Двадцать лет национально-религиозный лагерь попрекал «лагерь мира» тем, что соглашение с Арафатом унесло более полутора тысяч жизней. В течение одного дня — 7-го октября — это число удвоилось. Но все же не в числе жертв заключен главный порок «Осло».
Война показала, что в Израиле имеются не три, а по меньшей мере три сотни тысяч евреев, готовых отдать свои жизни за народ Израиля и его землю.
Во всяком случае такое число – триста тысяч – одних только резервистов явилось в свои части на другой день после кровавой Симхат Торы.
Людям страшно и тошно становиться «курбанот а-шалом» — «жертвами мира», приносимыми во имя благодушных фантазий, но готовности «ламут беад Арцейну» — «умереть за (Святую) Землю», им не занимать.
Норвежское соглашение дурно не столько тем, что оно привело к жертвам, сколько тем, что оно привело к бессмысленным, напрасным жертвам, что оно годами разлагало нацию, приучало ее жить и умирать во лжи.
Незадолго до Юбилея войны Судного дня, т.е. за две недели до кровавого хамасовского рейда, по телевидению демонстрировался документальный минисериал Симы Кадмон, посвященный вкладу 201 эскадрильи в войну 1973 года.
Своими воспоминаниями делились такие выдающиеся «братья по оружию», как Дан Халуц и Рон Хульдаи, но подвести итог своей ленте Сима доверила Гилю Регеву, плаксиво поведавшему о том, что страна изменила свой облик («медина шанта эт панеа»), что сейчас он не готов «ламут бэад Арцейну», т.е. умереть за (Святую) Землю, и не посоветует этого своему внуку: «Я скажу ему: Рио, его зовут Рио, нехорошо умирать за землю. Не хорошо. Я хочу, чтобы ты берег себя. И если ты подвергаешь себя опасности, то чтобы это было во имя мира, а не войны».
(1:05:55) Как умирать за мир, а не за войну, ветеран не объяснил. Совет его тем менее ясен, что человек, умирающий за Землю, умирает в первую очередь как раз за мир на этой его земле.
По-видимому, Регев хотел сказать, что новое «лицо страны» выражает отвращение к «культу земли» и презрение к патриотизму.
Не секрет, что это весьма модный на Западе тренд, истинные масштабы которого открылись лишь совсем недавно в связи с путинской «спецоперацией».
Опросы показывают, что если, захватив Украину, русские двинутся дальше, то защищаться от них европейские народы не настроены. Даже поляки обнаружили, что лишь 15.7% из них готовы взяться за оружие.
Итак, совет умудренного жизнью ветерана своему недорослю-внуку не только благоразумен, но и очень современен и популярен.
Спорить тут не с чем. Человек разочаровался в былых идеалах. Бывает. Морализировать по этому поводу бесполезно и даже вредно. Но одно замечание все же уместно: своим советом ветерану следовало делиться с внуком наедине, а не оглашать его через СМИ на всю планету.
Страна не меняла своего облика. Новый облик, приписываемый ей заслуженным пилотом, в действительности принадлежит лишь его староэлитному кругу, — тому социальному пузырю, в котором он обитает.
Через две недели после регевского признания тысячи людей, кое как вооружившись, а то и вовсе безоружные, добровольно стекались на Юг, чтобы защитить своих собратьев, а тысячи других — переплачивая за билеты, срочно возвращались из заграничных туров, чтобы воевать за Израиль.
После гибели многих солдат близкие обнаруживали оставленные ими прощальные письма, ясно свидетельствующие, что модные на Западе идеалы так и не привились в Израиле. Приведу несколько отрывков.
Уди Лиуд: «Я иду на эту войну, зная, что могу не вернуться. Но я всем сердцем верю в правоту того, что делаю. У нас нет другой страны и теперь моя очередь защищать ее, отомстить за гибель граждан, солдат, младенцев, стариков и женщин, которые оказались беспомощны перед лицом того ада, который им принес Хамас. Это то, чему меня научили родители. Это то, во что я верю».
Рои Дауй: «Отец, мать, Ницани, Иден и Томер, я люблю вас…. Если умереть, то только так. Я ни о чем не сожалею. Мое служение было самым лучшим, которое только можно себе пожелать, с концом самым славным из всех возможных. Мои бойцы – львы, великая честь командовать ими, улыбка не сходит с их лиц — это Эрец Исраэль, ради которой я сражаюсь».
А вот в каких словах прощается со своей любимой Гади (фамилия в источнике отсутствует): «Если это письмо дойдет до тебя, значит, со мной что-то случилось. Любовь моя, с одной стороны я чувствую, что нет ничего, чего я хочу больше всего в мире, чем быть с тобой, любить тебя и создать с тобой дом и семью, но с другой стороны нет ничего, чего я хочу больше, чем участвовать в этом сражении и нанести этим негодяям такой сильный удар, чтобы они никогда больше не посмели совершить еще одну резню, а если посмеют, мы будем бить их в самое больное место и будем готовы заплатить Цену. Я готов заплатить эту цену. Не сердись на меня, любовь моя, но в такие моменты твое общее израильское чувство должно руководить тобой, и ты должен воевать с таким рвением, как будто у тебя нет личной жизни: в армии Давида они бы дали развод перед войной».
«Дорогие мама и папа, — пишет Йосеф Гитерц, — Я вас очень люблю. Все так как должно быть. Я сам это выбрал. Я жил хорошую и интересную жизнь. При этом я никогда не боялся смерти. Я мог не идти сюда и скрыться. Но это шло бы против всего во что я верю и ценю, и кем себя считаю. Я бы сделал то же самое если мог бы выбрать заново. Я принял это решение сам и шел с ним до конца. Я ушел с честью, ради своего народа. У меня нет сожалений. Я вас очень люблю и горжусь, что вы мои родители. Вы очень многое мне дали. У меня была очень интересная, насыщенная, счастливая, уникальная жизнь. Моя смерть только подчеркивает это».
Бен Зусман: “Я пишу это сообщение вам по дороге на базу. Если вы это читаете, значит, со мной что-то случилось. Насколько вы меня знаете, наверное, сейчас нет никого счастливее меня. Не зря я оказался на пороге осуществления своей мечты. Я счастлив и благодарен за привилегию защищать нашу прекрасную землю и народ Израиля. Даже если со мной что-то случится, я не позволю вам погрузиться в печаль. Мне выпала честь осуществить свою мечту и призвание, и вы можете быть уверены, что я смотрю на вас сверху вниз и широко улыбаюсь…. Еще один очень и очень важный момент. Если не дай Бог попаду в плен, живой или мертвый, я не готов к тому, чтобы из-за какой-то сделки по моему освобождению пострадал хоть один солдат или гражданский. Я не позволяю вам проводить кампанию, борьбу или что-то в этом роде. Не готов к тому, чтобы за меня освободили террористов. Никоим образом, ни в какой форме. Не смягчайте мои слова, пожалуйста».
Изменила ли война что-либо в настроениях Гиля Регева?
Не знаю. Готов допустить, что он раздумал что-либо советовать своему внуку.
Но Сима Кадмон, в каждой своей довоенной статье требовавшая от Нетаниягу немедленно уйти в отставку, продолжает добиваться этого же и сегодня, когда он возглавляет военный кабинет. Впрочем, теперь, кроме идеи проведения выборов в воющей стране, она ратует также за возбуждение против премьера пятого уголовного дела — «дела 1400» (по числу жертв хамасовского рейда), и внушает своим читателям, что победе над хамасом не бывать. Ее голос лишь один в стройном журналистском хоре. Тем же пораженческим прогнозом делятся Надав Эяль и Йоси Вертер. А Нахум Барнеа в передовице, опубликованной 9 января в Едиот Ахронот, открыто призвал прекратить войну и принять все требования Синуара. С аналогичным предложением выступил обозреватель 12 канала Арад Нир. Десятки «мейнстримных» журналистов и ряд отставных генералов фактически составляют сегодня эффективную группу поддержки Ихье Синуара.
Невозможно судить изверившихся, фрустрированных людей. Они вправе исходить желчью и меланхолией 24 часа в сутки. Но зачем навязывать сражающемуся народу свою волю к смерти? Зачем воображать себя «властителями дум» и засорять своими духовными отходами общественное информационное пространство?
Оцените пост
(голосовало: 16, средняя оценка: 4,94 из 5)
Загрузка...
