Еврейский Мир

СТАКАН ГАЗИРОВАННОЙ ВОДЫ

«Я горжусь тем, что в Бабьем Яру было

всего 300 немцев на 1400 украинских».

О. Тягнибок, украинский националист.

Событие, о котором хочу рассказать, произошло в столице Украины, в городе Киеве вскоре после окончания Великой Отечественной войны. В тот июльский день было необычно жарко, киевские каштаны уже отцвели, их высокие стройные свечки потеряли первичную красоту и готовились порадовать всех созревшими плодами. Редкие прохожие прятались в тени деревьев, иные искали источники влаги, чтобы утолить жажду, терпеливо стояли в очередях за газированной водой. Жара мучила людей, длинные вереницы выстраивались у редких продавцов спасительной воды. Тот, кто бывал в послевоенном Киеве, наверняка помнит небольшие двухколёсные тележки, на которых устанавливались нехитрые устройства для приготовления и раздачи газированной воды с сиропом или без. Высокие стеклянные колбы, заполненные сиропом, соединялись с краном, подающим из баллонов под давлением углекислый газ, который добавлялся в водопроводную воду, превращая её в газированную. После смеси с газом вода приобретала незабываемый приятный вкус и на короткое время могла утолить жажду. В наше время такой вкусной воды не встретишь нигде, в том числе и на улицах украинской столицы.

За время, пока шла кровавая война, население Киева сократилось на две трети. Часть людей, которым удалось эвакуироваться из города до прихода немецких войск, ещё не успели вернуться в родные места в те июльские дни 1945 года, а кто воевал, всё ещё оставались в своих воинских частях. Многие воины полегли на полях сражений, часть из них томилась в сталинских лагерях или находилась в плену у союзников, ожидая наказания за службу на стороне фашистов и содеянные преступления.

Еврейское население Киева было уничтожено полностью. Из нескольких сот тысяч еврейского населения за военный период, а Киев находился в руках фашистов уже с середины сентября 1941 года, выжили только 12 киевских евреев. Такого глобального уничтожения еврейская община Украины не знала за долгую кровавую историю своего существования даже в течение многих веков. В Берлине, логове нацистской идеологии, за весь период фашистского господства выжили около тысячи евреев. Немцы спасали евреев, которые находились с ними в браке, либо их прятали служители церкви или простые граждане, которые не растеряли человеческие качества и помнили о морали, справедливости и сострадании. Ничего подобного в Киеве не наблюдалось.

Постепенно в город возвращались немногие еврейские семьи, которым удалось покинуть Киев до вступления фашистских войск. Большинство семей вместо жилищ находили пепелища, либо разорённые квартиры, либо обнаруживали в принадлежащих им домах новых украинских хозяев. Многие из этих «хозяев» во время оккупации служили немцам в разных учреждениях, лично участвовали в поисках редких евреев, которым удавалось в первые недели после вступления фашистских войск в город прятаться на чердаках или в подвалах домов. Эти «новые хозяева», как правило, не ощущали угрызений совести в связи с появлением прежних хозяев, продолжали жить и пользоваться чужим добром, как будто ничего противоправного не произошло. Приходилось судиться с теми, кто самовольно въехал на чужую площадь и не желал её уступить, а киевские суды с большой неохотой рассматривали такие дела и часто отказывали истцам.

Вернувшиеся с фронта мужчины, которые обнаруживали свои разорённые квартиры и узнавали о страшной судьбе родных и близких, искали следы исчезнувших родных в братской могиле в Бабьем Яру, где были убиты их родители, жёны и дети. Никаких памятных знаков или надгробных досок они, конечно, обнаружить не могли. Только жуткие слухи приводили их на место массового уничтожения киевских евреев. Присыпанные сверху тонким слоем грунта, здесь покоились останки около ста тысяч киевских евреев — мужчин и женщин всех возрастов и их детей. Официальная пропаганда распространяла версию о захоронении в Бабьем Яру советских людей, не уточняя, что здесь были убиты все киевские евреи. Сразу после 1945 года власти запретили евреям посещать место захоронения своих родных, а позже даже пытались замыть овраг песком и организовать на костях парк отдыха.

Также тщательно скрывался известный киевлянам факт, что в убийстве еврейских горожан, главным образом, участвовало местное население. Даже в докладе Чрезвычайной государственной комиссии по расследованию нацистских преступлений и массовой казни евреев в Бабьем Яру было сказано: «Гитлеровские бандиты согнали 29 сентября 1941 года на угол Мельниковой и Доктеровской улиц тысячи мирных советских граждан. Собравшихся палачи отвели к Бабьему Яру, отобрали у них ценности, а затем расстреляли». О еврейских жертвах, а также об украинских палачах — ни слова. Однако история так устроена, что правда когда-нибудь всё равно выберется из океана лжи, прорвётся на свежий воздух и подаст свой голос. Так обязательно случится и с трагической историей киевских евреев не только в прошлом веке, но и раньше.

В действительности, в Бабьем Яру были расстреляны практически одни евреи, даже среди матросов местной флотилии фашисты отбирали для расстрела только еврейских моряков. Согласно информации И. Эренбурга, на территории Украины существует шесть тысяч Бабьих Яров, в которых расстреляны 1 миллион 600 тысяч евреев. Антисемитизм среди украинского народа выращивался в течение столетий, поэтому зверства новых поколений не могли внести ничего принципиально нового в долгую историю уничтожения евреев на Украине.

Тот случай, о котором будет идти речь, не являлся каким-то исключением или неожиданным событием, а вполне соответствует той обстановке ненависти, которая характерна для отношения украинцев к своим еврейским соседям уже очень давно. История эта — подлинная и рассказал её живой свидетель тех событий. Так случилось, что в тот день продавщицей газированной воды на Подольской улице оказалась пожилая еврейская женщина, в национальном происхождении которой никто из стоявших в очереди не сомневался. Она был одета в белый халат, который со временем стал серым от многочисленных пятен на животе и груди. На её голове была повязана лёгкая косынка, уголками которой время от времени женщина вытирала со лба капельки пота. Продавщице помогал мужчина, очевидно, муж, который иногда заменял тяжёлый баллон, регулировал вентили подачи газа, либо устранял течь в соединениях шланга с торчащей из-под ограды водопроводной трубой. Когда на подносе скапливалось слишком много использованных стаканов, мужчина помогал жене ополаскивать их чистой водой из шланга. Ему было не менее жарко, но он не показывал вида.

Киевляне, стоящие в очереди, придирчиво следили за каждым движением рук продавщицы, ревностно проверяли уровень заполнения стаканов водой и правильным добавлением сиропа. Иногда некоторые из них чуть слышно ворчали как будто себе под нос. «Жидовка-то не доливает стаканы до верху, явно обманывает!» Отдельные фразы недовольства через некоторое время уже зазвучали как хор голосов, которые становились всё громче и громче, пока не достигли слуха стоящих за тележкой женщины и мужчины. Почти в каждой фразе обязательно звучало калёное слово «жидовка» или «эти жиды».

«Фанечка, ты не волнуйся, — спокойным голосом сказал женщине её муж, после чего обратился к людям: «Граждане! Прошу всех успокоиться! Вы напрасно обвиняете нас, вода наливается правильно согласно инструкции до верхнего ободка стакана. — И он показал стоящим впереди этот уровень, до которого вода по инструкции должна наполнять граненый стакан. — Так что прошу не волноваться и не придумывать напрасные обвинения!» Но в это время в разговор вступил молодой человек, лет около тридцати, не больше, стоявший где-то в середине очереди и до этого момента не участвовавший в разговоре. Он был в чесучовом гражданском костюме, но на лацкане под лучами солнца ярко блестел золотым отливом знакомый всем орден Героя Советского Союза. Видимо, эта награда давала ему право выступать от имени всех участников войны и тех, кто стоял в очереди. Резких выражений он не стеснялся.

«Пока мы воевали, пока проливали кровь на полях сражений, защищали нашу Родину от врагов, эти люди отсиживались в тылу и копили деньги, — сказал он и показал пальцем на продавцов газированной воды. Он не назвал их евреями или жидами, как принято на Украине оскорблять этой презренной кличкой, но всем было ясно, кого он имеет в виду. — Мы защитили нашу землю, с огромными жертвами выгнали врагов с нашей священной земли, — продолжал он с искусственным пафосом, — мы страдали и умирали, а они прятались по норам, а теперь вылезли из своих щелей, чтобы заниматься обычным гешефтом». Он с гордостью обводил взглядом стоящих вокруг людей, на ходу ловил восторженные выражения глаз своих соплеменников. Ему понравилась собственная речь, и как он ловко ввернул еврейское слово. «Пусть они помнят, — подумал он, — что мы всё о них знаем». В очереди раздались одобрительные крики: «Правильно говоришь, майор, — кто-то даже присвоил молодому человеку воинское звание. — Мы долго страдали под немцами, а теперь нас снова обманывают!» Одобрительный гул голосов быстро возрастал.

Фаина ничего не отвечала, только лицо и оголённые части рук покрылись красными пятнами, а пальцы дрожали и отказывались выполнять привычные движения. Муж, стоявший чуть сзади жены, первое время никак не реагировал на крики, он молча смотрел на толпу, не проявляя беспокойства, пока его не задели обидные слова человека со Звездой Героя. Ему, воину стрелковой дивизии, который недавно вернулся из госпиталя после тяжёлого ранения и ампутации ноги, молчать было невмоготу. Чуть прихрамывая и опираясь на плечо жены, он неловко вышел из-за её спины и оказался впереди тележки перед людьми, стоящими в очереди. Ничего не произнося, медленно двумя руками он стал приподнимать штанину на правой ноге. Сначала обнажилась деревянная часть ноги, потом низ штанины достиг колена, и появилась нижняя часть культи. Взгляды людей невольно застыли на несуществующей ноге воина, потерявшего ногу на только что завершившейся войне. Возмущённые голоса быстро заглохли, а посрамлённый Герой после неловкой паузы чуть слышно произнёс: «Отец, прости меня, я ошибся. Зря, видно, погорячился и наговорил глупостей. Прости!»

Ему никто не отвечал. Невольное чувство вины всех участников скандала зависло в воздухе. Люди отводили глаза, избегая встречи с чьим-либо прямым взглядом. А покалеченный фронтовик отпустил штанину, которая снова скрыла собой потерянную часть ноги. Первичное чувство обиды несколько притупилась, а Фаина, немного успокоившись, принялась за привычную работу. Вода снова зажурчала в стаканах под её руками. Больше никто не произнёс ни слова. Настроение у всех было гадкое, как будто только что вымазались в дерьме. Свидетели и участники скандала постепенно разошлись, пока их в очереди не заменили другие люди, страдающие от жажды. Как будто ничего особенного не произошло, каштаны чуть слышно покачивали своими гордыми ветвями, да беспокойные шмели шумели в поисках нектара. Таких или похожих происшествий на улицах послевоенного Киева, в общественных местах, на транспорте или во дворах происходило много и чуть ли не каждый день. Разве их всех упомнишь!

Национальная ненависть, однажды возникнув, никуда не исчезает. Она сохраняется в памяти людей и передаётся от родителей к детям, как цвет глаз или форма носа. Скрыться от неё невозможно, она всегда прорывается наружу даже без какого-либо повода. Необходимо одно условие, чтобы ненависть была внутри, в генах, в воздухе, даже в листьях каштанов, которые были объективными, но молчаливыми свидетелями этой и многих других безобразных сцен на улицах прекрасного Киева. Трагедия заключается в том, что та ненависть ранит не только евреев, она, словно ржавчина, разъедает души самих украинцев, проявляется в ежедневные между ними потасовках и убийствах в городах и сёлах. Так, как утюжат кулаками друг друга украинские парламентёры, наделённые властью народа, не часто увидишь даже в далёкой африканской Уганде.

Владимир Опендик

Оцените пост

(ещё не оценено)

Загрузка...

Поделиться