ХИМИЧИСКИ ЧИСТАЯ СВЯТОСТЬ («Корах»)

Недельная глава «Корах» начинается описанием бунта против Моше и Аарона: «И отделился Корах.., и двести пятьдесят мужей из сынов Израиля, начальники общины, призываемые на собрания, люди именитые. И собрались против Моше и Аарона, и сказали им: полно вам! ведь вся община, все святы, и среди них Господь! Отчего же возноситесь вы над собранием Господним?» (16:1-5).
Не углубляясь в вопрос, в каких именно пунктах Корах чувствовал себя обделенным, обратимся к самой его идее – «все святы».
По большому счету эта формула означает, что в служении Всевышнему не должно быть отличительных заповедей, что перед Богом все должны быть равны не только в гражданской сфере, но и в богослужебной.
Наиболее последовательно идея всеобщей святости была подхвачена и развита христианством.
В послании Петра сказано: «вы — род избранный, царственное священство». Опираясь на это высказывание, Мартин Лютер провозгласил «всеобщее священство», т.е. отверг саму доктрину разделения церковной общины на мирян и священство. «Всякий крестившийся, — провозгласил Лютер, — может считать себя уже посвящённым в священники».
Это утверждение не могло не сопровождаться решительным обострением войны с «обрядоверием», сопутствовавшей христианству с первых его шагов.
Еврей, убежденный, что к Отцу всех людей он может быть особо приближен посредством мелочных, зачастую иррациональных предписаний, в глазах христиан всегда был смешон.
Так апологет Иустин Философ писал: «Что же касается до чрезмерной разборчивости иудеев в пище, их суеверия в соблюдении субботы, тщеславия своим обрезанием, лицемерия в постах и новомесячиях – все это не стоит слова… Ибо из всего того, что Бог сотворил для пользы человека, прилично ли одно принимать как сотворенное хорошо, а другое отвергать как бесполезное и излишнее?.. Не достойно ли осмеяния тщеславиться уменьшением плоти как свидетельством особенного избрания, как будто за это они преимущественно возлюблены Богом?».
Однако этот общий христианский подход на волне протестантизма неожиданно сработал против самих христиан. Появились многочисленные секулярные люди, которые не стали атеистами, но нашли, что достойно осмеяния тщеславиться окунанием в купель, как будто бы за это христиане преимущественно возлюблены Богом.
Пафос частных секулярных мыслителей, начавших поиск религиозной истины вне церковных стен, зародился в этих самых стенах, зародился как критика иудаизма.
Завоевавшая мир секулярная культура в определенном своем срезе, в своей духовной основе – христианская культура; она несет в себе вероучительный протестантский заряд и нравственный христианский пафос. Обращаясь к математической образности, можно сказать, что европейская культура – это вторая производная от иудаизма, где первой производной является христианство.
Со своей стороны иудейская идея «святости», т.е. идея отделения от «будничного», явно имеет в виду именно такую секулярную культуру. «Будничность», т.е. реальность, не обремененная никакой языческой коннотацией, необходима святости как воздух.
Слова Авдалы: «Благословен Разделяющий между святым и будничным, между светом и тьмой, между Израилем и народами», подразумевает в идеале секулярные народы.
Ведь отделение от языческих народов — это скорее отделение от нечистоты. В свою очередь праведные сыновья Ноаха в определенном минимальном отношении также освящены, так что отделение от них — это скорее отделение святого от святого.
Химически чистая святость выделяется лишь в отношении к химически чистой светскости.
В формуле Авдалы иудаизм как бы предвосхитил возникновение секулярных людей, во всяком случае нравственных секулярных людей.
Модерн отмечен некоей последней трезвостью, позволившей раву Куку сказать, что современный ему атеизм — это не ересь («кфира»), а зрелость («итгабрут шел аэмуна»).
Христианство состоялось в первую очередь в своей внецерковной форме, состоялось в той консервативной составляющей секулярной культуры, которая сознает свою связь со Священной историей и признает общие библейские ценности.
Для большей ясности этой мысли приведу фрагмент из своей книги «Там и всегда» https://ridero.ru/books/tam_i_vsegda/ :
«В Талмуде сформулирован один парадоксальный принцип, возможно, как никакой другой раскрывающий все своеобразие еврейской религиозности: «Тот, кто исполняет заповедь по обязанности, стоит выше того, кто исполняет заповедь, не будучи обязан» (Кидушин, 31.а).
Очевидно, что этот подход прямо противоположен подходу Канта, который писал: «До тех пор пока практический разум имеет право направлять нас, мы будем считать поступки обязательными не потому, что они – суть заповеди Бога, а будем считать их божественными заповедями потому, что мы внутренне обязаны совершать их»
По Канту, тот, кто сделал нечто, будучи обязан, совершил религиозно бессмысленный поступок; то есть сделал даже не то что меньше, чем человек, поступивший свободно, а не сделал ровным счетом ничего.
Кант, правда, тоже ищет некую «внешнюю формулу», ищет категорический императив. В частности, он провозгласил: «Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого как к цели и никогда не относился бы к нему только как к средству»
Однако здесь на себя обращает внимание универсальность, всеобщность «заповеди». Категорический императив Канта претендует быть одной-единственной заповедью. Причем и эта претензия на последнее всеохватывающее определение, и само содержание заповеди были известны с древних времен. Изречение «не делай другому того, чего не желаешь, чтобы сделали тебе», именуемое «золотым правилом», в различных версиях было открыто во времена Второго Храма мудрецами почти всех религий. Приводится оно и в Талмуде. В ответ на просьбу нееврея, попросившего обучить его Торе за то время, пока он будет стоять на одной ноге, рабби Гиллель говорит: «Не делай другому того, чего себе не желаешь. В этом заключается вся суть Торы. Все остальное – только толкование».
Знаменательно, что это единственный раз приведенное в Талмуде высказывание адресовано нееврею. Невольно приходит на ум, что категорический нравственный императив (являющийся лишь обновленной версией «золотого правила») – это первая и последняя заповедь, данная Всевышним неевреям, во всяком случае, им – в первую очередь.
Причем статус этой заповеди необычен. Это не вполне заповедь, это, скорее, рефлексия на тот нравственный закон, который живет в человеке и не позволяет ему подчинить себя ничему внешнему. Кант писал: «Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, – это звездное небо надо мной и моральный закон во мне»
В этом отношении категорический императив, с его «поступай так», «не делай» или «ты должен», противоречит самому себе. Единственным последовательным и адекватным выражением категорического императива может являться лишь любимое присловье академика Сахарова: «Никто никому ничего не должен».
Не нужно ничего подсказывать живущему во мне моральному закону, не нужно хватать его за пуговицу и внушать: «не убивай», «почитай родителей» и т. п. Этот «внутренний закон» сам, без всякой подсказки побудит человека поступить верно, и именно в этом его ценность. Категорический императив, «золотое правило» и т. п. – это не предписания, это последующие рефлексии на уже присущий человеку «моральный закон».
Разумеется, действие этого «морального закона» распространяется также и на евреев, но по большому счету Израиль и народы обитают как бы в разных этических пространствах, представляя собой вместе с тем единое целое.
Соотношение существований, опирающихся на «автономную мораль» и на Галаху, можно проиллюстрировать формулой:
У = 2 в степени 1/Х.
По оси У откладывается количество заповедей. Для неевреев, как мы выяснили, в пределе существует лишь одна заповедь, одна «максима», которую можно передать по-разному: «Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству как к цели и никогда – только как к средству»; «Не делай другому того, чего не желаешь себе». Но в идеале не выполняется ни одна внешняя заповедь («никто никому ничего не должен»).
Иными словами, в системе «автономной морали» число заповедей всегда меньше единицы и стремится к нулю. В еврейском мире заповедей много – 613, однако ось У сверху не ограничивается этим числом. Ведь на самом деле число заповедей бесконечно. Действительно, иудей считает, что Торой предвосхищена любая ситуация, что все в своей основе обсуждено в Талмуде. Для того чтобы выяснить, как ему правильно поступить, еврей должен обратиться к Галахе. Учитывая, что число ситуаций бесчисленно, а реалии жизни постоянно обновляются, постоянно нарастает и число галахических решений.
С другой стороны, человек вправе считаться иудеем, если он выполняет хотя бы одну заповедь, как сказано: «Каждый, кто принимает на себя исполнение хотя бы одной заповеди с верностью, достоин, чтобы на него снизошел Дух Божий» (Мехилта де-р. Ишмаэль. Вайехи, 6). Но очевидно, что выполнить только одну заповедь, не добавив к ней хотя бы что-то из выстроенной вокруг нее «ограды», невозможно. Если еврей соблюдает «хотя бы одну заповедь с верностью», он неизбежно исполняет и что-то, сопутствующее ей. Иными словами, приближение к «нижнему» исполнению «хотя бы одной заповеди» также является асимптотическим.
По оси Х «откладываются» ценности, которые нарастают по мере приближения к абсолютной ценности – недостижимому (ибо в нулевой точке функция разрывается) Всевышнему.
У нееврея, человека «автономной морали», по мере приближения к Всевышнему снижается число обусловленных извне поступков и возрастает число поступков внутренне свободных, у еврея – прямо наоборот. Смысл его святости, его посвященности заключается в педантичной исполнительности того, что ему предписал Создатель.
Все, что Кант писал о «лицемерии» «статутарных религий», справедливо, но справедливо лишь по отношению к христианским конфессиям. Им действительно не пристало быть «статутарными», им не к лицу «обрядоверие». Но смысл иудейской заповеди в другом, и этот смысл оказался Кантом упущен».