В один из последних дней голодовки к нам на квартиру приехал Михаил Бейлин, заместитель начальника Управления шахмат, и от имени председателя Спорткомитета СССР сообщил нам, что мы по-прежнему можем принимать участие в соревнованиях. В эти дни начинался 43-й чемпионат СССР по шахматам среди женщин в Таллинне. Мы были подавлены неудачей с голодовкой, были рады возможности покинуть Москву и решили поехать в Таллинн — один из самых приятных и наименее советских городов в СССР. Аня ехала играть, я — её тренером.
В книгах, похоже, писали правду, что голодовка прочищает мозги. Аня играла хорошо. Решающей в турнире должна была стать её партия с Наной Иоселиани. В несколько худшей для себя позиции Иоселиани на 38-м ходу просрочила время, и ей, в соответствии с правилами, было зачтено поражение. В нервной обстановке соревнований спортсмены иногда ведут себя сомнительно… Помня о политическом статусе Ани, Иоселиани написала в Москву, в Спорткомитет, жалобу. Наверное, жалобу на шахматные часы.
Через неделю в Таллинн пришёл приказ возобновить партию с 38-го хода. Приказ был явно абсурдный, он шёл вразрез с правилами и назывался «Решение Всесоюзной коллегии судей». Особенно забавным был в нём пятый пункт: обсудить данный случай на Всесоюзной коллегии судей. Так чей же был приказ?
Впрочем, приказ был подписан начальником управления шахмат гроссмейстером Николаем Крогиусом и заместителем председателя Федерации шахмат СССР гроссмейстером Юрием Авербахом.
Это был интересный, типично советский феномен. Я почти уверен, что инициатива такого беззакония принадлежала самим названным выше гроссмейстерам, хорошо знакомым с правилами шахмат, а не гэбэшным или партийным властям. Работники такого уровня полагали, что подлость входит в круг их служебных обязанностей. Хотя, может быть, так оно и было — может быть, и входила. Конечно оба, и Крогиус, и Авербах, сотрудничали с КГБ. О сотрудничестве Авербаха с КГБ писал в одной из статей Виктор Корчной. С Крогиусом это было ясно и без Корчного.
По социальному статусу оба гроссмейстера принадлежали к интеллигенции, а Авербах принадлежал и по существу — писал неплохие статьи об истории шахмат. Как-то, когда я с ним ещё общался, я спросил его, не является ли он родственником известного литературоведа Леопольда Авербаха. Юрий Авербах выразительно посмотрел на меня и ничего не ответил. Понимал, что нужно стыдиться гонителя хороших писателей. Крогиус принадлежал к интеллигенции только формально. Он был доктором психологических наук, но его «научные» работы носили анекдотичный характер. Так, в одной из книг он писал о своем «открытии»: если оба шахматных партнёра хотят сделать ничью, ничейный результат их партии вероятен. Одно его произведение я прочел до конца. Это было письмо в газету «Правда». Во время «всенародного обсуждения новой Конституции СССР», которая, все знали, соблюдаться не будет, Крогиус предлагал вставить куда-то в этот потешный документ «и психологическая подготовка».
Оба гроссмейстера владели искусством прожить жизнь безбедно при коммунистах. Служить не за совесть, а наоборот, без совести. Это был единственный путь, суливший лёгкую жизнь представителям творческой интеллигенции. И шли им многие, даже талантливые люди.
Конечно, Аня отказалась нарушать шахматные правила, не стала доигрывать уже закончившуюся партию, и ей присудили вместо победы поражение. В конце она отстала от Иоселиани на очко. Если бы не нарушение правил, через три с половиной года на московской таможне, где кагэбэшники украли все наши медали, они украли бы на одну золотую медаль чемпиона СССР больше.
Конечно, мы написали протесты в Федерацию шахмат и в Спорткомитет. После турнира к нам домой стал приезжать заместитель начальника управления шахмат Крогиуса по воспитательной работе (появилась к тому времени и такая должность) Малышев и передавал какие-то невнятные ответы. Похоже, он стыдился своей миссии. Однажды Малышев передал нам приглашение присутствовать на заседании шахматной федерации СССР, на которой должен был рассматриваться наш протест.
Мы пришли на заседание Федерации. Участвовало в нём довольно много какого-то народа. Были там и два гроссмейстера — Лёва Полугаевский и Юра Балашов. Когда обсуждался наш протест, гроссмейстеры пристально смотрели в стол.
Обсуждение проходило так: Авербах долго что-то кричал, я не мог понять, что. В какой-то момент он посмотрел на меня и наконец членораздельно заявил: Вы хотите прецедент?
Никакого прецедента я не хотел.
— Вот вам прецедент: партия Хюбнер — Петросян!
Происшествие, упомянутое Авербахом, было широко известно. На олимпиаде в Скопле в 1972 году Петросян в партии с Хюбнером просрочил время и с досады швырнул шахматные часы на пол. Только в чём заключался прецедент?
В этот момент председатель Федерации, выглядевший смышлёным мужиком, лётчик-космонавт Виталий Севастьянов, пресытившись нелепостью ситуации, заявил, что обсуждение нашего протеста переносится на следующее заседание Федерации. Так мы и покинули это странное разбирательство, не проронив ни слова. А через несколько дней к нам в Строгино опять явился Малышев и сообщил, что Федерация приняла решение не обсуждать наш протест без объяснения причин. Как гласит известная театральная фраза: о чём говорить, когда не о чем говорить.
Тем не менее мы попытались сделать историю о похищении у Ани золотой медали максимально известной. Её описали многие американские газеты включая New York Times. Помню журналиста из Los Angeles Times Тони Барбьери у нас на квартире, пережимающего шахматные часы и пытающегося понять мои объяснения, как они работают и что же произошло.
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
