11 апреля пришла из Израиля печальная весть — умер Меир Шалев
Один из самых читаемых вне Израиля израильских писателей. У меня на полке рядком — его книги. Из тех, разумеется, что переведены на русский Рафаилом Нудельманом.
Но, оценив по достоинству безукоризненный перевод, ни одну из этих книг я никогда не смогла дочитать даже до середины. А ведь слава этого израильского писателя среди русских эмигрантов, по крайней мере, у нас в «San Francisco — Bay Area», была в нулевых — начале десятых годов просто оглушительной. Все читали и обсуждали на book clubs его «Русский роман», «Эсава», «Дело было так», «Вышли из леса две медведицы»…
Дочитывать книги — не дочитывала, но, зная о его детстве в мошаве Нахалаль, о его службе в элитных частях “Голани”, о его отце, израильском писателе, пошла на его вечер в сан-францисской “джуйке”. Было это в декабре 2011 года.
Меир Шалев до того нас всех очаровал тогда, что, выйдя из зала, я приняла решение еще раз попытать счастье и дочитать до конца хотя бы ту новейшую его книгу о русской бабушке и ее пылесосе, о которой он так очаровательно поведал нам на встрече в Еврейском центре. Попыталась, но опять без пользы. Не забирает, и все тут. А дело в том, что личное обаяние автора и сами его книги по воздействию на читателя частенько не совпадают. Вот хотя бы Василия Аксенова нашего возьмите…
***
Впечатления свои от Меира Шалева образца 2011 года я записала прямо по впечатлениям того вечера.
Встреча с Меиром Шалевым
Вчера была на интереснейшей встрече в местном Еврейском центре. Целый час слушала замечательные рассказы, анекдоты и байки Меира Шалева о его безумной русскоговорящей бабке с материнской стороны, о ее патологически неустанной борьбе с грязью и о ее природном даре рассказчицы. Эти рассказы вошли в его последнюю книгу «А дело было так» или «Моя русская бабушка и ее американский пылесос» — дань памяти ожившим под его пером обитателям мошава Нахалаль на севере Израиля, где прошло его детство.
Он высокий, смуглый и совершенно неотразимый «иронический» человек. Ну, прямо по Левитанскому:
Мне нравится иронический человек.
И взгляд его иронический из-под век.
И черточка эта тоненькая у рта —
иронии отличительная черта.
Говорит изысканно просто, немного печально и, как будто не собираясь смешить, но выходит как раз убийственно смешно. А он вроде ни при чем. К концу в зале уже не смеются, а повизгивают от хохота. В особенности — женщины. Изредка просит знающих иврит перевести какое-то ивритское слово на английский. Каждый раз после этого заверяет зал, что его иврит намного выше его английского. Получается у него это «по-милому», без малейшего кокетства или рисовки. Короче, в качестве выступальщика Меир Шалев показался мне совершенно неотразимым, а книгу про русскую его бабку захотелось незамедлительно купить и в тот же вечер прочесть, всю, от первой до последней страницы. Надо заметить, что ни один из предыдущих его романов я до конца так и не осилила. Скука каждый раз одолевала где-то ближе к середине. Тягостно как-то делалось. Почему? А черт его знает. Возможно, по причине моей обобщенной незатейливости, с одной стороны, и его назойливой экстравагантности — с другой. При том еще экстравагантности заемной, маркесовской, сиречь латиноамериканской, хотя и искусно адаптированной к израильскому пейзажу.
Но по мне судить нельзя, у меня с детства вкусы извращенные. Я люблю читать книги забытых человечеством авторов. Ну, «Уолден, или Жизнь в лесу», к примеру …
Потом он отвечал на вопросы из зала, не по запискам, а прямо так, по выкрикам. Больше всего вопросов задавали «наши». Трясли русскими переводами его книг, восхищались гениальным переводчиком Рафаилом Нудельманом. Шалев сам признал, вернее, ему доложили трёхъязычные его поклонники-компатриоты, что русские переводы — лучше английских. И вообще, лучшие из всех 16 языцех, на которые переведены его книги. В конце Меир Шалев рассказал, что не представляет себя вне Израиля. Что может полноценно писать, дышать и жить только на родине. Все его заграничные турне длятся не более двух недель. “Это тот максимальный срок, который я могу продержаться, не впадая в депрессивную ностальгию», — сказал он. И как-то опять «по-милому» у него получилось это сказать, без малейшего пафоса, а у нас в носу защипало.
Прихожу домой, совершенно очарованная и заказываю на “Амазоне” книгу про бабушку с материнской стороны и ее американский пылесос в переводе Нудельмана. Потом вспоминаю, что слышала что-то о его, меир-шалевской, «левизне». Нет, думаю, не может быть. Ровесник Израиля, рос в мошаве, служил в Голани…Папа «такой хороший, про паровоз поет» … При таком уме, такой интеллектуальной честности, такой вечной еврейской иронии и таком безупречном вкусе не может быть, потому что не может быть никогда.
«Когда-то лидеры политического сионизма попросили евреев на время отложить в сторону привычную для наших рук скрипку и взять в руки оружие. Однако оккупация территорий и всё, что с этим связано, превратили временную, вроде бы, ситуацию в постоянный кошмар. В этом и заключается наша трагедия. Но в конечном итоге победа будет за скрипкой!».
Эти и подобные им благоглупости, весь этот безвкусно высокопарный бред, вздор, нонсенс принадлежит не заурядному леваку, живущему по отмашке либерального обкома, как можно было бы предположить, а Меиру Шалеву, с его вкусом, умом, иронией и любовью к Израилю, ничуть не уступающей любви к Стране моих «правых» израильских друзей.
Но если их, умных, суперодаренных и неотразимо обаятельных и при этом левых — много, то как же можно бороться с этим типом сознания, когда его носители — пусть даже не блистательный Меир Шалев, а одна десятая от него.
Это загадка, которую я не берусь разгадать. Это противоречие, которое разрешить мне не под силу. Может быть, потому, что я сторонний наблюдатель?
Оцените пост
(голосовало: 4, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
