— Вера, неправильно начнем разговор, потому что Таривердиев был неправильный композитор… Вы согласны?
— Да.
— Согласны. Вспоминая Микаэла Леоновича, слушая его утонченную музыку, видишь перед собой этакого суперрафинированного интеллигента, который в обыденной жизни никогда не повышает голос, никогда не злится, не позволяет себе проявлять эмоции. Это соответствует действительности?
— Думаю, что у вас правильное ощущение от рафинированности Таривердиева. Он действительно чрезвычайно рафинированный, чрезвычайно чувствительный и очень воспитанный человек. Но он очень эмоциональный.
— Вы мне можете объяснить, за что его, успешного композитора, автора, ну уже можно сказать легендарной музыки к легендарным фильмам — он написал музыку более чем к ста тридцати пяти картинам. Среди них такие, как «Семнадцать мгновений весны» и «Ирония судьбы». За что его, такого хорошего, тихого и интеллигентного классика при жизни так недолюбливала власть? За что его так топтали коллеги, мне более или менее понятно — коллеги всегда относятся к талантливым людям соответственно. А власть-то за что его не любила? Что же он плохого ей делал-то?
— Он был человеком совершенно независимым и совершенно не советским. Он не был ни антисоветским человеком, ни советским человеком. Он просто был. Он имел такое свойство — быть самим собой всегда, при любых обстоятельствах. И он был очень внутренне свободным. Он никогда не вписывался ни в какие схемы. И в том числе, в советскую. У него была такая фраза: «Меня не искушали». Это не совсем так — его искушали, но он никогда не был своим ни для власти, ни для Союза композиторов. Он просто был Микаэлом Таривердиевым — таким большим пространством, человеком большого внутреннего пространства.
Всю музыку он писал про себя. Это музыка, выражающая его. Он даже говорил: «Если вы хотите узнать меня — я и есть моя музыка».
— Вера, а тяжело с ним было?
— Мне — нет.
— Довольно часто бывает, что человек, который сдерживает свои эмоции (а вы как раз говорите о Микаэле Леоновиче, что он был человеком очень эмоциональным, но выглядел всегда очень спокойным и уравновешенным), когда приходит домой, то все, что накопилось за день, выплескивает на своих близких. Такого не было?
— Я думаю, что, если люди чувствуют друг друга, они и переживают что-то каким-то родственным образом. Для кого-то Микаэл Леонович, наверное, был трудным человеком. А для меня — нет.
— А на ком срываться, как не на своих?
— Он не срывался на близких. Он скорее срывался на самом себе. И не случайно же в 45 лет он перенес первый инфаркт, потом операцию на сердце, и он погиб от болезни сердца.
— Эта вот история, довольно неприятная, чтобы не сказать — мерзкая — один из тех фильмов, которые прославил (я имею в виду — для широкой аудитории) Таривердиев, «Семнадцать мгновений весны», стал, как это часто бывает, для художника и тем, что его очень сильно ударило. Я имею в виду все разговоры по поводу обвинений его в плагиате, дескать, музыка к кинофильму — это украденная «История любви» и так далее, и так далее. Об этом очень много говорили и очень много писали. Таривердиев хоть в какой-то степени относился к этому спокойно или даже с юмором, или это не про него и не про его характер?
— Когда это случилось, он воспринял эту историю как чью-то шутку, как оно в результате и оказалось. Но эта история ему стоила ну очень больших переживаний. И это была такая травма! Ему позвонили и сказали: «Старик, ты знаешь, тут пришла какая-то телеграмма странная в Союз композиторов, вот приди и забери ее». Он пришел в Союз композиторов. На столе у Тихона Хренникова лежала телеграмма: «Поздравляю с успехом моей музыки в вашем фильме. Фрэнсис Лей». Микаэл Леонович подумал, что это чья-то дурная шутка, и оставил эту телеграмму там. Но начались последствия. Запретили музыку на телевидении, на радио и так далее. Он много тогда гастролировал со своими концертами. И вот что самое обидное и тяжелое для него было — это то, что он выходил на публику, будучи известным композитором и автором музыки уже более чем к сорока фильмам и, в том числе, очень популярным; и не было ни одного концерта, где бы он не получал записку: «А правда ли, что вы украли музыку для этого фильма?»
У него такая странная судьба: все, что он прописывал в музыке, потом случалось в его жизни. И вот эта шпионская история «Семнадцати мгновений весны» в его жизни отчасти стала развиваться. С приходом этой телеграммы, с выяснением обстоятельств и так далее. В результате он вынужден был заниматься этой историей и доказательством того, что он не украл музыку. Ему помогли его друзья во Франции найти Фрэнсиса Лея, который никогда не посылал такого рода телеграммы. И как бы все выяснилось и все разъяснилось. Но Микаэлу пришлось этим заниматься…
— Да, злые языки страшнее пистолета…
— Уже после ухода Микаэла Леоновича, когда я стала собирать архив, очень много ведь было потеряно из киномузыки, то есть вот отдавалось все в оркестр кинематографии или куда-то еще, исчезали партитуры, какие-то записи… Мне принесли полную фонограмму со студии им. Горького фильма «Семнадцать мгновений весны». Мы все считаем, что знаем эту музыку, и я — в том числе. И вот когда мы со звукорежиссером в нашей домашней студии перегоняли эту музыку для домашнего архива, оказалось, что это шесть с половиной часов. В фильм вошло четыре часа музыки… Когда я слышала эту музыку в отрыве от видеоряда, это было поразительно! Во-первых, была немного другая история. Это была, может быть, даже совсем другая история…
— А коллеги плясали на костях?
— Ну это же была шутка коллеги — история с телеграммой.
— Вы знаете, кто именно?..
— Никита Богословский… Вдова Богословского в передаче о Никите Владимировиче созналась, что да, это была его шутка.
— Думаю, что Богословский… мне, конечно, тяжело судить, но я предполагаю, что если бы Богословский знал, чем обернется эта шутка для Таривердиева, вряд ли бы это сделал.
— Трудно сказать. Он был своеобразным человеком.
— А вообще коллеги любили Микаэла Леоновича?
— Именно коллеги чаще всего его не любили. Он был человеком совершенно другой модели поведения.
— С кем-то из коллег он общался, с кем-то дружил, или нет?
— Он общался, и он дружил, и, пожалуй, для него одна из самых дорогих таких дружб с коллегой — отношения с Валерием Гаврилиным, которого он очень любил. Микаэл Леонович был человеком, который чрезвычайно остро реагировал на талант другого человека, и всегда восхищенно…
— Гаврилин — потрясающий композитор!
— И вот однажды… А вы знаете, тогда же были разные как бы группы, а поскольку Микаэл Леонович очень дружил многие годы с Родионом Щедриным, у них было такое общее увлечение — водные лыжи, потом серфинг, они вместе отдыхали в Сухуми. И в силу этой дружбы его как-то причисляли скорее к этой группе. А Гаврилин принадлежал к группе Свиридова. Но вот однажды Микаэл Леонович услышал его «Перезвоны», и он не смог сдержаться, и, не будучи с ним очень хорошо знакомым, позвонил ему и выразил по телефону свои восторги. На что Гаврилин очень удивился именно реакции композиторской. И прислал ему письмо, мол, я поражен тем, что композитор так восторгается.
— Вера, услышать похвалу от собрата по цеху — это вообще что-то невообразимое! Вот узнать какую-то гадость, которую про тебя говорит собрат-композитор, собрат-актер, или собрат-режиссер — это нормально, в порядке вещей. А когда композитор говорит что-то хорошее, доброе, восхищенное другому композитору, это что-то из ряда вон выходящее — к сожалению.
— К сожалению, да. Но именно такие люди, которых мы сейчас назвали, именно им это было свойственно. И для меня это свидетельство внутренней свободы, неограниченности и глубокого таланта…
— Режиссеры, с которыми работал Таривердиев, люди, мягко говоря, не простые. «Семнадцать мгновений весны» — Лиознова, известная своим особым характером, Эльдар Рязанов — «Ирония судьбы». Работать композитору с режиссером всегда непросто. А с такими режиссерами — тем более. Как это происходило? Есть какие-то наблюдения и ощущения?
— У Микаэла Леоновича была такая фразочка: «Не люблю режиссеров и иностранцев».
С Лиозновой — это была напряженная, тяжелая работа, можно сказать, каторжный труд в течение трех лет. А вот с Эльдаром Александровичем Рязановым — он удивительный человек, мягкий, добрый. Они работали, как Микаэл Леонович говорил, «спина к спине защищали идею поэзии Ахмадулиной, Евтушенко, и вообще просто высокой хорошей поэзии в формате телевизионного народного фильма. Это ведь уникальная история в этом смысле…
— Вера, вы закончили Гнесинку?
— Да.
— Вопрос, может быть, не самый правильный, не самый тактичный. Можно ли сказать, что жена Таривердиева положила свою жизнь, свое творчество на алтарь служения мужу?
— Я думаю, что это большое счастье положить свою жизнь на алтарь кого-то.
— В ущерб собственному творчеству?
— Вы знаете, нет. Я глубоко убеждена, что это мое призвание, мое счастье, что мы встретились.
— Я нечасто видел, а если честно, никогда не видел двух авторов, мужа и жену в одной книге. Микаэл Таривердиев «Я просто живу», и Вера Таривердиева «Биография музыки». Семейная книга?
-… «Семейный подряд».
— Фильм создан на основе музыки органной симфонии Таривердиева, правильно?
— Да.
— Это было написано на тему Чернобыля, а здесь мы видим кадры катастрофы 11 сентября, в том числе. Органная музыка по важности для Таривердиева стояла на первом месте? Потом все остальное? Знаю, что вы занимаетесь конкурсом органной музыки, который был в Кенигсберге, был в Гамбурге, и здесь, в Нью-Йорке.
— Да.
— Когда я читал о Микаэле Леоновиче, меня поразила еще одна вещь: он очень любил заниматься фотографией… И где-то он даже сказал: «Вы можете сколько угодно называть меня плохим композитором, но не смейте называть меня плохим фотографом, потому что я — профессионал высочайшего класса».
— Но так и есть!
— Вера, тяжело жить с педантом?
— Но он такой странный педант. Он очень эмоциональный, нежный, тонкий педант. Зато все понятно. Понимаете, например, у него была такая формула, что в семье должен быть виноват всегда один человек…
— И это жена?
— И естественно, это я. Когда ты это понимаешь, когда ты это принимаешь, то становится все понятно. Не надо выяснять отношения, не нужно выяснять, кто прав, кто виноват. Всегда виноват один человек. Но тот, кто прав, он будет великодушным по отношению к тому, кто виноват. Он будет его прощать. Он будет его любить. Он будет нежен с ним. Это очень удобно.
— Да это просто замечательный рецепт счастливой семейной жизни!
— Думаю, что да.
— Счастливые были годы?
— Очень. Но были и тяжелые времена, потому что мы… счастливые! Да.
«Серебрянейший композитор,
Брат мой,
Какой непоправимою бравадой
Смыкается под строчками моими
Паническое пианино.
И плачем мы,
И светит воск с огарка
На профиль гениального сайгака,
И слышит подмосковные стаккато:
Тоска какая! Тоска какая!»
Эти строки поэт Андрей Вознесенский посвятил Микаэлу Таривердиеву.
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
