у отца благословение, которое предназначалось ему. Как мог Ицхак сыпать соль на свежие раны «бедного» Эсава? Вместо того чтобы попытаться утешить его, смягчить удар, он с жестокой откровенностью заявил: «Вот, властелином поставил я его (Яакова) над тобою и всех братьев его отдал ему в слуги, укрепил его обилием хлеба и вина – а тебе что я сделаю, сын мой?»
Все очень просто. Ицхак прекрасно знал, что представляют собой Эсав и Яаков. И он пришел к выводу, что благословение должно предназначаться именно Эсаву, проявлявшему столь опасные склонности. Ицхак рассуждал приблизительно так. Получив благословение и гарантию успеха во всех начинаниях, Эсав перестанет грабить, убивать и терроризировать невинных людей. Он изменится, подобреет и будет жить в мире и согласии со своими соседями.
Более того, получив гарантию успеха и благоденствия, Эсав перестанет видеть в Яакове соперника и охотно поделится с ним материальными благами, дав ему возможность продолжать учебу в «шатрах» Торы, в мире и спокойствии, не заботясь о хлебе насущном.
Так думал Ицхак. Однако Ривка, выросшая в доме Лавана и Бетуэля, лучше разбиралась в реалиях жизни и понимала, что подобные миротворческие планы в высшей степени утопичны и потому опасны. Она знала, что в обществе, к которому принадлежал Эсав, успех порождает не благодарность, миролюбие и добрую волю, а жажду новых приобретений, как говорили мудрецы Талмуда: «тот, у кого есть «мана» (доля), желает иметь две доли, а у кого две – желает иметь четыре…».
Своим трезвым умом и житейской мудростью Ривка очень походила на мать Ицхака – Сару. Подобно ей, она видела, как опасны благие намерения ее мужа. Она понимала, что Эсав никогда не поделится с Яаковом отцовским благословением. Абсурдно было даже предполагать такую возможность. Наоборот, Эсав воспользуется своим вновь приобретенным могуществом, чтобы безжалостно преследовать своего праведного брата и, в конечном счете, уничтожить его. В результате, благословение Ицхака принесет не благо, а горе.
Ее план созрел молниеносно: благословение должен получить не Эсав, а Яаков.
«И содрогнулся Ицхак…»
Иллюзии рассеялись именно в тот момент, когда Эсав пришел к Ицхаку за благословением с аппетитным блюдом в руках. Как только Эсав представился слепому отцу, тот сразу понял, что вся его теория была построена на песке. «И содрогнулся Ицхак в несказанном ужасе» (27:33). РАШИ комментирует, ссылаясь на мидраш, что в тот момент под его ногами разверзлась преисподняя.
Но ведь у Ицхака были совсем другие планы относительно его первенца. Он мечтал, что Эсав будет партнером Яакова в «Ган-Эдене», раю. Что близнецы будут взаимодействовать, как Иссахар и Звулун, двое из двенадцати будущих основателей колен Израиля: первый, подобно Иссахару, будет преуспевающим купцом, а второй, как Звулун, посвятит себя изучению Торы, опираясь на материальную помощь брата.
Всему этому не суждено было осуществиться. Увидев перед собою «геином», Ицхак вспомнил, что от Яакова, пришедшего за благословением раньше Эсава, исходил аромат райского сада, и мгновенно понял, как он глубоко заблуждался. Яаков получил отцовское благословение хотя и обманом, но законно, с полным правом.
Можно также сказать, что Ицхак содрогнулся от самой мысли, что всему миру был бы нанесен непоправимый урон, если бы благословение получил не Яаков, а Эсав. Вот почему Ицхак так безжалостно и сурово говорил с расстроенным Эсавом: «гам барух ихье» — «Пусть также и он благословенным будет!» До сих пор Ицхак думал, что Эсав заслуживал великое благословение. Но теперь все стало на свои места. Ицхак понял, что ошибался, и мужественно признал свою ошибку.
Наследие отцов
«И сказал Яаков отцу своему: «…Подымись, пожалуйста, сядь и поешь добычи моей, чтобы благословила меня душа твоя» (27:19).
Рав Натан Адлер подметил еще одно различие между Яаковом и Эсавом, унаследованное их потомками. Яаков обращался к отцу «по-еврейски», во втором лице: «Подымись, сядь и поешь». А Эсав, придя к Ицхаку, заговорил с ним в третьем лице: «Пусть встанет отец мой и поест добычи сына своего…» (27:31). Такое подчеркнуто вежливое (но отчужденное) обращение к родителям до сих пор сохраняется у многих европейских народов…
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
