В России Виталий Раздольский был довольно успешным драматургом. Его пьесы шли в театрах, включая МХАТ. Они нравились публике, но часто вызывали недовольство властей и официальной критики. Теперь автор живет в Германии и перешел с драматургии на прозу. Передо мной его книга «Планета циклопов», изд-во «Литературный европеец», Франкфурт-на-Майне, 2009.
Начинается книга с повести «Ночное покаяние». Я отнес бы эту повесть к занимательной и в то же время горькой футурологии. Начав читать, не оторвешься. Ну вот представьте себе мужа и жену. Он — редактор газеты «Вчера», поёт славу арабским террористам, взывает к «православной инквизиции». Она — «звезда московского либерализма», редактор газеты «Февраль». «Ваши «герои джихада», — бросила она ему, — повесят вас на русских березах раньше, чем поймают на Солянке хоть одного еврея»… «Через три дня, окончательно разобравшись в природе взаимной антипатии, они поженились».
И вот, когда «сползание страны к краю пропасти замедлилось» и «в Москве заговорили о преодолении», к ним среди ночи нагрянул полковник, помахал в воздухе бумажкой и скомандовал: «Собирайтесь!». Но отвезли их, испуганных, не в тюрьму, а в храм: «Доставлены сюда предписанием Патриарха Московского и Всея Руси, он же ныне и глава Правительства России… Светское руководство покинуло пределы страны»…
«Удрали гады! — повернулась она к мужу… Евреи! — простонал он… — Доломали державу». «Антисемиты, — рассуждает автор, — как известно, подразделяются на явных и тайных. Есть такие, что стыдятся своего антисемитизма, как дурной болезни, но поделать с собой ничего не могут… Есть интеллектуалы и эрудиты, которые обосновывают. Супруг космополитки был юдофобом широкого профиля».
И вот они вместе с другими известными в Москве персонами усажены за стол, во главе которого Патриарх. «Последним указом Президента, — говорит он, — все мы поименно определены членами Комитета Национального Спасения с полномочиями Временного Правительства». Там интересные персонажи с забавными предложениями спасения страны. Среди других узнаваем Никола Сергеевич Салтыков, уже игравший в кино императора Александра и на всякий случай прихвативший с «Мосфильма» точную копию короны Российской империи.
«По моим данным, — говорит один, — руководство покинуло пределы страны, чтобы договориться о помощи извне». «Да бросьте вы, — возражает другой. — После пятнадцати лет угроз и конфронтации?». «Ваше Святейшество, — врывается в ризницу телеведущий, — во Владивостоке и Сибири уже день. Люди на улицах. Всё бурлит. Военные ждут указаний… Командуйте же, господа!». За ним «пузоватый» генерал: «Второй час пытаемся доложить руководству… В Москве террор. Две крупные банды. Захвачена Центральная детская больница, Останкино, телеграф… Шахиды…».
«И тут же в ризнице возникли двое. Один, весь в черном и под маской, был подобен только тени за спиной чернобородого красавца с добрым сиянием во взоре и на устах. Назвал себя Халибом… когда-то учился в Москве и считает этот город своей духовной родиной, второй после своей благословенной». Пришли, говорит, на помощь братьям. Патриарх: «И в чем же будет состоять ваша помощь?»… «О, кого я вижу, — радостно откликнулся Халиб. — Ваше Святейшество, и вы с нами?.. Помощь, благороднейший отец наш, в совместном духовном просветлении страны. В создании Великого Российского Халифата… Всем членам вашего Совета надо подтвердить своими подписями, что они добровольно отрекаются от претензий на власть… Власть переходит, милостью Аллаха, к Духовному Совету Исламской Руссофилии с резиденцией в Московском Кремле». «Господи… Верни нас хотя бы на пять лет назад, когда еще не поздно было всё предвидеть»…
Фантасмагория? Да, но в настолько живых красках, что предстаёт завтрашней реальностью.
Вторая повесть — «Пациенты доктора Беса» — примерно в таком же стиле озорной полуреальной фантасмагории. «Милицейский патруль, проезжая по Красной площади, заметил стоящего на трибуне товарища Сталина… — «Правыльной дарогой идьёте, товарыщи!»… Милиционеры откозыряли и, ободренные похвалой… уехали дальше выполнять начертанное». А на голову гранитного генералиссимуса у кремлевской стены кто-то водрузил кепку, и после двух дней замешательства охране было приказано пресечь. К бюсту двинулась команда во главе с полковником. «Я тэбе сдёрну! — сказала вдруг эта кепка человеческим голосом с характерным акцентом. — Ти у меня покомандуешь!». Тут приведу характерный образец сочного авторского повествования: «Лейтенант сорвался с лестницы, с ним сделалась истерика, и он вышел из употребления. Вторым рухнул к подножию подпиравший лестницу старшина и, по слухам из авторитетных источников, остался бездетным заикой на всю оставшуюся жизнь».
В связи с такими безобразиями «следопыты в штатском» заинтересовались главврачом психбольницы имени Пищенко Бассаргиным, известным своими веселыми проделками, за которые получил прозвище Бес. Об этих проделках, живо описанных в повести, не скажу здесь ни слова. Но если вам, уважаемый читатель, попадет в руки эта книга, не вздумайте читать ее в метро, в автобусе, в любом людном месте — в вас заклокочет приступ хохота, с которым трудно будет справиться, и, неровен час, кто-то, глядя на вас, выразительно покрутит пальцем у виска. «Смех, — комментирует автор, — как известно, расслабляет и притупляет бдительность. Обольщаемая обычно продолжала хохотать, пока с удивлением не обнаруживала, что она, как минимум, забеременела».
Одним из пациентов доктора Бассаргина был старичок Гоги Никомунишвилли. «В былые годы был он школьным учителем, районным тамадой и крупным эрудитом по части выпить и закусить на чужой свадьбе. Позднее обосновался в Москве, в семье племянника… известного композитора. Проживал, проживал, пока не помер… И вот за час до того, как ему полагалось упокоиться на Ново-Архангельском кладбище, покойник сбежал… Непостижимым образом сумел он добраться до больницы доктора Бассаргина, где несколько раз обследовался, и попросил политического убежища»…
Пропустив мастерски описанные будни обитателей психбольницы, процитирую пару фраз: «Закавказская физиономия бывшего учителя из Кутаиси час от часу всё больше напоминала портретные лики генералиссимуса… Привычное выражение покорности и старческой немощи ушло с этого лица, налитого металлом. — Что он пишет?.. — Новая редакция 4-й главы «Краткого курса»…». «Следопыты в штатском», убедившись в безвредности «продленного Сталина», удалились, но через некоторое время одному воскресному весеннему дню «суждено было потрясти до основания Московскую психбольницу имени Пищенко, а с нею и всю страну».
Психи во главе с «продленным генералиссимусом» вырвались из больницы и направилась к Спасской проходной Кремля, набирая по пути все больше народа. Приметив военных, «продленный» поманил их пальцем, и те пристроились. «По Москве уже катилось: «Вернулся!.. Сталин в Кремле!». Державный корабль России, чуть накренившись, делал крутой поворот. Ветры истории завивали винтом мутные воды безвременья, грозя невиданными переменами».
Оставляя непересказанными дальнейшие перипетии увлекательного сюжета, отмечу, что невиданные перемены, заподозренные автором повести, вполне реальны в России и в делах ее нынешнего режима уже наблюдаются. Так фантастический сюжет, закрученный талантливым и зорким писателем, становится серьезной литературой.
Если включенные в книгу две повести воспринимаются написанными сатириком, смеющимся сквозь слезы над пороками родины своей, то этого не скажешь о романе «Лунный свет Шакия Муни», произведении отвлеченно-философском. Написано оно от имени Агасфера, обреченного на бессмертие и ищущего конца своего пути, для чего сорок лет он идет землями Древней Индии по следу странствий человека, после порочной жизни ищущего искупления, чтобы стать Буддой. Написано мастерски и совсем другим языком, с достоверным или искусно имитируемым флёром «далекой Индии чудес», с подлинными или, по крайней мере, кажущимися таковыми местными названиями селений, рек, храмов, сект, обычаев. Там люди говорят с животными — то с цаплей, то с лягушкой — на Языке Существ, и те изрекают нелестное о людях. Текст полон афоризмов типа «вред агрессивного добросердечия» и таких вот притчевых констатаций: «… все сейфы мира набиты доверху вчерашней мудростью… Так было, так будет, пока люди верят, что единственный способ сберечь истину — держать ее под замком». Или вот еще: «… на протянутых ладонях несем мы людям теплый хлеб благочестия. И тот, кто отклоняет, заслуживает не меньшего уважения, чем тот, кто принимает».
Роман этот был написан еще в России (его первое название: «Агасфер среди людей, богов и животных»), но там его к печати не приняли. Так что нынешнее издание — первое.
Не буду рассказывать, чем завершается встреча Агасфера с Буддой, но все это соотносится с Древней Индией, не с Россией… Как вдруг: «А в Подмосковье сейчас снега под косым Солнцем… Если бы еще вспомнить, в какой из моих жизней воскреснут эти слова».
В заключение процитирую Раздольского-поэта. Вот одна строфа из предшествующего тексту романа большого стихотворения:
«Но беглый раб
В святом или блатном
Пребудет и останется рабом,
Пророк ли он, придурок или гений,
Он раб рабов, он раб чужих грехов,
Раб собственных прозрений
и творений».
А вот строфа из стихотворения, которым роман завершен:
«Вам говорят: жизнь коротка,
Не верьте!
Тому, кто болен, бледен и раним,
Жить надо так, как будто он
Бессмертен,
Бессмертен и неукротим».
Несколько озадачивает название книги. Обычно сборнику произведений авторы дают название одного из них, а тут вдруг «Планета циклопов»! В тексте книги о циклопах нет ни слова. Так причем здесь древнегреческая мифология с ее одноглазыми? Намек найдем в авторском эпиграфе:
«Два глаза даны человеку, чтобы видеть вещи мира сущего в объеме. Но смотреть в огонь жизни, не прищуриваясь, — суровый труд ума и сердца. И проще, и веселей прицеливаться из скорострельной… Не потому ли убийств на этой планете все еще больше, чем прозрений?».
Да, действительно, согласимся с умным и прозорливым автором этой заслуживающей внимания книги.
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
