О том, как однажды я пел в опере

Михаил ЦОЙРЕФ

Ну, да, пел. Все пели, и я пел. А капелла. А великий Даниэль Орен дирижировал. Это было на Масаде ровно 11 лет назад.

Но сначала про Масаду. Не все же знают.

Это такая невысокая гора на берегу Мёртвого моря, на краю Иудейской пустыни. Место вообще особенное, поскольку это Мёртвое море находится в самой низкой точке на планете – минус 430 метров под уровнем моря. Лунный пейзаж. Место гиблое, безводное. Летом пекло, как на сковородке. И вот именно там в 25 году до н. э. Ирод Великий построил себе крепость-убежище. Небольшую и неприступную, с запасами еды и воды.

В общем, когда Риму надоела вечно непокорная провинция Иудея, после очередного восстания 66 года н. э. император Нерон послал туда Веспасиана с большой армией раз и навсегда покончить с еврейскими безобразиями. И в марте 70-го его сын Тит, наконец, осадил мятежный Иерусалим силами семи легионов. После шести месяцев осады, в которой легионы понесли потерь больше, чем в любой из римских военных кампаний, город пал, Храм был разрушен, почти все защитники убиты, а уцелевшие горожане проданы в рабство.

Только малому совсем числу зелотов удалось уйти через подземные туннели за руины крепостных стен и укрыться на удалённой и неприступной Масаде. Всего тысяча человек, включая семьи.

И вот, казалось бы, ну зачем могучему Риму нужна эта, ничего не значащая стратегически, маленькая крепость где-то на отшибе. Но это был бы не Рим. Потому что Рим, он как запущенный терминатор, всегда шёл до конца. И Тит Масаду осадил силами X-го (Fretensis) легиона. Знаменитого, отборного. Три года(!) осаждали. Болели, умирали под стрелами защитников, но не уходили. За это время многие тысячи рабов насыпали гигантский пологий вал, чтобы подтащить тараны к стенам крепости. И тогда жестоковыйные защитники приняли решение. Но я лучше Иосифа Флавия процитирую: «… затем избрали по жребию десять человек, которым предстояло заколоть остальных. И каждый распластался на земле возле своих мёртвых жены и детей, обхватив руками их тела, и с охотой подставил своё горло десятерым, исполнявшим ужасную обязанность. Эти люди без содрогания пронзили мечами всех, одного за другим. Затем они бросили жребий между собой, чтобы тот, на кого укажет судьба, убил девятерых товарищей, а затем наложил руки и на себя… Так погибли они все с уверенностью, что не оставили после себя ни единой души, над которой могли бы надругаться римляне. Назавтра поднялись римляне на Масаду, и когда нашли груды убитых, не возрадовались при виде погибших врагов, а только застыли в молчании, поражённые величием их духа и несокрушимым презрением к смерти» (VII, 9,1).

Последний из 960 осаждённых поджёг крепость и покончил с собой.

Вот такое это место – Масада.

А тут случился израильской Опере юбилей 25 лет. И они решили отметить это событие грандиозной постановкой оперы Верди «Набукко» у подножья Масады. Почему «Набукко», понятно: во-первых, это красиво, потом, это же про разрушение Первого Храма Навуходоносором и тоску еврейских изгнанников по утраченной родине в вавилонском пленении.

И тогда в каменистой пустыне, подобно миражу, вырос амфитеатр на 7000 человек. Теперь вообразите – звёздная ночь в пустыне, силуэты гор, прямо перед тобой чёткий абрис Масады. Да одна только невероятная энергетика этого места вызывает восторг. Или трепет. Или и то, и другое сразу.

Но сначала говорил старый Шимон Перес, тогдашний президент. И он сказал: «Маленькая страна, у которой есть большая Опера, это большая страна».

А потом опера. Вот представьте себе сцену, глубиной полкилометра и два тысячелетия. А Масада как занавес. И звёздное небо Иудейской пустыни над головой. Кант, ей Б-гу. А где-то далеко проходят караваны верблюдов, лошади и колесницы. И музыка Верди. А когда поют о потерянном Иерусалиме и разрушенном Храме, гора вспыхивает огромным факелом живого огня. А потом был хор иудейских рабов. Невероятной силы. «На реках вавилонских…

При реках Вавилона, там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе;

на вербах, посреди его, повесили мы наши арфы.

Там пленившие нас требовали от нас слов песней, и притеснители наши – веселья: «пропойте нам из песней Сионских».

Как нам петь песнь Господню на земле чужой?

Если я забуду тебя, Иерусалим, – забудь меня десница моя;

прилипни язык мой к гортани моей, если не буду помнить тебя, если не поставлю Иерусалима во главе веселия моего…» (Псалом 137).

И огромная голограмма текущих вод возникает в небе над открытой сценой.

Зал взрывается, хлопают долго и хор бисирует. Это не принято в опере, но они снова поют. Хор стихает, и вдруг Даниэль Орен, религиозный человек в вязаной кипе, останавливает действо, поворачивается к залу и говорит: «Я так взволнован… здесь, именно в этом месте… Я хочу, чтобы вы все пели вместе со мной! Вы не знаете слов, но это не важно, пойте душой, просто будьте с нами, соучаствуйте»…

И все запели. 7000 человек и один хор пели стоя. И я пел. Я мычал и возносился. Наверное, я не плакал, но мне хотелось.

«Если я забуду тебя, Иерусалим,

пусть отсохнет десница моя».

А уже в самом конце, на последних аккордах откуда-то из-за сцены в воздух стали подниматься маленькие бумажные фонарики с живым огнём внутри. Один, второй, третий… множество восходящих к звёздному небу огоньков, и, удаляясь, как бы сами становящиеся звёздами. Я не считал, их было много. Наверное 960.