Есть в этом мире немногочисленные мечтатели, одно соприкосновение с которыми – это соприкосновение с историей, ибо именно они творят своими поступками эту историю.
Бывший узник Сиона Иосиф Бегун творил историю советских евреев, борясь на протяжении двух десятилетий за право изучать иврит и культуру своего народа. Жестокая тоталитарная система пыталась его сломать, осудив на трех несправедливых процессах в общей сложности на 17 лет тюрем, лагерей и ссылок, из которых он отбыл почти десять лет …
Мне посчастливилось познакомиться с Иосифом зимой 1980 года, когда он пришел на урок Торы.
— Иосиф Бегун, — представился он, стряхивая с себя снег…
По четвергам в нашей квартире в Москве собирались евреи на занятия Торы, которые проводил Илья Эссас. Люди приходили разные: ученые и студенты, уже соблюдающие Тору и делающие первые шаги к ней. Однако для всех нас Иосиф Бегун был человеком- легендой, мучеником и героем, который к тому времени уже отбыл два срока…
То, что отличало Бегуна и давало ему силы, – это его доброта, желание делиться: он сам учил иврит и учил языку других. Читал книги о культуре своего народа и давал их читать другим. Иосиф часто путешествовал по Москве с рюкзаком книг, которые раздавал евреям. Вот и на этот раз он приехал в Нью-Йорк из Иерусалима, чтобы встретиться с друзьями, поделиться воспоминаниями…
— Иосиф, ты вырос в семье, соблюдающей традиции?
— Отнюдь нет, мой отец, правда, был религиозным человеком, к сожалению, он умер от голода во время войны, когда мне было девять лет. Мама же не могла в условиях советской действительности воспитывать меня в духе традиций. Поэтому я рос обычным советским человеком. Мне даже стыдно сегодня сказать, что, когда Сталин (извините не нахожу другого слова) сдох, я плакал от страха: что теперь с нами, евреями, будет?
— Почему ты встал на путь борьбы?
— В молодости я интересовался исключительно наукой, стал кандидатом наук. По мере осознания трагедии Холокоста я стал меняться.
— Помню, еще в Москве ты рассказал мне, что фильм «Обыкновенный фашизм» произвел на тебя огромное впечатление…
— Верно, но это был не один фильм и не один день, а длительный процесс осмысления. Мои родственники погибли в Минске, и я однажды ощутил, что мог быть среди них. Я почувствовал: история и судьба моего народа – это моя история и моя судьба. Заинтересовавшись еврейской темой, я стал посещать библиотеки, но, к моему удивлению, обнаружил, что книг по еврейской истории и культуре просто нет. Тогда я понял, что живу в стране, которая лишает евреев элементарного права знать правду о себе, и решил не мириться с этим.
Мне посчастливилось познакомиться с уважаемым прихожанином Московской синагоги Львом Григорьевичем Гурвичем, благословенной памяти, который предложил мне помощь в изучении иврита.
В 1971 году я подал документы на выезд в Израиль — меня тут же выгнали с работы, и вскоре я получил отказ. Тогда я стал преподавать иврит и вместе с другими преподавателями бороться за легализацию иврита, чтобы привлечь к этому больше евреев. Однако власти требовали, чтобы я прекратил преподавание.
В то время я вынужден был постоянно менять работу (сторож, рабочий в котельной, пожарник), чтобы избежать тюрьмы «за тунеядство».
Но потом решил уйти с работы, чтобы отстаивать право евреев преподавать свой язык. Я не хотел мириться с тем, что в СССР можно было преподавать любой язык, кроме иврита.
В 1977 году ко мне пришли и арестовали — когда я отмечал праздник Пурим с друзьями. В «Матросской тишине» я попросил, чтобы мне передали молитвенник – сидур, но получил отказ. Тогда я объявил голодовку, и меня перевели в камеру для голодающих, в которой находились около двадцати заключенных.
«Я на дне, — думал я. — Приближается Песах, который мне придется проводить без мацы, без друзей, среди уголовников».
— Дед, скоро Пасха, расскажи об Иисусе Христе, – обратился ко мне заключенный.
— Я еврей, не знаю об Иисусе.
— Ну расскажи что-нибудь!
Тогда я стал рассказывать об Исходе евреев из Египта, начав повествование с истории наших патриархов. Уголовники слушали с интересом, и на следующий вечер попросили продолжить. После трех дней рассказа ко мне подошел заключенный Борис (лет восемнадцати) и показал свои рисунки: Моисей, несгорающий куст… На первый взгляд, Борис ничем не отличался от других уголовников — ни манерами, ни языком, но он умел рисовать и развлекал других своими рисунками. Увидев иллюстрации к моим рассказам о Торе, я был потрясен.
«Я еврей», — сказал он мне. Борис поведал, что неблагополучие в семье привело к тому, что он убежал из дому, голодал, с компанией таких же бродяг обокрал киоск и был осужден на три года.
Я же рассказал ему, что преподаю иврит, борюсь за выезд в Израиль. Мы сделали ермолки, которые там же надели. За это меня посадили в карцер.
— Как выглядел карцер?
— Человека раздевают, дают одежду из тонкой ткани и бросают в ледяной каменный мешок. Два с половиной метра на полтора, включая «парашу». Деревянные нары в пять утра уже прикручивают к стене, чтобы заключенному негде было сидеть. Ночью я просыпался от холода, вскакивал и делал какие-то упражнения, чтобы немного согреться. Узника держали на голодном режиме: в один день дают пустой суп, в другой — кружку кипятка…
— Ты успел попрощаться с Борисом?
— Когда его забирали в лагерь, я дал ему телефон моих друзей по отказу.
— Иосиф, на этом месте я бы хотел продолжить…
В 1987 году ко мне домой в Иерусалиме пришел только что приехавший из Москвы Барух со своей женой. «Хочу вам передать привет от Иосифа, — сказал он. – Я был вором, но однажды оказался в одной камере с Иосифом Бегуном…»
— Спустя одиннадцать лет после моей встречи с Борисом и семнадцати лет отказа в 1989 году я приехал в Израиль. В аэропорту меня встречали министры, члены Кнессета, друзья. Ко мне пробился какой-то парень в ермолке и в форме солдата Армии Обороны Израиля. «Ты помнишь меня, я — Борис, который сидел с тобой в тюрьме!» — сказал он мне. «Какое чудо!» – подумал я.
— На этой ноте я хочу пожелать тебе здоровья, счастья, долгих лет жизни! Надеюсь, что в следующем номере ты продолжишь свой рассказ.
Опубликовал:
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
